Selected Writings Volume Ix1 Completion Volume 2part 1 Jindrich Toman Editor Stephen Rudy Editor

Selected Writings Volume Ix1 Completion Volume
2part 1 Jindrich Toman Editor Stephen Rudy
Editor download
https://ebookbell.com/product/selected-writings-volume-
ix1-completion-volume-2part-1-jindrich-toman-editor-stephen-rudy-
editor-51126810
Explore and download more ebooks at ebookbell.com

Here are some recommended products that we believe you will be
interested in. You can click the link to download.
Selected Writings Volume Ix2 Completion Volume 2part 2 Jindrich Toman
Editor Stephen Rudy Editor
https://ebookbell.com/product/selected-writings-volume-ix2-completion-
volume-2part-2-jindrich-toman-editor-stephen-rudy-editor-51126806
Selected Writings Volume I Phonological Studies
https://ebookbell.com/product/selected-writings-volume-i-phonological-
studies-51126794
The Selected Writings Of Hansgeorg Gadamer Volume Iii Ancient Sources
Modern Appropriations Pol Vandevelde
https://ebookbell.com/product/the-selected-writings-of-hansgeorg-
gadamer-volume-iii-ancient-sources-modern-appropriations-pol-
vandevelde-230234106
The Griffith Project Volume 11 Selected Writings Of Dw Griffith
Indexes And Corrections To Volumes 110 Paolo Cherchi Usai Editor
https://ebookbell.com/product/the-griffith-project-volume-11-selected-
writings-of-dw-griffith-indexes-and-corrections-to-volumes-110-paolo-
cherchi-usai-editor-50234694

Walter Benjamin Selected Writings Volume 1 19131926 Walter Benjamin
https://ebookbell.com/product/walter-benjamin-selected-writings-
volume-1-19131926-walter-benjamin-49432494
The Search For The Self Volume 4 Selected Writings Of Heinz Kohut
19781981 Heinz Kohut
https://ebookbell.com/product/the-search-for-the-self-
volume-4-selected-writings-of-heinz-kohut-19781981-heinz-kohut-2388926
The Search For The Self Volume 2 Selected Writings Of Heinz Kohut
19781981 Ornstein
https://ebookbell.com/product/the-search-for-the-self-
volume-2-selected-writings-of-heinz-kohut-19781981-ornstein-5124432
Walter Benjamin Selected Writings Volume 2 Part 1 19271930 Walter
Benjamin
https://ebookbell.com/product/walter-benjamin-selected-writings-
volume-2-part-1-19271930-walter-benjamin-5223100
Walter Benjamin Selected Writings Volume 2 Part 2 19311934 Walter
Benjamin
https://ebookbell.com/product/walter-benjamin-selected-writings-
volume-2-part-2-19311934-walter-benjamin-5223206

Roman Jakobson
Selected Writings
IX,1

IX
Completion volume two
Uncollected Works, 1916–1943
PART ONE, 1916–1933
Edited, with an introduction, by
Jindřich Toman
De Gruyter Mouton

ISBN 978-3-11-011869-8
e-ISBN 978-3-11-030083-3
Library of Congress Cataloging-in-Publication Data
A CIP catalog record for this book has been applied for at the Library of Congress.
Bibliographic information published by the Deutsche Nationalbibliothek
The Deutsche Nationalbibliothek lists this publication in the
Deutsche Nationalbibliografie; detailed bibliographic data are available
in the Internet at http://dnb.dnb.de.
© 2013 Walter de Gruyter GmbH, Berlin/Boston
Printing: Strauss GmbH, Mörlenbach
∞ Printed on acid-free paper
Printed in Germany
www.degruyter.com

Acknowledgements
The editor warmly thanks Elmar Holenstein and Linda Waugh, the co-
directors of the Roman Jakobson and Krystyna Pomorska Trust, for their
encouragement and endless patience. He is particularly grateful to Linda
Waugh for her help with reviewing a number of details pertaining to the
present volume. At an earlier point help and expertise also came from
the late Stephen Rudy, a co-director of the Trust until his death; he is
remembered here with gratitude. Further thanks for advice and crafts-
manship go to the staff of de Gruyter Publishers, Berlin, whose steadfast
commitment to Roman Jakobson’s Selected Writings has been extraor -
dinary.
Given the range of languages involved in this volume, expert advice
by a number of colleagues was crucial—the editor’s list of thanks in-
cludes Béla Brogyanyi, Bohuslav Holý, Sofya Khagi, Ol’ga Maiorova,
Svitlana Rogovyk, Omry Ronen, Patrick Sériot and a number of anony-
mous spelling bees. Any remaining mistakes are to be charged to the
editor’s account.

Contents
Acknowledgements . . . . . . . . . . . . . . . v
Introduction . . . . . . . . . . . . . . . . . . xiii
Editorial Note . . . . . . . . . . . . . . . . . xvi
[Review of Durnovo, Sokolov and Ušakov, A Dialect Map
of Russian Language in Europe, 1915] . . . . . . . . . . 1
[Report about a Field Trip; 1916] . . . . . . . . . . . . 6
Заметка о древнеболгарском стихосложении [1919/1923] . . . 7
[A Note on Old Bulgarian Versification]
Задачи художественной пропаганды [1919] . . . . . . . 15
[Tasks of Art Propaganda]
Новое искусство на Западе (Письмо из Ревеля) [1920] . . . .17
[New Art in the West (A Letter from Revel’ [Tallinn])]
Stav kultury v Rusku: Rozhovor s členem sovětského
poselstva Červeného kříže [1920] . . . . . . . . . . . 22
[State of Culture in Russia: A Conversation with the Member
of the Soviet Mission of the Red Cross]
Prof. Šachmatov [1920] . . . . . . . . . . . . . . 25
Vliv revoluce na ruský jazyk [1921] . . . . . . . . . . 28
[The Influence of the Revolution on the Russian Language]
Дада [1921] . . . . . . . . . . . . . . . . . . 61
[Dada]
Profesor V. N. Ščepkin (1863–1920) [1921] . . . . . . . . 68
[Professor V. N. Ščepkin (1863–1920)]

viii Contents
Ruský básník před soudem ruské literatury [1921] . . . . . 70
[A Russian Poet in the Court of Russian Literature]
Славянская филология в России за годы войны
и революции
[1922] . . . . . . . . . . . . . . 74
[Slavic Philology in Russia during the Years of War and Revolution]
Брюсовская стихология и наука о стихе [1922] . . . . . . 121
[Bryusovian Versology and the Science of Verse]
Několik zpráv o práci v oboru slovanské filologie
na dnešní Ukrajině [1923] . . . . . . . . . . . . . 144
[Some News about Work in Slavic Philology in Ukraine Today]
[With Petr Bogatyrev] Русский народный театр [1923] . . . 148
[Russian Folk Theatre]
[With Petr Bogatyrev] Программа по собиранию сведений
о народном театре
[1923] . . . . . . . . . . . . . 153
[Guidelines for Collecting Data about Folk Theater]
O Králově České prosodii [1925] . . . . . . . . . . . 167
[On Král’s Czech Prosody]
Konec básnického umprumáctví a živnostnictví [1925] . . . . 173
[The End of “Umprumism” and Small Scale Undertaking in Poetry]
Ein neuer Beitrag zur slavischen Verslehre [1925] . . . . . . 178
[A New Contribution to Slavic Versology]
Eine Monographie über die russische Sprache [1925] . . . . 183
[A Monograph about the Russian Language]
Eine Monographie über Alexander Blok [1925] . . . . . . 185
[A Monograph about Alexander Blok]
K diskusi o české prozodii [1926] . . . . . . . . . . . 187
[On the Discussion about Czech Prosody]
Nikolaj Durnovo [1926] . . . . . . . . . . . . . . 191

Contents ix
Vladimir Majakovskij [1927] . . . . . . . . . . . . 194
Wandlungen in der Sprachwissenschaft. Vom I. Internationalen
Linguistenkongreß im Haag [1928] . . . . . . . . . . 196
[Shifts in Linguistics: From the First International Congress
of Linguists in the Hague]
Dem Gedächtnis Jan Wiktor Porzezińskis [1929] . . . . . . 199
[To the Memory of Jan Wiktor Porzeziński]
Nové práce o úloze církevněslovanských prvků
v ruštině [1929] . . . . . . . . . . . . . . . . 202
[New Studies on the Role of Church Slavonic Elements in Literary Russian]
[Roman Jakobson’s Contributions to the Prague
Linguistic Circle Theses [1929]] . . . . . . . . . . . 203
Über die heutigen Voraussetzungen der russischen
Slavistik [1929] . . . . . . . . . . . . . . . . 215
[Today’s Preconditions for Russian Slavistics]
Romantické všeslovanství – nová slavistika [1929] . . . . . 231
[Romantic Panslavism vs. New Slavistics]
Kus literární pavědy [1929] . . . . . . . . . . . . . 234
[A Piece of Literary Pseudo-scholarship]
[Review of Stefan Mladenov’s Geschichte der bulgarischen
Sprache] [1929] . . . . . . . . . . . . . . . . 240
[With Friedrich Slotty] Die Sprachwissenschaft
auf dem ersten Slavistenkongress in Prag
vom 6.–13. Oktober 1929 [1930] . . . . . . . . . . . 243
[Linguistics at the First Congress of Slavists in Prague, Oct. 6–13, 1929]
О русском перевочике поэмы Гавличка «Крещение
св. Владимира» (Из переписки М. П. Петровского
с И. Коларжем) [1931] . . . . . . . . . . . . . . 250
[On the Russian Translator of Havlíček’s Poem “The Baptism
of Saint Vladimir” (From M. P. Petrovskij’s correspondence with I. Kolář)]

x Contents
Projet de terminologie phonologique standardisée [1931] . . . 266
[A Project on Standardized Phonological Terminology]
Principes de transcription phonologique (Propositions
du Cercle linguistique de Prague) [1931] . . . . . . . . 282
[Principles of Phonological Transcription (Propositions of
the Prague Linguistic Circle)]
Vladislav Vančura: Markéta Lazarová [1931] . . . . . . . 286
Odpověď Dr. Františku Tichému [1931] . . . . . . . . . 289
[An Answer to Dr. František Tichý]
Neue čechoslovakische Arbeiten über die
poetische Form (1929–1930) [1931] . . . . . . . . . . 294
[New Czechoslovak Works on Poetic Form (1929–1930)]
Neue Arbeiten zur Vergangenheit Karpathorusslands [1931] . . 300
[New Works on the Past of Transcarpathia]
[Review of Pesma o vojevanju Igorovu in Ivan S. Šajković’s
Translation; 1931] . . . . . . . . . . . . . . . . 304
[Review of I. S. Šajković’s Serbian Translation of the “Lay of Igor”]
Der russische Frankreich-Mythus [1931] . . . . . . . . 307
[The Russian Myth about France]
Der Genfer Linguistenkongreß [1931] . . . . . . . . . 316
[The Geneva Congress of Linguists]
Prof. Dr. Friedrich Slotty [1931] . . . . . . . . . . . 320
Association internationale pour les études phonologiques.
Bulletin d’information no. 1 [1932] . . . . . . . . . . 322
[International Association for Phonological Studies. Bulletin No. 1]
O jednom typu literárních historiků [1932] . . . . . . . . 329
[On a Type of Literary Historians]
O dnešním brusičství českém [1932] . . . . . . . . . . 332
[About Contemporary Czech Purism]

Contents xi
Neue Arbeiten über die südslavische dichterische Form [1932] . 358
[New Works on the South Slavic Poetic Form]
Arbeiten über die čechische dichterische Form [1932] . . . . 365
[Works on the Czech Poetic Form]
Neue Arbeiten N. van Wijks
über das Altkirchenslavische [1932] . . . . . . . . . . 370
[New Works by N. van Wijk on Old Church Slavonic]
Die Lautwissenschaften [1932] . . . . . . . . . . . . 373
[The Sciences of Sound]
Prof. Vilém Mathesius: Zu seinem 50. Geburtstag [1932] . . . 377
[Professor Vilém Mathesius: On the Occasion of his Fiftieth Birthday]
Die entschwindende Welt – Ein Film der sterbenden
Folklore: Prof. Dr. Úlehla als Filmregisseur [1932] . . . . . 379
[The Disappearing World – A Film about Dying Folklore:
Prof. Dr. Úlehla as Filmmaker]
Ukázky z chystané monografie o šlágrech V&W [1932] . . . . 384
[Excerpts from a Monograph in Preparation on V&W’s Theatre Songs]
Pravení o jinochu a dívce: Staroruská povídka [1933] . . . . 387
[A Tale about a Young Man and a Young Woman: An Old Russian Story]
Masaryk vu par Tolstoï: Extrait des archives de D. Makovický
dépositées au Musée National de Prague [1933] . . . . . . 393
[Masaryk as Seen by Tolstoy: A Document from D. Makovický’s Archive
in the National Museum in Prague]
[† Aleksandr Matveevič Peškovskij] [1933] . . . . . . . . 401
Aus der deutschen Russistik [1933] . . . . . . . . . . 402
[German Contributions to Russian Studies]
Die Slavistik auf dem Linguistenkongress in Rom [1933] . . . 405
[Slavistics at the Congress of Linguists in Rome]

xii Contents
Odpověď výboru Pražského lingvistického kroužku [1933] . . . 407
[Response by the Executive Committee of the Prague Linguistic Circle]
[Bohuslav Havránek] [1933] . . . . . . . . . . . . 414
Index of names . . . . . . . . . . . . . . . . . 415
Index of languages and language groups . . . . . . . . . 427
Index of subjects . . . . . . . . . . . . . . . . 429

Introduction
The present volume continues the edition of Roman Jakobson’s Selected
Writings, the first volume of which appeared in 1962 under Roman Jakob
son’s editorship. By 1982, the year of Roman Jakobson’s passing, five
volumes had been brought to completion. We have no information as
to whether their author ever intended to assemble an edition that would
qualify as collected, or complete, writings, but leafing through the initial
set of the legendary “red volumes” leaves one with the impression that
their main purpose consisted in making a widely scattered oeuvre ac-
cessible in a representative selection. In order to achieve this, Roman
Jakobson selected texts that he thought were of imminent interest, did
not hesitate to undertake textual changes, and presented some texts in an
English translation rather than in the original.
After 1982, the late Stephen Rudy in cooperation with Linda Waugh
and the late Krystyna Pomorska continued with the project. In 1985 Ste-
phen Rudy edited Selected Writings – Volume VI, Early Slavic Paths and
Crossroads, and in the same year, with Linda Waugh, Vol. VII, Contri-
butions to Comparative Mythology; Studies in Linguistics and Philol-
ogy, 1972–1982. Subsequently, Stephen Rudy initiated a further phase of
the project with completion volumes that comprise texts previously not
included in the Selected Writings. In effect, the project became one of
collected writings. The first completion volume appeared in 1988 as Se-
lected Writings – Volume VIII: Major Works, 1976–1980. It was in con-
sonance with this editorial philosophy that Stephen Rudy commissioned
the present editor to prepare the second completion volume, this time
comprising texts, most of which were published in interwar Czechoslo-
vakia. The present volume, Selected Writings – Volume IX, Uncollected
Works, 1916–1943, is the result. The third completion volume, Selected
Writings – Volume X, Uncollected Works, 1944–1988, is currently under
preparation by Linda Waugh.
Divided into two subvolumes, Volume IX contains texts in Czech, Ger-
man, French and Russian from 1916 to 1943 that were previously not
included in the Selected Writings, i.e., remained uncollected. For reasons

xiv Introduction
of convenience, the present subvolume ends with the year 1933, while
the second subvolume ends with 1943, the year Roman Jakobson pub-
lished his monograph The Wisdom of the Ancient Czechs (New York,
1943). In view of the fact that Roman Jakobson’s engagement in Czech
matters peaked – but did not stop – with The Wisdom, the year 1943
seems to mark the scope of Volume IX naturally.
Works that come into the purview of Volume IX include a great num-
ber of items previously labeled as “miscellanea” (cf. Roman Jakobson’s
1971 bibliography by C. H. van Schooneveld
1
). Although Stephen Rudy
listed them in his Jakobson bibliography
2
with no special comment, the
editor agrees with van Schooneveld’s label since important insights of-
ten come from the margins. Making these texts accessible is thus not
merely a matter of editorial completeness. All of these genres such as re-
views, surveys, conference reports, polemics, interviews, bibliographi-
cal surveys, newspaper articles and the like complete the picture of the
scholar significantly.
With Stephen Rudy’s bibliography serving as the point of reference in
most cases, the texts are arranged chronologically. While Roman Jakob-
son is the primary author of most of them, Volume IX also includes texts
that he co-authored. Furthermore, a special group of collective texts
which he co-signed and of which he can be assumed to be a co-author
as well is also included. These are “Projet de terminologie phonologique
standardisée” (pp. 266–281), “Principes de transcription phonologique”
(pp. 282–285), and a collective response by the Prague Linguistic Circle
to an article by Jiří Haller (pp. 407–413). As regards the bulletin of the
Association internationale pour les études phonologiques (pp. 322–328),
there is no formal indication of authorship. The decision to reprint it is
largely based on the fact that the copy that is extant in Roman Jakobson’s
estate is treated there in a manner that indicates that Roman Jakobson’s
(co-)authorship can be considered.
In addition, the present subvolume includes several texts that have
been discovered since Stephen Rudy’s bibliography went into print: spe-
cifically, an early Russian field trip report from 1916 (p. 6); a Czech
interview from 1920, a unique trace of Roman Jakobson’s first public
appearance in Czechoslovakia (pp. 22–24); an empathic defense of
Vladimir Mayakovski from 1921 (pp. 70–73); two German-language re-
1
Roman Jakobson: A Bibliography of His Writings. With a foreword by C. H. van
Schooneveld. The Hague: Mouton, 1971. (Janua linguarum, series minor, 134.)
2
Roman Jakobson, 1896–1982: A Complete Bibliography of his Writings. Com-
piled and edited by Stephen Rudy. Berlin: Mouton de Gruyter, 1990.

Introduction xv
views from Prager Presse 1925 (pp. 183–184 and 185–186); and a brief
encyclopedia entry about Jakobson’s colleague and friend Bohuslav
Havránek from 1933 (p. 414). Volume IX, Part Two contains a few more
texts of this kind.
Jindřich Toman
University of Michigan

Editorial Note
The main editorial goal of this edition consisted in assembling a collec-
tion of texts that preserves stylistic specifics typical to the author and the
period of origin while making its use convenient. Modernization is thus
limited to orthography and formal matters such as the format of quota-
tions. The result is a “diplomatic edition” – one that is modernized as
regards spelling and punctuation, but remains conservative in matters of
morphology, syntax, lexicon and style.
Czech texts appear here in the spelling recommended by the 1993 ver-
sion of the partially modernized Czech spelling norm (Pravidla českého
pravopisu, Praha: Academia 1993). We thus replace s for z in foreign
words, thus filozofie for filosofie, etc.; we further represent quantity ac-
cording to modern usage, hence cézura for caesura, úzus for usus, analý-
za for analysa, bádání for badání; further modernization includes cases
such as lingvistika for linguistika, etc. Morphology remains unchanged,
though; among other things, we do not replace the infinitival ending -ti
with modern -t. We also preserve older morphology in cases such as
futurism (now futurismus), purism (now purismus), or jest (modern je).
Abbreviations are generally modernized.
Jakobson’s early articles in Czech visibly document the challenge that
the new language posed to him. They show frequent Russianisms, word-
for-word renderings from Russian, and an occasionally idiosyncratic vo-
cabulary. Some of these early texts, particularly “The Influence of the
Revolution on the Russian Language” (1921), the first scholarly article
Jakobson published in Czechoslovakia, might merit retranslation rather
than copy-editing. Nonetheless, we consider these features a matter of
style and do not intervene.
German texts follow the spelling recommended by Duden – Recht
schreibung, Mannheim 1973, that is, the standard prior to the 1996 spell-
ing reform. We thus use ß, hence daß, etc. Again, morphology is not
modernized, hence dem Buche, im Anfange, etc. Neither do we change
unusual stylistic passages or prepositional use that is characteristic of
texts printed in German-language Czech publications. We also keep

Editor ial Note xvii
spelling such as čechisch (instead of tschechisch), as it represents a
salient feature of semi-official Czechoslovak German-language publi-
cations including Prager Presse and Slavische Rundschau. Certain or -
thographic specifics characteristic of the field of Slavic studies are also
preserved, hence sovjetisch (instead of sowjetisch), Slavisch (instead of
Slawisch), Slovakei (instead of Slowakei), etc.
Jakobson’s early Russian texts are transcribed from pre-1917 orthog-
raphy according to general norms. Post-1917 Russian spelling is mod-
ernized along the lines of Orfografičeskij slovar’ russkogo jazyka, 29th
ed., Moscow 1991. Most changes involve the use of word-internal hy-
phens, e.g., drevnerusskij (instead of drevne-russkij); one- vs. two-word
spelling, e.g., naprimer (instead of na primer); and capitalization, e.g.,
Akademija nauk (instead of Akademija Nauk). Older morphology is left
unchanged, thus rabotoju instead of rabotoj. Regarding Jakobson’s own
transliteration of Russian, especially in Czech and German texts from
the early 1920s, we respect its unusual format. This will strike the reader,
especially in cases such as p’at’ (for modern pjat’).
Overall, we follow the transliteration practice of individual languages
represented in this volume when transcribing names; specifically, in Czech
and German texts we use ch for Cyrillic х , cf. Chlebnikov, etc. This devi-
ates from the practice in the previous volumes of the Selected Writings.
Linguistic and literary terminology was in many instances in statu
nascendi in the period covered here. We do not change or modernize the
original usage, though, hence vokaler Buchstabe in German, fonéma,
prostonárodní etymologie or odhalená konstrukce (now ozřejmená kon-
strukce) in Czech, etc.
The use of quotation marks, italics, Sperrdruck and similar devices
has not been unified across the languages used in this edition. We rath-
er follow the use prevalent in the given language. We italicize titles of
journals and books only in Czech and German texts, pro vided this does
not conflict with the overall the format. Primary linguistic examples are
italicized.
For textual information specific to individual chapters the reader may
wish to turn to the editorial notes following most of the texts.

Part One
1916–1933

[Review of Durnovo, Sokolov and Ušakov,
A Dialect Map of Russian Language in Europe, 1915]
Н. Н. Дурново, Н. Н. Соколов, Д. Н. Ушаков (составили). Oпыт ди-
алектологической карты русского языка в Европе, с приложением
очерка русской диалектологии. (Труды Московской диалектологи-
ческой комиссии, вып. V.) Москва, 1915. 8°.
Еще недавно в области научной диалектологии не было почти ни-
чего кроме «Очерка русской диалектологии» ак. Соболевского.
Рецензируя последний, проф. Брандт писал: «Не видно полноты
и филологической точности в характеристиках северновеликорус-
ских говоров», но до известной степени тоже можно сказать и о по-
мещенных в книге характеристиках всех прочих диалектов. Новый
«Очерк русской диалектологии» впервые дает детальную сводку и
строго научную классификацию весьма обогатившегося за послед-
нее время сырого материала. Надо думать, что новый труд Москов-
ской диалектологической комиссии, «рассчитанный не на специа-
листов, а на более широкий круг читателей», равно как и первая
обстоятельная диалектологическая карта окажет немалое содейст-
вие распространения в обществе научных представлений о русском
языке и его наречиях, с другой стороны, как полагают составители,
«карта может сослужить особую службу, а именно сыграть роль ди-
алектологической программы для собирания сведений о говорах».
В диалектологическом материале, которым мы ныне располагаем,
есть еще, к сожалению, немало пробелов и неточностей. Надо ду-
мать, что всякий, заметивший в карте тот или иной пробел либо
неточность, не замедлит сообщить об этом Московской диалекто-
логической комиссии.
Отмечу несколько подобных пробелов и неточностей в характе-
ристике великорусских говоров, при этом я исхожу отчасти из но-
вых материалов, появившихся после выхода в свет «Очерка».
Пункт II характеристики великорусского наречия гласит: «Звуки
древнейшей эпохи e и ь (если ь не выпадало) перед твердыми со-

2 Review of Durnovo, Sokolov and Ušakov
гласными вообще перешли в о...» Правильней было бы добавить: «в
громадном большинстве говоров», так как есть говоры, не знающие
такого перехода, напр. в Рязанском у. (ср. Труды Диал. ком., вып. III,
стр. 20, 59), в дер. Тамбовке Новоузенского у. (ненапеч. мат. ком.), в
Боровичском у. Новг. губ. (ср. Шахматов, литогр. курс II
2
, стр. 168).
По поводу Поморской группы северно в.-р. наречия заметим сле-
дующее: а в словах жаних, жалeзо и т. п. (см. § 19, пункт 5) да-
леко не последовательно; наблюдатели (Григорьев, Грандилевский,
Шергин) отмечают в этом положении также о, а отчасти и другие
звуки. У сказительницы Кривополеновой мне слышался по боль-
шей части звук близкий к о, но с некоторым понижением и пере-
движением вперед артикуляции и с ослабленной лабиализацией.
Наряду с долгим ж твердым известно также ждж (ср. пункт 7),
«к и г после мягких согласных и й не смягчались: Ванька, Oльга»
(пункт 10). Однако это смягчение известно говору Пустозерской
вол. Печерского уезда, а отчасти и некоторым другим поморским
говорам (ср. Зеленин, Вeликорусскиe говоры... § 143, 144). С другой
стороны, пример Oльга не вполне удобен, так как даже в говорах
с отсутствием неорганического смягчения известно произношение
– Oлья. Отвердение л перед твердыми зубными (см. пункт 12) ха-
рактерно не для поморских говоров, а для части Восточной группы.
Пункт 16 гласит: «В род. ед. м. и ср. рода местоимений и прила-
гательных окончание -ого с г мгновенным в одних говорах и дли-
тельным г в других, или же -оо.» Я бы предложил формулировать
детальней так: «В тех случаях, где северновеликорусское наречие
получило г длительное, в одних поморских говорах оно перешло
в г мгновенное и в известных положениях может выпадать (Бога,
доброго, доброо, Г осподь, Oсподь); в других поморских говорах со-
хранилось г длительное, которое между двумя о может перейти в в
(Боγа, доброγо, доброво, повость).»
1
Помимо окончания -ыe в род.
ед. ж. р. прилагательных, встречаются также окончания -оe, -оeй
(пункт 17). Формы eѣ, тыѣ, оны, ты не обязательны для помор-
ских говоров (п. 18, 19). Относительно различий между отдельны-
ми говорами поморской группы следует заметить, что на Мезени а
ударяемое между мягкими переходит, хотя и непоследовательно, в
1
Видимо, -ово- из -ого- объясняется тем, что длительные задненебные
диалектически получали в этом положении лабиальный призвук. Ср. охвота,
охфота в современных северновеликорусских говорах, охвота в севернорусских
памятниках. Если мы примем, что этот процесс осуществлялся лишь перед
ударяемым о (не из ъ), появление лабиального призвука легко объяснится.

Review of Durnovo, Sokolov and Ušakov 3
e, а ѣ в окончании местн. ед. по большей части переходит в и (стр.
21). Кроме того, из различий между отдельными говорами отмечу
еще формы без т 3 л. ед. наст. вр. глаг. 1 спряжения, а отчасти и 3
л. мн. ч. настоящего времени обоих спряжений, характеризующие,
например, говоры Xолмогорский, Пинежский, Зимней Золотицы,
между тем как на Мезени формы без т абсолютно отсутствуют.
В характеристике Олонеской группы (§ 21) пункт 8 требует не-
большого дополнения, а именно: «В 3 л. мн. ч. настоящего времени
глаголов 1-ого спряжeния – т мягкое» (ср. Шахматов «Очерк древ-
нейшего периода русского языка», § 486, 487). Можно, думается,
подвергнуть сомнению целесообразность выделения олонеских
говоров в особую группу. Видимо, случайная ошибка вкралась в
описание восточной группы (§ 24) – именно отмечаются архаичные
говоры, где ѣ ударяемое произносится как іэ не только перед твер-
дыми согласными, но и перед мягкими, при этом ссылка на «Описа-
ние одного говора в ю.-з. части Тотемского у. Волог. губ.» О. Брока.
А между тем в этом говоре ѣ перед мягкими именно равен и. Далее
неотмеченной осталась довольно распространенная черта, а имен-
но переход л твердого в л европейское. В характеристике группы
Владимиро-поволжской осталось неотмеченным дзеканье, зареги-
стрированное во Владимирской губ. – в у. у. Муромском, Влади-
мирском, Судогодском, Меленковском, Гороховеском, Юрьевском;
в Нижегородской губ. в у. у. Ардатовском, Арзамасском, Василь-
ском, Княгининском, Лукояновском, Сергачском; в Казанской губ. в
у. у. Казанском и Чебоксарском.
По поводу характеристики средневеликорусских говоров считаем
нужным сделать следующие замечания. Авторы «Очерка» полага-
ют, что «основа переходных говоров с.-в.-русская, а ю.-в.-русские
или белорусские черты развились в них под влиянием ю.-в.-рус-
ского или белорусского наречия». При этом они исходят из факта
поступательного движения ю.-в.-русских особенностей. Однако,
наряду с поступательным движением срeднeвeликорусских осо-
бенностей на север, можно констатировать также поступательное
движение средневеликорусских особенностей и на юг. В частности
южная граница распространения г мгновенного не «является по-
стоянной», а видимо, передвигается постепенно к югу (что конста-
тировано, между прочим, летом текущего года А. А. Буслаевым по
отношению к Серпуховскому у.). Из этого следует, что лишь некото-
рую часть средневеликорусских говоров мы должны признать несом
ненно северновеликорусской по происхождению, далее эта часть,

4 Review of Durnovo, Sokolov and Ušakov
опираясь на Москву как культурный центр, могла передать говорам
более южным свои особенности, как северные, так и выработавши-
еся под южным влиянием. Граница г мгновенного и г длительного
рассматривается в «Очерке» как граница говоров ср.-в.-русских и
ю.-в.-русских (или белорусских). Кстати это единственный слу-
чай, когда составители «Очерка» при группировке великорусских
говоров руководствуются фактом консонантизма. Этот признак,
взятый за основание классификации, не влечет за собой никаких
других признаков, и составителям приходится от него отказывать-
ся при рассмотрении говоров Касимовского у. Ряз. губ. и ю. части
Псковской губ. и обратиться к иным фактам консонантизма (см. §
43), с другой стороны – Тульскую группу им приходится отнести
к южновеликорусскому наречию ввиду наличности г длительного,
несмотря на отсутствие каких-либо иных отличительных южнове-
ликорусских особенностей и наличность таких, видимо, не южных
черт, как умеренное яканье и полное отсутствие г длительного в
окончании род. ед. прилагательных и местоимений (см. примеч.
72). Нам представляется излишне категоричной и северная граница
средневеликорусских говоров, отмежевывающая их от так называ-
емых говоров с намечающейся переходностью. Признак, положен-
ный в основу этого разграничения, именно наличность или отсутст-
вие о в предударном слоге, – также не является существенным. Не
целесообразней ли считать средневеликорусскими все те говоры,
которые совмещают фонетические черты ю.-в.-русские (или б.-рус-
ские) с неюжными чертами. В зависимости от количественного со-
отношения тех и других черт можно было бы установить ряд полос
средневеликорусских диалектов.
Впрочем, пока не решен вопрос, какие черты являются по проис-
хождению чисто восточнорусскими и какие возникли в результа-
те взаимодействия диалектов севернорусских и восточнорусских,
всякая попытка проведения границы между ю.-в.-русскими и ср.-
в.-русскими говорами обречена на неудачу. Вообще же вопрос об
основе говоров выходит за пределы описательной диалектологии,
являясь одной из задач диалектологии исторической.
Коснусь в нескольких словах попытки авторов «Очерка» подра-
зделить «ср.-в.-русские говоры с ю.-в-.русским наслоением» на две
группы. Граница между обеими группами проведена на карте «чрез-
вычайно предположительно с северо-запада на юго-восток почти
через г. Москву». Однако отвердение конечных губных и окончание
-ым в местн. ед. прилагательных, рассматриваемые как черты за-

Review of Durnovo, Sokolov and Ušakov 5
падной группы, известны также в Богородском у., а ассимилятивное
яканье даже в Касимовском у., что отмечено впрочем и составителя-
ми. Из черт, квалифисированных авторами «Очерка» как восточные,
у на месте начального допредударного о распространено в Дмит-
ровском и Клинском уу. Моск. губ. и в Новоторжском у. Тверской
губ. (РФВ LXXV, стр. 248), неорганическое смягчение к известно
в Верейском у., а глагольные формы на -кошь, -гошь обычны в Bо-
городском у. и в Неркизовской вол. Моск. у., где они отмечены И.
Л. Каном. Если и можно на основании весьма немногочисленных
признаков выделить два варианта средневеликорусских говоров, то
во всяком случае ни о какой более или менее определенной границе
между ними не может быть и речи. Для предположения о новгород-
ской основе западного варианта ныне нет существенных призна-
ков, разве переход дн в нн в акающих говорах Новгородской и части
Тверской губерний (см. «Очерк» § 51). Определенные указания (из
которых главное – переход ударяемого ѣ в и как перед мягкими, так
и перед твердыми согласными) мы находим лишь в записях вышне-
волоского и новоторжского говоров начала XIX в. (ср., напр., Булич
«Очерк истории языкознания в России», стр. 1105‒1106). Итак, нов-
городское произношение ѣ исчезло в этих говорах ввиду их ниве-
лировки. Но, если быть последовательным, необходимо и говоры с
намечающейся переходностью, где схожий консонантизм, а ѣ = e,
выделить из владимирско-поволжской группы.
При рассмотрении говоров переходных от б.-р. к в.-р. составители
наиболее существенным признаком для определения белорусской
основы говора считали диссимилятивное аканье. После того, как
летом текущего года было констатировано диссимилятивное аканье
в нескольких уездах Курской и Воронежской губ. Н. Н. Дурново, в
Тимском у. Курской губернии Ф. Н. Афремовым, этот признак мож-
но считать отпавшим.
RJCB 1916a. Untitled review. The title of the reviewed work in translation: N. N.
Durnovo, N. N. Sokolov and D. N. Ušakov, A dialect map of Russian language in
Europe. Originally in Etnografičeskoe obozrenie (Moscow) 1916, no. 109‒110, pp.
102‒107. Signed R. Ja.

[Report about a Field Trip, 1916]
Р. О. Якобсон в своих поездках по Московской губ. летом текуще-
го года посетил Рогачевскую вол. Дмитровского у., пограничные с
Дмитровским у. дер. Клинского у., Богородский у. (деревни вокруг
Павловского посада), верхний посад города Звенигорода и несколь-
ко окрестных деревень. «Вокализм говоров с намечающейся пе-
реходностью составлял главный предмет моих наблюдений как в
Дмитровском, так и в Богородском уу. Подробное описание одного
дмитровского говора, а также и весь диалектологический материал,
собранный мною в остальных уу., будет мною в скором времени
передан в Московскую диалектологическую комиссию.
Помимо данных диалектологических, мною были собраны (пре-
имущественно в Дмитровском у.) сведения этнографического ха-
рактера – главным образом касающиеся материальной культуры, а
также небольшой фольклорный материал (несколько сказок, песен
и прибауток).
От крестьян Косовых дер. Костюнино Рогачевской вол. Дмитров-
ского уезда мною было получено для передачи в Румянцевский му-
зей два старинных приспособления для лучины (светец и скобка).
В той же деревне я приобрел женскую рубаху и сарафан.»
Not in RJCB. Untitled. Originally in the Moscow journal Etnografičeskoe obozrenie
(Moscow), 1916, no. 1‒2, p. 147, as part of a cumulative report on field trips under-
taken by Moscow researchers in the summer of 1916. Within the report Jakobson’s
contribution bears the number 11; his text appears in quotation marks. The introduc-
tory sentence was supplied by the journal editors.

Заметка о древнеболгарском стихосложении
Вчитываясь в древнерусские церковные песнопения, я невольно
обратил внимание на их ритмичность. При ближайшем рассмотре-
нии мне удалось установить, что древнеболгарские протографы, по
крайней мере части тех отрывков, которые оказались у меня под
рукой, написаны силлабическим стихом, схожим со стихом древне-
болгарских стихотворений, реставрированных А. И. Соболевским.
Стих этот восходит к так называемому политическому стиху грече-
ских оригиналов. Политическая система состоит в равносложности
всех стихов; цезура обычна; стих заканчивается хореически; внутри
стиха расстановка ударений более или менее свободна. Наряду с
политическим стихом бытовал в Византии и стих «ритмический»,
по терминологии профессора Крумбахера, чуждый силлабическому
принципу – тонический, но не стопный, тесно связанный с музы-
кальным исполнением.
Ниже предлагаю попытки ритмической реставрации кондаков.
Замечу предварительно, что, согласно доводам Пешковского,
знаки препинания отражают ритмико-мелодические типы речи.
Исходя из этого наблюдения, мы можем 1) установить основные
ритмико-мелодические типы древнерусских говоров на основании
интерпункции памятников, 2) анализ пунктуации облегчает задачу
определения взаимодействия ритма натурального и поэтического в
поэтическом языке. В случае борьбы между обеими ритмическими
категориями (яркий пример такого несовпадения – enjambement,
особенно незаканчивающийся цезурой), знак препинания отобра-
жает ту категорию, которая превалирует в данный момент в языко-
вом мышлении поэта. У иных поэтов пунктуация тесно ассоции-
руется с ритмом натуральным (прозаическим), и они могут в виду
этого даже вовсе игнорировать ее (например Mallarmé). Напротив,
древнеболгарские стихотворцы пользуются пунктуацией преиму-
щественно в интересах поэтического ритма (вслед за византийца-
ми).
Точка в кондаках чаще всего обозначает конец стиха или цезуру.

8 Заметка о древнеболгарском сти хосложении
Это облегчает реставрацию стиха, но надо помнит, что и здесь воз-
можно своеволие переписчика.
I Порфирьевский листок (восстанавливаю по Хрестоматии Карин-
ского).
1 Ангели възнграите сѧ
9
| радоуите сѧ земльнии
2 и тръжьствоуите радостьно
10
| яко Христосъ въскрьсе
3 дрьжавѫ раздроуши съмрьть
9
| и мирови нетьлѣниѥ
4 яки сѧ муроносицамъ
9
| тридьневьно отъ гроба
5 яко ѻтъ чрьтога женихъ
10
| тѣмь плѣщѫще рѫками
6 пѣсньми рьцѣмъ веселиѥ
10
| пасха господьня пасха
7 [пасха] вѣрьнымъ избавлениѥ
9
| и печали отъятиѥ
8 и мирови свѣтлость
8
| пасха нова пасха красьна
9 пасха троичьняя чьсть
9
| и божьствьная слава
Христосъ въскрьсе изъ мрьтвыихъ
Без труда восстанавливается 18-й сложный стих с цезурой после
9-го слога, иногда переносимой на 1 слог вперед.
Не достает одного слога в 1-ом полустишии 8-го стиха и во 2-ом
полустишии 9-го. Возможно, что как в том, так и в другом союз
надо заменить словом пасха. Точка во всех 9-ти стихах стоит после
окончания стиха; точкой отмечается и цезура во всех стихах, кроме
3-го, где цезура приходится на конец строки. Сверх того, 7 точек.
II Кондак Св. Сумеона (из Устава № 142 Типографской библиотеки
– по фототипии в Симиографии Металлова).
1 вышьнихъ ищѧ и съ вышьними съвъкоупляѩсѧ
2 и колесьницѫ огньнѫѭ стлъпъ сътворивъ тѣмъ
3 и събесдьникъ ангеломъ бысть прѣподобьне
4 съ ними же Христа Бога молѧ не прѣстаи за вьсѧ ны
Стих 18-сложный без цезуры. 1-ый и 2-ой, а частью и 4-ый стихи
разлагаются на более мелкие шестисложные ритмические едини-
цы. Точка в 1-ом, 3-ем и 4-ом стихе после 18-го слога, а во втором
после 16-го (!?). Сверх того, в 1-ом после 6-го.
III Устав № 112, л. 44 (списан с рукописи).
1 Рѫкописанааго ѻбраза‧ непочьтъше‧
2 иъ неписанымь сѫщьствомь ѻбложьшесѧ‧

Заметка о древнеболгарском сти хосложении 9
3 о трьблажении въ тѫзѣ сѫще огньнѣи‧
4 прославистесѧ‧ средѣ пламене несътрьпима[го]‧
5 ставъше бога призъвасте‧ ускори щедрыи
6 потъщи сѧ яко милостивъ‧ на помощь нашѫ‧
яко можеши хотѧи⁘
Стих 15-исложный. Возможно, что была цезура после 10-го слога.
В 6-ом стихе 1 лишний слог, может быть, следует читать: помощи
намъ. Точка по окончании стиха во всех стихах, кроме пятого. Мо-
жет быть, точки обозначали цезуру после 10-го слога в 1-ом и 6-ом
стихе а после 9-го в 5-ом. Сверх того, 1 точка (в 4-ом стихе).
IV Стихира св. великомуч. Димитрию Селунскому из Стихираря
Публ. Библ. Толстов. Собр. № 15, по определению Металлова нач.
XII в. (по фототипии в Симиографии Металлова; опускаю конец в
виду крайней неразборчивости его на снимке).
1 и димитриѥ | моучениче моудрыи‧
2 Христосъ богъ‧ | въсприѩ бес порока‧
3 ты бо‧ троици | бысть поборьникъ
4 и на сѫдищи | мѫжьскы‧ пострадавъ
5 яко камень | тврьдыи‧ прободенъ [же бывъ]
6 въ ребра‧ [въ] прѣчистая [твоя] вьсечьстьне‧
7 подъражаѩ | [ѥже] на дрѣвѣ распѧта[а]го‧
8 въ съпасениѥ
6
| вьсемоу мирови‧
9 чоудесъ приѩлъ
6
| ѥси дѣяниѥ‧
10 ч[е]ловѣкомъ подаѩ ицѣления [обило]‧
11 тѣмь твоѥ дьньсь оусъпениѥ
и т. д.
Текст несомненно искажен, особенно стихи 5‒6. Впрочем, если
довериться точкам, можно признать дефектным 4-ый стих; тог-
да 5-ый стих будет читаться так: пострадалъ яко камень тврь-
дыи‧; 6-ой (дефектный): прободенъ же бывъ въ ребра‧; 7-ой: въ
прѣчистая | твоя вьсечьстьне‧, и т. д. Как бы то ни было, с доста-
точной ясностью вырисовывается 12-ти сложный стих с цезурой
после 5-го, частью после 6-го слога.
Если эти опыты восстановления стиха, которым я придаю значе-
ние исключительно черновиков, в основе своей верны, то можно
считать поколебленным обычное утверждение, будто «славянские
переводчики, не обращая внимания на переводимый текст как на

10 Заметка о древнеболгарском сти хосложении
произведение греческой поэзии, конечно не соблюдали в своем пе-
реводе размера стихов» (Ягич). Таким образом открывается новая
проблема, а именно необходимо отделить славянские стихиры и т.
п., переведенные прозой от переведенных стихами и восстановить
первоначальный размерный текст последних путем сопоставления
вариантов. Следовательно, в научный оборот может быть пущен
совершенно новый материал по древнеболгарской ритмике, акцен-
тологии и вокализму. До сих пор же были восстановлены акаде-
миком А. И. Соболевским только 3 стихотворения. А. И. Соболев-
ский приводит также несколько древнеболгарских стихотворений,
дошедших в очень поздних списках в крайне искаженном виде, в
которых поддаются восстановлению лишь отдельные стихи. Сверх
того, одну азбучную молитву А. И. Соболевский приводит по 2 спи-
скам конца XIII и XVII веков, при чем указывает, что из 72-х стихов
поддается восстановлению около половины. Двадцать семь стихов
он отмечает как хорошо сохранившиеся и легко восстановляемые.
Наш опыт реставрации этого акростиха дал 55 12-ти сложных сти-
хов и 17 11-ти сложных. (Опускаю юсу и ѥ.)
Азъ тебѣ припадаю милостиве
грѣхы мъногыми || одржимъ есмь
Буря греховьна || мя потапляеть
нъ бъ твою тишину настави мя 11 мене?
5 Въ нощи и въ дьне мя съхрани 11 съхрани мене?
на вьсякъ часъ || въспѣвати тебѣ
Грѣховьныя ми || влъны утоли 11
ими же грузимъ || вопию ти Христе
Десницу ми простьри, милостиве 11 милостивыи?
10 Якоже Петрови || влънами грузиму
Егда хощеши | якити таиная
не объличи | мене прѣдъ ангелы
Житие бо свое || въ мрацѣ иждихъ
иъ твоими мя | щедротами просвѣти
15 Ѕѣло бо еси | Христе, милостивъ 11
длъготрьпѣливъ || и прѣмилостивъ
Заблуждьшааго || приими мя, Христе
якоже приятъ || блудьнаго сына
Избави мя из глубины грѣховьны[я]
20 Якоже Иону || отъ кита, Христе
Іезекиины || ми сльзы даруи

Заметка о древнеболгарском сти хосложении 11
ими же очищу || скврьны грѣховьны
Геоны и мя | избави вѣчьныя
и грозы и чрьки || не усыпающа
25 Ковьникъ диаволъ блазнить мя
нъ въ твое стадо || причти мя, Христе
Ловьца диавола избави мя 11 мене?
Молитвами, Христе || рождьшая тя 11
Мытарю уподобяся, вопию ти
30 Очисти мя, Христе || яко и онаго
Нощию мя пѣние укрѣпи 11 мене?
и тяготу съньную отъжени
Очи мои просвѣти, милостиве 11 милостивыи?
или гаплография – ми милостиве?
и срьдьце чисто || съзижди въ мънѣ
35 Простьри ми десницу, милостиве 11 милостивыи?
уязвлену сущю || разбойникы 11
Руцѣ моя въздѣю къ тебѣ, Христе
грѣховьными | стрѣлами уязвленъ
Съвѣдыи немощи моея, Христе
40 ицѣли мя, Христе || не достоинаго
Трепетомь одрьжнмъ вопию ти
помышляя, Христе || страшьныи часъ
Ѵпостась бо си || оскврьнихъ зълъ
къ покаянию || сльзы ми подаждь
45 Фарисѣевы мя || гръдыни избави
мьздоимьче ми || дая рыдание
Хѣровимьскую пѣснь въспѣвати
тебѣ трьсвятыи || Боже, съподоби
О прѣсвятая | Троице помилуи
50 не достоинааго твоего раба
пѣсньми ти пою || припадая, Христе
просвѣти ми душу || и умъ, съпасе
Цьсарю небесе || и земля, Христе 11
отврьзи ми двьри || вѣчьныя жизни
55 Чиномъ причьти || мя милостиве
избьраныхъ | твоихъ овьцахъ
(или верней:
избьраныихъ || твоихъ овьць)
Шьствия мя направи на путь твои
отъ стьзь зълъ || укланяя мя 11 зълыхъ?

12 Заметка о древнеболгарском сти хосложении
иного бо не съвѣмъ развѣ тебе
60 Милостива суща || и прѣмилостива,
Яко сы[и] родомъ || милостивъ Богъ
Отьць и Сынъ || и Святыи Духъ
Хвалами тя прославляю, прѣсвятая
Живодавице | чьстьная Троице
65 Юже поють | шестокрильнии 11
начальныя | власти же и силы 11
[юже] коньчеваю | молебьную пѣснь
въпию къ тебѣ || святая Троице
языкомь и умомь тя славлю 11
70 въ три лица суще || божьство едино
тебѣ бо лѣпо | есть покланяние
въ вься вѣкы | вѣкомъ. Аминъ
1
11
В этом стихотворении для нас наиболее любопытны 34 12-ти
сложных стиха с цезурой после 6-го слога при 8 12-ти сложных
стихах с цезурой после 5-го слога. Эти стихи представляют собой
модификацию византийского политического стиха с цезурой после
5-го слога, модификацию, вызванную стремлением к уподоблению
1-го полустишия второму. Эта модификация легла в основу двана-
естерца юго-слав. фольклора, а также хорватской поэзии XV в.
Схема политич. 12-ти сложн. стиха: ⏑ | –́–̇ | –́⏑̇ ⏑ | ⏑́⏑⏑̇⏑ | –́–̇
Схема дванаестерца: ⏑́⏑⏑̇⏑ | –́–̇ ⏑́⏑⏑̇⏑ | –́–̇
Переход от одного распорядка к другому облегчается тем, что
приведенные схемы – лишь идеальные построения, пределы стрем-
ления, и, кроме концов полустиший, на практике ударений было,
видимо, слабо связано определенным местом.
Корш, всходя из картины современного распространения двана-
естерца, строит предложение, «что 12-ти сложный стих перешел
в разные концу занятой славянами области из того самого края,
из которого в IX и X в. распространилось между славянами хри-
стианство и с ними кирилловская азбука и ‘почитание книжное’».
Отсюда до нашей гипотезы один шаг. Напомню, что поэтическая
традиция у южных славян не прерывалась: А. И Соболевский при-
водит силлабические стихи авторов начала XV в. – хиландарского
монаха Гавриила и Константина Констенческого, где по традиции
1
Лучше было бы восстановливаемые стихи набрать гражданским шрифтом,
так как употребленное автором правописание не соответствует ни одной школе
письма (ср. у, я в разных положениях, везде ы). Редакция.

Заметка о древнеболгарском сти хосложении 13
принимаются за слогообразующие все написанные гласные (кроме,
впрочем, конечного ь). Укажу, кроме того, стихотворную запись в
конце Зографского Трифология (XIII‒XIV в.)
пиши ѻкаанїче драгане | яко за грѣхы
твоѫ б͠ъ твои мѫчитъ тѧ. | пиши странниче.
Стих 15-сложный. Пишущиеся глухие считаются слогообразую-
щими.
Что касается до 17 11-ти сложных стихов приведенной азбучной
молитвы, то возможно, что они плод позднейшего искажения. В 4-х
11-ти сложных стихах находим «Христе». А. И. Соболевский пред-
лагает читать «Христосе», но в 7 случаях «Христе» приходится на
12-ти сложные стихи. Может быть следует читать: Съпасе, Влады-
ко, поди, Ісусе. Но не исключена возможность, что 11-ти сложный
стих представляет собой частный случай эволюции политического
стиха на славянской почве:
⏑ | –́–̇ | –́–̇ ⏑ | ⏑́⏑⏑̇⏑ | –́–̇
Здесь конечная часть 1-го полустишия, может быть уподобилась
конечной части 2-го, а концу полустишия, в политич. стихе несом-
ненно ритмически наиболее значимы.
В заключение отмечу, что на пути изучения древнеболгарской
церковной поэзии имеется 3 немаловажных препятствия:
1) отсутствие работ по составу слав. церковно-певческих рукопи-
сей;
2) зачаточное состояние истории болгарских ударений;
3) отсутствие детальной разработки вопросов византийской рит-
мики.
Систему политическая и ритмическая не суть принципы, друг
другу противоречащие. Стихи одной системы могут заключать так-
же элементы другой.
По-видимому, есть слоги в славянском политическом стихе в ак-
центном отношении более или менее неподвижные. Но без точной
расстановки древнеболгарских ударений трудно сделать опреде-
ленные выводы. Определенно можно пока говорить лишь о конце
стиха. А. И. Соболевский полагает, что «в каждом стихе последнее
слово должно иметь акут на втором слоге от конца». Я бы форму-
лировал осторожней: древнеболгарский политический стих имеет
не мужское окончание. Этому не противоречат ни стихи, восста-
новленные Соболевским, ни мои попутки реставрации. Между

14 Заметка о древнеболгарском сти хосложении
тем, при акцентуации Соболевского мы наталкиваемся на ряд не-
вероятных ударений. Напр.: въ божь́ствѣ, въ заповѣдьхъ́ ти,
любодѣль́на, зиждите́лю (зват.). Видимо, не мужское окончание
имеет и первое полустишие цезурованного политического стиха.
Кроме того, не исключена возможность, что имеются древнебол-
гарские переводы византийских канонов, принадлежащие к ритми-
ческой системе. Важным подспорьем при анализе ритма могли бы
оказаться древние певческие нотации, но славяно-русская симиог-
рафия находится пока в зачаточном состоянии.
RJCB 1923b. Title in translation: A note on Old-Bulgarian versification. Originally
in Izvestija Otdelenija russkogo jazyka i slovesnosti Rossijskoj akademii nauk (Mos-
cow) vol. 24, 1919, no. 2, pp. 351‒358 in pre-1917 orthography. The article is dated
1917 at the end; the volume bears the date 1919, but was published in 1923. Footnote
added by journal editors. Signed R. Jakobson.

Задачи худо жественной пропаганды*
)
Мыслима ли художественная пропаганда – внепартийная, объек-
тивная, всеобъемлющая?
Можно ли одновременно прививать массе все имеющиеся в дан-
ный момент эстетические системы?
Если орган художественной пропаганды хочет взять на себя роль
художественного Мерилиза, тогда, несомненно:
Краеугольным лозунгом должно стать: чего изволите.
Держать надлежит, по преимуществу, ходкий товар, учитывая
спрос, равняясь по потребителю.
Навязывать следует прежде всего тот товар, который обильно
предлагается, – богатый количественно. Таков товар залежалый.
Быстрый сбыт необходимо создать тому товару, который скорее,
легче всего и в максимальном количестве производится. Таков, раз-
умеется, всяческий штамп.
Отсюда необходимый вывод, что спрос потребителя определяет
ценность художественного течения, что ценность выставки изме-
ряется ее посещаемостью, что только плебисцит в состоянии выя-
снить ценность того или иного художественного произведения, как
это практиковалось отчасти в эпоху рассвета эстетического либера-
лизма во времена передвижничества.
Однако художественные формы не выбираются, как выбирает по-
купатель перчатки в модном магазине.
Забывают, что жизнь искусства есть смена методов оформления,
что для всех форм наступает момент, когда они «из форм развития
производительных сил превращаются в их оковы» (Маркс).
Новая художественная форма есть деформация старой, протест
против нее. Мирное сосуществование во времени двух художествен-
ных форм так же немыслимо, как немыслимо сосуществование двух
геометрических тел в одном пространстве. Старое искусство, разру-
шаемое атакой нового, оставляет по себе так называемые «культур-
*
)
От редакции: Печатается в дискуссионном порядке.

16 Задачи художественной пропаганд ы
ные переживания». От живого социального факта последние отлича-
ются отсутствием всякой иной тенденции, кроме консервирующей.
Поскольку задачей подлинно революционного художественного
просвещения является революционизирование культурных, в част-
ности эстетических навыков, постольку оно должно всемерно раз-
рушать и уничтожать эти культурные переживания. Иначе говоря,
изживание художественной статики, борьба с эпигонством – задача
художественного просвещения. Апология эклектизма, художест-
венного соглашательства знаменует собою революционное бесси-
лие, творческую импотенцию. Рассвет, эпидемия такого соглаша-
тельства совпадает с моментами общественного упадка. Так было в
начале войны, когда даже иные левые художники завопили о «еди-
ной эстетической России».
И те, которые, проецируя музей в жизнь, кричат о веротерпимо-
сти в искусстве, уподобляются ревнителям «чистой демократии»,
принимающим, по выражению Ленина, формальное равенство за
фактическое.
В тот момент, когда революция в искусстве – острее, может быть,
чем когда бы то ни было, когда старая эстетика, пронизывая всю
жизнь, гниет во всех закоулках, мешая новому, живому, тогда зада-
ча организации, руководящей художественным просвещением, не
лить примирительный елей, а вскрывать назревающие конфликты,
– не усыплять, а обострять борьбу художественных течений, ибо в
этой борьбе – жизнь и развитие искусства.
RJCB 1919c. Title in translation: Tasks of art propaganda. Originally in Iskusstvo –
Vestnik Otdela izobrazitel’nyx iskusstv Narodnogo kommisariata po prosveščeniju
(Moscow) no. 8, September 5, 1919, p. 1. Footnote added by the journal editors.
Signed with the pseudonym Aljagrov.

Новое искусство на Западе
(Письмо из Ревеля)
Злоба германского художественного дня – экспрессионизм. Газеты
трубят об экспрессионизме, обобщая под этим термином все новин-
ки искусства, пачками выходят исследования об экспрессионизме,
экспрессионистические стихи, выставки, диспуты, юмор, экспрес-
сионистические театральные постановки. Экспрессионизм как жи-
вописное течение охватывает Чехию, Латвию, Финляндию.
В художественных изданиях, и даже на столбцах «Фоссише Цей-
тунг», идут филологические споры о происхождении самого терми-
на «экспрессионизм».
Оставляя в стороне попытки журнала «Штурм» возвести этот
термин в современном его значении к Фоме Аквинскому, приведу
справку из книги Т. Даублера «В борьбе за современное искусство»:
«Слово экспрессионизм было впервые употреблено, вероятно, Ма-
тиссом, но в общественный оборот его впервые пустил де-Воксель,
критик из «Жиль Блаза». Возможно, что его происхождение еще
отдаленней. Передают, что Пауль Кассирер бросил его как-то в уст-
ной полемике. А именно, на заседании жюри берлинской группы
«Сецессион» спросили, кажется, – по поводу картины Пехштейна:
«Что это, еще импрессионизм?» – На что последовал ответ: «Нет,
но экспрессионизм». Юлий Элиас в журнале «Кунстблатт» устанав-
ливает, что впервые этот термин был применен художником Жюль-
ен-Огюст Эрве для цикла его картин уже в 1901 году.
История возникновения экспрессионизма как живописного те-
чения рисуется в немецких исследованиях следующими чертами.
(Перевожу немецкие характеристики, лирически многословные и
велеречивые, богатые туманом немецкого модерна, на лапидарный
язык русской революционной эстетики.)
Всякое живописное течение есть особая идеографическая систе-
ма. Представители определенного течения, говоря о живописном
выражении, имеют в виду только систему выражений, данную
в этом течении, и на живопись прошлого смотрят сквозь призму

18 Новое искусство на Западе
этой системы. Натурализм, возникший как реакция против опре-
деленной идеографической системы, мало-помалу сводит на – нет
установку на живописную идеографичность. Импрессионизм, ло-
гический вывод из натурализма, мыслится творцами его как при-
ближение к природе (Naturnähe), а воспринимателями, воспитан-
ными на предыдущей идеографической системе, как противоречие
природе (naturwidrig). Чем революционней художник разрушает
установившуюся идеограмму, тем отчетливей сознается его наси-
лие как отказ от правдоподобия, как искусство противоестественное
(naturwidrig). И поскольку эта противоестественность канонизует-
ся, поскольку она обнажается от натуралистической монтивировки,
мы переходим от импрессионизма к экспрессионизму. Его ближай-
ших родичей естественно искать на периферии вчерашнего искус-
ства, а именно, как правильно указывает Ландсбергер в своей книге
«Импрессионизм и экспрессионизм», в упрощающей тенденции
плаката, в современной карикатуре, широко использовавшей свое
старое право насиловать природу и обучавшей насмех тому, что
потом делалось всерьез. Уже импрессионизм с его установкой на
колористику обнажил мазок. Отсюда шаг до Ван-Гога, заявившего:
«Вместо того, чтоб передавать точно то, что я вижу, я своевольно об-
хожусь с краской. Прежде всего, я хочу добиться сильного выраже-
ния». Это вызывает цветовую гиперболу («Я преувеличиваю свет-
локудрость, – говорит Ван-Гог, – я кладу оранжевую краску, хром,
матовую лимоно-желтую»), цветовой эпитет («Таков Ван-Донжен,
когда он раскрашивает зеленые чулки, красные щечки, синие глаза»
– Даублер), цветовую метонимию («У художника Явленского кра-
сные щеки, уже не щеки, а красность» – Даублер). Отсюда шаг до
обнажения цвета, до эмансипации цвета от предмета. Как примеры
подобной эмансипации Даублер приводит живопись Кандинского
и Клея. Тем же обусловливается путь от декоративной графики к
навязчивому контуру экспрессионистской живописи. В теории эк-
спрессионизма осталось немало натуралистических пережитков,
отчетливо вскрытых в книге Ландсбергера: «Герман Бар, – говорит
Ландсбергер в своем труде об экспрессионизме, – исходит из ото-
жествления истории живописи и истории видения, полагая, что но-
вое видение является необходимой предпосылкой новых изобрази-
тельных приемов. Простому зрительному восприятию, лежащему в
основе импрессионизма, современность снова-де противоставляет
внутреннее созерцание, видение духа и подобно тому, как это со-
зерцание являет нам небывалые образы, так и искусство, базирую-

Новое искусство на Западе 19
щееся на нем, должно быть несходно с действительностью. Точка
зрения на искусство как на передачу видения является пережитком
импрессионизма, она предполагает художника, реализующего свои
впечатления, безразлично – внешние или внутренние. Здесь игно-
рируется момент борьбы художника с предметом восприятия».
Иначе говоря, проблема эстетического оформления чужда эпиго-
нам импрессионизма. Таковы работы Даублера и Вирхнера [Kirch
ner?], такова в значительной степени и теория французского ку-
бизма и итальянского футуризма, этих частных осуществлений
экспрессионизма. Поэтому-то футуризм представляется порой сво-
его рода «пароксизмом импрессионизма». Ландсбергер прав, ког-
да говорит, что истолкования кубо-футуристической деформации
предмета по большей части заимствованы из языка натурализма:
«Говорят, будто быстро движущийся предмет для глаза разлагается,
говорят, что предмет рассматривается нами в разные моменты или
же с разных точек зрения, на самом же деле решающим моментом
является требование деформации природы». Точно так же и теоре-
тик беспредметной живописи Кандинский, заявляя: «Прекрасно то,
что отвечает внутренней душевной необходимости», идет по сколь-
зкому пути психологизма и, будучи последователен, должен был бы
признать, что тогда к категории прекрасного пришлось бы прежде
всего отнести характерные почерки (Ландсбергер).
Эмоциональная интерпретация цвета крайне индивидуальна, го-
ворит далее Ландсбергер, так, Геб[б]ель отмечает в своем дневнике:
когда видишь белую массу, леденеешь, когда видишь белые образы,
пугаешься. Снег бел, привидения представляются белыми и т. д., но
другим белый свет представляется светом невинности, либо радо-
сти, либо даже печали, в зависимости от того, какие навязываются
предметные ассоциации. Беспредметная живопись знаменует, на-
перекор ее теоретикам, полное отмирание живописной семантики,
иными словами, станковая живопись утрачивает raison d’être.
Имена живописцев-экспрессионистов, анонсируемые немецкими
исследованиями о новом искусстве: Альберт Блох, Лионель Фейнин-
гер (кубист), Отто Мюллер, Нольде, Георг Гросс, Кандинский, Марк,
Пехштейн, Шмидт-Ротлуф, Курт Бадт, Эрнст Фрич, Артур Грунен-
берг, Франс Гекендорф, Вилли Экель, Адольф Кегльсбергер, Виль-
гельм Вольгоф, Бруно Краускопф, Эрика Мария Кюнциг, Людвиг
Мейднер, Мартель Швихтенберг, Эрих Васке и др., с к ул ь пт о р ы
Архипенко, Вильгельм Лембрук, Эрнст Барлах, а р х и т е к т о р
Ганс Пельциг.

20 Новое искусство на Западе
Центр германского экспрессионизма – Берлин.
Характерная черта немецких книг об экспрессионизме – попыт-
ки социологического обоснования новых явлений в искусстве. Так,
реакционное течение во французской живописи начала ХХ века,
требовавшее возвращения к классической традиции, прикрепляется
Даублером к определенной политической среде: роялистам, бонапар-
тистам, клерикалам, так, об импрессионисте тот же исследователь
говорит: «vielleicht war er Demokrat, selten aber Sozialist». Так, нако-
нец, Ландсбергер в своей содержательной книге об экспрессионизме,
во многих вопросах порвавшей с модернистской интерпретацией но-
вого искусства, пытается социологически осветить экспрессионизм,
но в этом случае он близок к догмам эстетики модерн. «Мы живем,
– говорит Ландсбергер, – или по крайней мере жили до революции
в условиях все растущей рационализации и механизации. Искусство
становилось тем важней, как свободная от всякого принуждения, вся-
ких пут, иррациональная форма бытия. Удивление миром становится
уделом исключительно художника. Человек уже лишен возможности
выявить свою индивидуальность в действительном мире, отсюда
переход культа свободного творчества всецело в область искусства.
Здесь процветает герой нашего времени, здесь совершается насилие
творца над природой.[»]
Кстати – о политических группировках. Характерная страница –
белогвардейская травля против нового искусства. Такова статья ма-
ститого Репина на столбцах берлинской русской газетки «Время» (за
февр. 11 с. г.) «Пролетарское искусство». Вся статья с начала до кон-
ца – беззастенчивая ругань: «бессмысленные рабьи потуги», «без-
личные каракули», «праздный хлам хулиганства», «чушь», «гнусные
разухабистости большевиков», «разжиревший, т.е. наевший шею
Гамзей, отделившись от стаи, объедается с толстыми курдюками, си-
дящими на матери-родине и выматывающими из нее междупочечный
сок, и залоснившись от упоения заморскими винами буржуев, этот
хищник пустится, наконец, в пляс, прижимая свой толстый бумажник
фальшивых бесценностей. Что может быть отвратительней, когда его
даже прошибет слеза умиления своей сытостью... Тьфу. Гадость! Ну
какое искусство выдавит из своей утробы этот хряк-кнур»... и т. д.
Мимоходом исследователи нового искусства касаются и вопросов
«художественной политики». Если нам мало дела, говорит Даублер,
вешают ли частные лица скверные картины в своих комнатах или
расставляют дрянные мраморные изделия, то иначе обстоит с архи-
тектурой. Здесь со стороны государства необходим определенный

Новое искусство на Западе 21
отбор, определенное давление. Но и в области остальных искусств
вопрос о художественной политике государства на очереди. Так, в
рижской газете «Сегодня» помещена статья Симакова «Х удожествен-
ная политика». Автор полагает, что в демократическом государстве
«единственной здоровой базой для художественного развития долж-
но явиться частное меценатство». Но тут же он вынужден признать-
ся, что на последних латвийских художественных выставках «почти
единственным покупателем явилось министерство иностранных
дел». А если покупает, если поощряет государство, то – что̀ покупать
и поощрять? Ибо все покупать и поощрять нельзя. И вот практически
возникают недоразумения: «Много нашумевшие юные художники
экспрессионисты даже получили бесплатно под мастерские обшир-
ные помещения бывшей Рижской художественной школы, реквизи-
рованные военным ведомством у города. Когда прежний городской
голова выразился в том смысле, что школьные помещения нужны го-
роду для более насущных надобностей, чем поощрение начинающих
и очень спорного достоинства художников, он подвергся упрекам в
мракобесии и некультурности».
Меньше материала в моем распоряжении – что делается в худо-
жественной жизни государств Антанты. Франция доживает кубизм,
ставший широко популярным. Левеет критика, левеют правые ху-
дожники, левые приобретают имена. Большую роль в живописной
жизни Франции играет Ларионов, здравствующий вопреки москов-
ским сплетням, и Гончарова. В Италии футуризм за время войны
прочно утвердился, приобрел огромную популярность, «wurde zur
Macht», как говорит Даублер. Из футуристических живописцев на-
иболее известен в Италии Карра. Но итальянский футуризм почти
не развивался за последние годы как художественное течение, при-
обретая все более и более значение публицистическое. Маринетти
выпустил книгу La Révolution futuriste, являющую фантастическую
мешанину гипершовинизма и революционного максимализма, наив-
ного национализма и лозунгов. В последнее время выделяется край-
няя левая группа итальянских футуристов-коммунистов, наиболее
радикальная и в своих эстетических лозунгах. В 1916‒1917 г. футу-
ризм проник в Америку и увлек передовые интеллигентские круги,
студенчество и т. д.
RJCB 1920a. Title in translation: New art in the West (A letter from Revel [Tallinn]).
Originally in the Moscow review Xudožestvennaja žizn’, vol. 4, no. 3 (March-April)
1920, pp. 18‒20; title probably supplied by the journal editors. Signed R. Ja.

Stav kultury v Rusku:
Rozhovor s členem sovětského poselstva
Červeného kříže
Nedostatek zpráv ze sovětského Ruska přiměl mne k tomu, abych pou-
žila příjezdu poselstva ruského Červeného kříže k získání svěžích zpráv
o kulturním stavu Ruska. Člen tohoto poselstva p. Jakobson, magistrant
moskevské univerzity, vyhověl mému přání a v delší rozmluvě sdělil mi
řadu zajímavých podrobností, jež předkládám čtenářstvu.
V jakém stavu je nyní lidové vzdělání v Rusku?
Hlavní pozornost je věnována negramotnosti. Za tím účelem byly
vytvořeny mimořádné komise ve všech krajích Ruska. Kromě učitelů
jsou nuceny zabývati se vyučováním i místní komunistické organizace.
Pro rovnoměrné doplnění učitelských kádrů byl proveden soupis všech
učitelů nižších a středních škol. V čele komisí stojí ve většině případů
profesoři vysokých škol. Tak například v saratovském okruhu je jejím
předsedou univ. prof. B. Sokolov. Učebnice jsou vydávány v ohromném
množství (například asi 500000 exemplářů) nehledě na dosti značný ne-
dostatek papíru, zmírněný teprve v poslední době díky velkým dodáv-
kám z ciziny. Vysoké školy pracují plným proudem, lékařská fakulta a
technika jsou zmilitarizovány, je zaveden v nich osmihodinový pracovní
den a studenti jsou vydržováni státem. Příjem studentů do vysokých škol
bez maturity úplně se osvědčil, protože osoby nepřipravené a neschopné
absolvovati vyšší vzdělání samy odcházejí.
V jakém stavu jsou knihovny, muzea a obrazárny?
Počet knihoven značně vzrostl, protože byla vybudována celá řada no-
vých vesnických a městských. Podle poslední statistiky je v sovětském
Rusku 48000 knihoven, nepočítaje v to knihovny Rudé armády. Vůbec
poptávka po knize značně vzrostla, zejména na vesnicích. Knih tištěny
jsou v počtu 50-100000 exemplářů a jsou rozesílány do knihoven. Ne-
dávno byl vydán dekret proti prodeji knih soukromým osobám, avšak
učencům, odborníkům a duševně pracujícím lidem dána byla knížka,
na níž je jim možno dostati knihy. Cena knih je velmi nízká, od 10-100
rublů, což u srovnání s celkovou drahotou rovná se ceně novin v Evro-

Stav kultur y v Rusku 23
pě. Muzea byla obohacena ohromným množstvím nových rukopisů 18.
a 19. století, převezených ze šlechtických panství. Počet obrazáren byl
rozšířen o dvě vynikající sbírky, Ščukina a Morozova, obsahující hlavně
současné západní malíře. Kromě toho je v Moskvě otevřena stálá výsta-
va obrazů starých mistrů, uschovaných dříve v zámcích a statcích.
Pracují divadla a jaký je poměr obecenstva k nim?
Divadel, stejně tak jako knihoven, je poměrně více. Byly otevře-
ny okrskové scény, v nichž však nevystupují ochotníci, nýbrž umělci
z povolání. Většina lístků se prodává za velmi nízkou cenu odborovým
organizacím. Často se hraje úplně bezplatně, jako například na 1. květ-
na. O tomto svátečním dni byl mezi jiným v přírodě, u hradeb Kremlu,
vypraven Král Oedip. Moskevské umělecké divadlo v minulém zimním
období vypravilo dvě novinky: Byronova Kaina (v titulní úloze Leoni-
dov) s podivuhodnými světelnými efekty a uměleckou operetu Madame
Angot. V studii hráno bylo Andrejevovo Mládí a Sologubův Vzor s růží.
Divadelní obecenstvo jak svým složením, tak i chováním je velmi de-
mokratické. Velmi rozšířena jsou divadla v Rudé armádě a na vesnicích.
Kteří z vynikajících spisovatelů a učenců pracují v sovětských organi-
zacích a co bylo jimi napsáno v poslední době?
V. Ivanov, V. Brjusov, A. Blok, M. Gorký, J. Grabar a řada univerzit-
ních profesorů. V beletrii vynikly následující věci: A. Bloka Katilina,
Jamby a Pád humanismu, dále sborník Zápisky snílků, obsahující Zápis-
ky podivína A. Bělého, filozofické články V. Ivanova a článek A. Bloka
o dandismu. V. Ivanov napsal ještě tragédii Prometheus a poému Dět-
ství. Futuristický básník V. Majakovský vydal poému 150 miliónů. Ze
starších autorů byl znovu vydán Puškin redakcí Brjusovovou, Někrasov
redakcí Čukovského. Vyšlo také 14 svazků sebraných spisů A. Hercena
za red. Lemkeho. V oboru umění byly vydány monografie Černošské
umění, o malíři Ševčenkovi, o Stanlinovi a luxusní kniha Somova Livre
de la Marquise. Futurism je hodně rozšířen, ale nepřevládá.
Pro vydávání vědeckých knih bylo vytvořeno Oddělení vědecké lite-
ratury státního knihoskladu. Akademie nauk vydala vědeckou gramati-
ku ruského jazyka Košutiče, přednášky Fortunatova o staroslovanském
jazyku, Sakulinovy Dějiny literatury XVIII. století a Na rozhraní dvou
kultur (Turgeněv).
Jak bylo oslaveno jubileum Hercenovo?
Zvláště význačně. Ve dvoře staré budovy Moskevské univerzity byl
mu postaven pomník. Ulice Nikitská, jdoucí okolo univerzity, byla pře-
jmenována na ulici Hercenovu a postranní uličky dostaly jména jeho
druhů Stankěviče, Ogareva a Granovského. V týž den bylo konáno spo-

24 Stav kultur y v Rusku
lečné zasedání Moskevské univerzity a Společnosti ctitelů ruské sloves-
nosti. Řeči pronesli prof. Sakulin: Člověk nové doby, prof. Špet: Filozo-
fie Hercenova, prof. Wulf: Myšlenky Hercenovy v přírodovědě, Lemke:
Hercen a polská otázka, Větrinský: Biografické materiály. Kromě toho
ve Velkém státním divadle byl uspořádán večer Hercenův. Promluvili
Lunačarský, Bucharin a j. V Malém divadle byla [in]scenována povídka
Hercenova Straka zlodějka. Byly vydány dva slovníky věnované jeho
osobnosti a tvorbě. V Petrohradě bylo otištěno a plakátováno jedno číslo
Hercenova podzemního londýnského revolučního časopisu Kolokolu.
Not in RJCB. Title in translation: State of culture in Russia: a conversation with the
member of the Soviet Mission of the Red Cross. Originally in the Czech daily Li-
dové noviny, vol. 28, no. 356 (morning edition), p. 5 (July 21, 1920). Interview was
conducted by N. Melnikova-Papoušková, who wrote the introductory paragraph and
signed at the end.

Prof. Šachmatov
R. Jakobson, magistrant Moskevské uni-
verzity a člen sovětské mise Červeného
kříže v Praze, napsal o zesnulém učenci
ruském vřelou studii, kterou zde v překla-
du uveřejňujeme.
Právě jsem obdržel telegram z Ruska: „Prof. Šachmatov při operaci ze-
mřel“.
Kola doby, těžká dnes jak převody tanků, nešetří gigantů ducha.
Obklopující skutečnost byla cizí Šachmatovu. Svět idejí, které tvořil,
byl jemu jedinou skutečnou realitou. Ale když krutá, nelítostná skuteč-
nost se vyrvala z obvyklých otěží, nebylo mu možno s ní nepočítati, ona,
křičíc o každodenních potřebách a vtahujíc všechny do svého zběsilého
koloběhu, vnikla i do jeho pracovního kabinetu.
„Hodinami nelze beztrestně zatloukat hřebíků“, bylo řečeno (běda,
prorocky) o Šachmatovu. Hodiny se rozbily. Šachmatov zemřel ve stáří
o něco více než padesáti let. Tvůrčí jeho dráha byla přervána stejně tak
neobvykle brzy, jako byla započata.
Ještě jako gymnazista otiskl v Archivu Jagičově svůj první vědecký
článek. A jako gymnazista vystoupil skvěle jako oponent z řad obecen-
stva při doktorské rozpravě Sobolevského.
Nestačí krátká poznámka, ale ani objemná kniha k tomu, aby byla
přehlédnuta vědecká činnost Šachmatova. Každý, kdo se zabývá nyní v
Rusku ruským jazykem, slovanskou filologií, staroruskou historií nebo
literaturou, historickou geografií nebo etnografií, je ve větší či menší
míře jeho žákem nebo následovníkem. Před Šachmatovem neexistovaly
dějiny ruského jazyka, byla vyslovována dokonce pochybnost o jejich
možnosti a existovaly jen jednotlivé, možno říci letopisné poznámky.
Za magisterskou dizertaci, věnovanou dějinám fonetiky ruského jazy-
ka, udělila mu filologická fakulta moskevské univerzity doktorát. Akad.
Fortunatov, jenž byl oponentem při tomto neočekávaném doktorském
disputě, začal svou řeč slovy:

26 Prof. Šachmatov
„Víte, Alexandře Alexandroviči, co jste učinil?“ Byl to základ nové
disciplíny.
V přednáškách Šachmatova, v jeho monografiích, konečně pak v jeho
objemném Nástinu nejstarší periody historie ruského jazyka, který vyšel
za války, ostře se rýsují obrysy této nové, již dokončované budovy.
Šachmatov věnoval svůj Nástin památce drahých učitelů, Fortuna-
tova a Korše. Od těchto velikých učitelů Šachmatov zdědil hluboký
sklon k tajinám slovesného života. Neznám druhého učence, který by
měl schopnost slyšet a vidět nové v takovém stupni jako Šachmatov. V
staré, polozetlelé řádce starého pergamenu, v slově, které tisíckráte je
okolo nás opakováno, které je otřeno jako pětník, a ničeho nám nepo-
vídá, Šachmatov dovedl uvidět a uslyšet to, čeho nikdo nepozoroval a
co stává se bezesporně zřejmým, jakmile se na to ukáže. Dnešní hovor
nějakého rjazaňského újezdu osvětlený paprskem Šachmatovova jasno-
videctví vrhal nové a neočekávané světlo na jazyk starých Praslovanů.
Když čteš Šachmatovovy kapitoly o všeslovanské řeči, zdá se, jakobys
slyšel její „zhasnuvší zvuk“. Stejně i Šachmatova rozprava o Nejstarších
osudech ruského plemene, jež vyšla v tomto roce nebo popis rozsídlení
slovanských plemen v jeho Úvodu do dějin ruského jazyka (1917) pů-
sobí dojmem memoárů současníka. Proto také Slovanstvo nemohlo být
Šachmatovu mrtvou formulí, muzeálním exponátem.
V Čechách, spíše než kde jinde, znají a ctí jména hvězd slovanské
kultury. Proto také myslím, že je zbytečné vypočítávat vědecké zásluhy
Šachmatova. Někdy jistě zde bude podrobně promluveno o té ohromné
práci, kterou vykonal v posledních letech jako předseda oddělení pro
ruský jazyk a slovesnost Ruské akademie nauk.
Šachmatov učitel! Jak osiřela jeho smrtí petrohradská univerzita! Jak
krásně plynula jeho vyrovnaná, pomalá, stylem starodvorjanská řeč!
Šachmatov nebyl popularizátorem, nikdy nezjednodušoval, nikdy se
nepřizpůsoboval posluchačstvu. Naopak. Silou svého talentu vrhal je,
vtahoval do laboratoře svého vědeckého myšlení. Jak prudce bila tato
myšlenka v jeho přednáškách o syntaxi, které četl v minulém roce!
Všeobecně se věřilo, že ještě mnoho vykoná tento člověk.
Posledně jsem viděl Šachmatova v květnu tohoto roku. S hlubokým
smutkem mluvil o Polsku i o druhých okrajových státech, nestydatě se
snažících urvat si bez jakéhokoliv práva ruskou půdu. Jakmile se dově-
děl, že jedu do Čech, s vřelými sympatiemi se rozhovořil o Čechách,
rýsoval mi ony široké možnosti vědeckého studia, které mohou dát
český a slovenský jazyk svou dialektickou různotvárností.
Vůbec když se mluvilo o vědeckých tématech, Šachmatov neobyčejně

Prof. Šachmatov 27
ožíval. Vypravoval o své nové knize Syntax ruského literárního jazyka,
již právě dokončoval, o svých nových pracích v oblasti dějin obydlení
Ruska dle názvů vesnic.
Šachmatov opravdu miloval jen své budoucí práce. Vlastní jeho
zásluhy v minulosti ho nezajímaly, neznal jich. Proto také nebylo u
Šachmatova jakékoliv povýšenosti. Nebylo u něho ani stínu byrokrata
odpočívajícího na vavřínech. Nebylo člověka prostšího a laskavějšího,
nebylo citlivějšího a pozornějšího besedníka. „Dobrý genij mladých
učenců“ – to bylo jeho stálé epiteton. Není ani jednoho filologa v Rus-
ku, jemuž by nebyl poskytl podporu, jemuž by byl nevěnoval hrst plo-
dotvorných idejí, o něhož by nebyl pečoval, o něhož by se nestaral.
Šachmatovova nezištnost a šlechetnost dávno se stala legendou v rus-
kých akademických kruzích.
Při vzpomínkách na Šachmatova nevíš, zda působil větším kouzlem
jako učenec či člověk. Nejvíce překvapovala u něho dynamika jeho
myšlení. Nikdy se nezastavoval, nikdy se nespokojoval „definitivním“
řešením. Když mu kdysi ukázali, že jeho vývody z r. 1915 nesouhlasí
s vývody z r. 1912, prostě odpověděl: „Proto jsem také vydal novou
knihu, abych anuloval staré vývody.“ Šachmatov vždy toužil po odpově-
di na všechny otázky, nikdy nesmiřoval se s existencí neprobádaného a
vždy raději stavěl smělá lešení hypotéz. Šachmatov neznal zkamenělých
systémů, každý materiál v jeho očích stále a stále byl podrobován náporu
vědecké myšlenky. Šachmatova hluboce zlobila věta jednoho německé-
ho vědce: že v slavistice není již co dělat. Proto je tak nekonečně smutné
prolistovávat knihy Šachmatova, protože vůlí zlého osudu tyto knihy
neočekávaně se stávají nenávratně posledním „vydáním“ Šachmatovovy
myšlenky. Ale chce-li ruská věda zůstat věrna odkazům Šachmatova,
nesmí se stát tyto knihy zkamenělým pravidlem.
Kdo zdůvodňuje slovy magister dixit, ten nemůže být opravdovým
žákem Šachmatova.
RJCB 1920b. Title in translation: Professor Šachmatov. Originally in the Prague daily
Čas, vol. 30, no. 68, p. 2 (August 31, 1920). The introductory note was supplied by
the newspaper’s editors. Signed R. Jakobson and dated “In Prague, August 1920” at
the end.
Editorial note: Word-by-word renderings from Russian and non-standard terminol-
ogy have been preserved – cf. genij, starodvorjanský, když čteš…, dialektický, etc.

Vliv revoluce na ruský jazyk
Poznámky ke knize André Mazona, Lexique de la guerre et de la révo-
lution en Russie. Bibliothèque de l’Institut française de Petrograd. Tome
VI. Paris, Champion. 1920. Stran VI + 63.
Kniha Mazonova je prvním tištěným pokusem o popsání a shrnutí oněch
zjevů spojených s válkou a revolucí v Rusku, jež nejsou bez zajímavos-
ti.
1
V této knize projevil autor znovu svoji bedlivost, jakož i výbornou
znalost jazyka ruského v jeho různých stylech. Některé neúplnosti mají
svůj původ v tom, že Mazon konal svá pozorování jen r. 1918. Není
tudíž brán zřetel na dobu upevnění sovětové vlády v letech 1919‒1920,
jež je charakterizována dalším zdarem a rozšířením státní „zkrácené“
terminologie, zeslabením bolševického posměchu a polemiky a rostoucí
snahou o protivládní výpady, která nenachází východu v tisku a oddá-
vá se proto s tím větší silou vyrábění okřídlených opozičních slovíček.
Válečné období tvoření slov a první rok revoluce nebyly Mazonovi také
bezprostředně známy, a proto často, aniž znal procesu, konstatuje hotové
rezultáty, na jejichž podkladě teprve pomocí domněnek proces rekon-
struuje. Tak například, ač poznamenává v předmluvě, jak byl obohaco-
ván slovník stranickou polemikou ze strany jedné a snahou revoluční
vlády o tvoření terminologie překvapující svou novostí, ze strany dru-
hé, nepozoruje často těchto činitelů ve své analýze konkrétních jevů,
protože bývá nucen hledati objasnění jinde. Fakt, že mu byl hlavním
pramenem oficiální tisk, kam nepřátelské slovíčko dopadá obyčejně již
zneutralizováno, nedovoloval Mazonovi, aby pozoroval v plné míře úlo-
hu nálad opozičních.
Právě skupiny, které se k danému zjevu staví nepřátelsky, překřtívají
1
Moskevský lingvistický kroužek v Rusku zabýval se v poslední době usilovně
sbíráním materiálu o otázce revolučního vlivu na jazyky Ruska a jazykové politiky
revolučních vlád. Ale tento materiál není dosud systematizován ani uveřejněn. Ne-
mám bohužel po ruce žádných pramenů, kromě několika čísel moskevských deníků
z letošního roku, proto i moje práce vykazuje některé mezery a skoro všechny citáty
byl jsem nucen uvádět podle paměti.

Vliv revoluce na rusk ý jazyk 29
jej, dávají mu emocionální příjmení, které pak dále žije, přičemž buď
zachovává svůj polemický, afektivní charakter, nebo přejde do krve pří-
vržencům překřtěného jevu a stane se výrazem lhostejným. Víme, že
takto vznikla jména mnohých kulturních a uměleckých zjevů, např. rus-
ký „nihilism“, rovněž „impresionism“, „dekadence“. Taková je historie
vzniku velké většiny nově vytvořených jmen neživotných, která uvá-
dí Mazon. Takové jsou nové výtvory slovesné, končící příponou -ka,
jež měla odedávna nenuceně obhroublý význam. Srovnej např. slova
obvyklá v prosté řeči inteligence: stolóvka „veřejná jídelna“, čitálka
„čítárna“, sberegálka „spořitelna“, ochránka „ochranné policejní oddě-
lení“. Analogicky s dávnými nenucenými názvy novin tvoří se nové:
ekonomíčka (Ekonomičeskaja žizň). Původně ironický charakter mají
též názvy nových peněz: kerénka, kérenka
2
„bankovka vydaná Keren-
ským v hodnotě 20-40 rub.“, dúmka,
3
dúmskaja „bankovka s obrazem
dumy, vydaná dočasnou vládou“, léninka (státovka vydaná sovětovou
vládou v hodnotě 2, 3 nebo 1 rub.; tohoto slova bylo později používáno v
širším smyslu jako označení všech peněz vydaných sovětovou vládou),
internacionál’ka,
4
kitájka
5
(tisícovka z r. 1919 s několikajazyčným ná-
pisem „Proletáři všech zemí, spojte se“, mezi jinými též čínským).
6
Ku
konci budiž uvedena bankovka Judeničova s obrazem orla s rozpjatými
křídly krylátka a Wrangelova vrángelevka. Poznenáhlu ztrácejí všechna
tato slova svůj původně ironický nádech a stávají se obvyklými označe-
ními, jako leninka a nejvíce kerenka, a za ně se mnohdy tvoří nová, afek-
tivní, polemická slovíčka. Tak hubené leninky obdrží výsměšné jméno
židkí „židáčci“, kitájka se nazývá chóďa „ruská přezdívka Číňanů“.
7
Tak
2
Dle dvou akcentovek: Kerénskij a Kérenskij. V básnictví se ujalo kerénka. Sr.
Blokovo: U nej kerénka jesť v čulke ( Dvenadcať), rovněž Majakovského kerénok
Vaňka posuň ka vlapoť, bosomu čto-li na miting l’apať ( Sto p’aťdes’ať millionov);
dále lidový popěvek: Ty ne tyč mene kerénkoj... Také u Igora Severjanina v knize
Vervena (Reval 1920): Trudneje sbyť kerénki, čem Kérenskogo samogo.
3
Odtud dúmočnik (člověk, který keťasuje s ruskou valutou).
4
Zajímavé jest, že Saltykov-Ščedrin používal tohoto slova v Zápiscích venkovana
pro nepřátelské pojmenování Internacionály.
5
Kitajka bylo dosud jméno jednoduché bavlněné tkaniny.
6
S těmito názvy asociují se brzy živá jména rodu ženského s koncovkou -ka, ma-
jící význam peněžních znaků. Taková jsou gálka = tisícovka s obrazem orla, vydaná
dočasnou vládou, proletárka = internacionalka. Srovnej tvoření analogického typu
buržújka (buržojka) tj. malá železná pícka, jež byla u měšťáků používána k vytápění,
následkem nedostatku dřeva.
7
Srovnej část básničky z časopisu českých legionářů, vracejících se Sibiří do vlasti:
v „nebes říši“ každou chvíli
k nám se vetřel „choďa“ čilý
(Národní listy, č. 286 z r. 1920)

30 Vliv revoluce na rusk ý jazyk
také ztrácí potupný charakter a vchází v polooficiální oběh črezvyčájka
„mimořádná komise“.
8
V důrazně opozičním nazývání slovném je název
ten již zaměněn slovem čerezčúrka, zkráceným pro slovní hříčku čájka,
nebo metonymickým lub’ánka. Porovnej anekdotu, která si pohrává s
původním a přeneseným významem tohoto slova: Venkovan: „Nemů-
žete mi říci, jak přijdu do Ljubjanky?“ „Zazpívejte carskou hymnu a
budete tam rychle zaveden.“
Výraz učeredílka „konstituanta“ si zachoval pohrdlivý význam, ale od
levých protivníků konstituanty přešel také k jejím pravým odpůrcům.
Sem patří také ironická přezdívka oddělení výtvarného umění komisari-
átu pro lidovou osvětu – izobrazílka.
Přípona -ija má výhradně opoziční charakter. Jenom v posměšném
„bělogardistickém“ upotřebení slovesném existuje sovdepija (přes tvrze-
ní Mazonovo). Proti upotřebení tohoto slova v oficiózním tisku jednoho
z okrajových států protestoval dokonce sovětský zástupce. Nezmarnost
slova Skoropádija vedle jepičího trvání Krasnóvija, Deníkija objasňuje
se slovní hříčkou, jež je v prvním obsažena (skoro paďot). Srovnej vy-
tvoření Skoropádčina. Poznamenávám ještě lidové komúnija „sovětové
hospodářství, komuna“.
Tak také jen k vyjádření pojmů odiózních je možno použíti přípon
-ščina (čina), -iada, -ada. Přípony -iada a - ada jsou zcela rozdílné.
Přípona -ada má význam hromadný s posměšným nádechem a přípo-
na -iada, vzatá z názvu klasických epopejí, např. Rossiáda, Petriáda,
má význam jakýchsi posměšných dějin. Také Kereniáda = kratochvilná
epopej Kerenského.
Kromě slov uvedených Mazonem poznamenávám komitetčina „pře-
míra komitétů“, velmi používané ve středu ukrajinských „samostijníků“,
p’atakóvščina a také sovetčina „pracovní povinnost pro sověty“, slovo,
vytvořené analogicky se slovem bárščina „robota (z času nevolnictví)“;
dále fejetonistické slovíčko z prvních dnů revolučních rasputiniáda a
dnešní vrangeliáda.
Totéž platí i u přípony -stvo. Např. slovo kadétstvo zní nepřátelsko-iro-
nicky v obojím významu, jako označení kadetské skupiny a ve smyslu
kadetské politiky. Např. heslo kadetského předáka kadetizm gr’adet „ka-
8
Odvozeniny črezvyčájščik, črezvyčájnik „spolupracovník mimořádné komise“
podržují nepřátelský odstín. Charakteristické je nové, také „opoziční“ „kalamburné“
používání přídavného jména črezvyčajnyj „mimořádný“, místo črezvyčáječnyj „k mi-
mořádné komisi náležející“. Na př. črezvyčajnyj pajók „příděl pracovníka mimořádné
komise“, črezvyčajnaja svoloč „holota z mimořádné komise“.

Random documents with unrelated
content Scribd suggests to you:

was made for the entrance both of carriages and horses. On May Day,
however, was the finest show. Possibly that then, as now, the coaches were
renovated, and the horses had new harness. We learn something of this in a
very serious tract, published in 1655, with a very long title, a portion of
which is: A serious Letter sent by a Private Christian to the Lady
Consideration, the first day of May, 1655, which commences thus:—
“Lady, I am informed fine Mrs. Dust, Madam Spot, and my Lady Paint,
are to meet at Hide-Park this afternoon; much of pride will be there: if you
will please to take an Hackney, I shall wait upon your Honour in a private
way: But, pray, let us not be seen among the foolish ones, that ride round,
round,
WINTER AMUSEMENT, 1787.
Page 50.
wheeling of their coaches about and about, laying of the naked breast, neck
and shoulders over the boot, with a Lemon and a Fan, shaking it at young
Mrs. Poppet, crying, Madam your humble servant, your very humble
servant, while some are doing worse. Young Sir William Spruce, Mounseir
Flash, and the Lord Gallant, will be all on horseback,” etc.
But the gossiping pages of Pepys furnish us with a good view of Hyde
Park, and I have, therefore, selected some quotations as illustrative.
“April 30, 1661. I am sorry that I am not at London, to be at Hide-Parke
to-morrow, among the great gallants and ladies, which will be very fine.

“May 7, 1662. Thence to Paul’s Church Yard; where seeing my Ladys
Sandwich and Carteret, and my wife (who, this day, made a visit for the
first time to my Lady Carteret) come by coach, and going to Hide-Parke, I
was resolved to follow them; and so went to Mrs. Turner’s: and thence
found her out at the Theatre; where I saw the last act of the ‘Knight of the
burning Pestle,’ which pleased me not at all. And so, after the play done, she
and The. Turner and Mrs. Lucin and I, in her coach to the Parke; and there
found them out, and spoke to them; and observed many fine ladies, and
staid till all were gone almost.
“April 4, 1663. After dinner to Hide Parke: my aunt, Mrs. Wight and I in
one coach, and all the rest of the women in Mr. Turner’s.... At the Parke was
the King, and in another coach my Lady Castlemaine, they greeting one
another at every tour.
[29]
“April 18, 1664. To Hide Parke, where I had not been since last year;
where I saw the King with his periwigg, but not altered at all; and my Lady
Castlemaine in a coach by herself, in yellow satin and a pinner on; and
many brave persons. And myself being in a hackney and full of people, was
ashamed to be seen by the world, many of them knowing me.
“April 22, 1664. I home, and by coach to Mrs. Turner’s and there got
something to eat, and thence, after reading part of a good play, Mrs. The.,
my wife and I, in their coach to Hide Parke, where great plenty of gallants,
and pleasant it was, only for the dust. Here I saw Mrs. Bendy, my Lady
Spillman’s faire daughter that was, who continues yet very handsome.
Many others I saw with great content, and so home.
“March 19, 1665. Mr. Povy and I in his coach to Hyde Park, being the
first day of the tour there. Where many brave ladies; among others,
Castlemaine lay impudently upon her back, in her coach, asleep, with her
mouth open.
“April 24, 1665. So by coach with my Wife and Mercer to the Parke; but
the King being there, and I, now-a-days being doubtfull of being seen in
any pleasure, did part from the tour, and away out of the Parke to
Knightsbridge, and there eat and drank in the coach, and so home.
“April 21, 1666. Thence with my Lord Brouncker in his coach to Hide
Parke, the first time I have been there this year. There the King was; but I
was sorry to see my Lady Castlemaine, for the mourning forceing all the
ladies to go in black, with their hair plain and without any spots, I find her

to be a much more ordinary woman than ever I durst have thought she was;
and, indeed, is not so pretty as Mrs. Stewart, whom I saw there also.
“May 1, 1667. Thence Sir W. Pen and I in his coach, Tiburne way, into
the Park, where a horrid dust, and number of coaches, without pleasure, or
order. That which we, and almost all went for, was to see my Lady
Newcastle; which we could not, she being followed and crowded upon by
coaches all the way she went, so that nobody could come near her: only I
could see she was in a large black coach, adorned with silver instead of
gold, and so white curtains, and everything black and white, and herself in
her Cap. But that which I did see, and wonder at with reason, was to find
Peg Pew in a new coach, with only her husband’s pretty sister with her, both
patched and very fine, and in much the finest coach in the park, and I think
that ever I did see one or other, for neatness and richness in gold and
everything that is noble. My Lady Castlemaine, the King, My Lord St.
Alban’s, Mr. Jermyn, have not so neat a coach that ever I saw. And, Lord! to
have them have this, and nothing else that is correspondent, is, to me, one
of the most ridiculous sights that ever I did see, though her present dress
was well enough; but to live in the condition they do at home, and be
abroad in this coach astonishes me.
“March 27, 1668. To the Exchange a turn or two, only to show myself,
and then home to dinner, where my wife and I had a small squabble, but I
first this day tried the effect of my silence, and not provoking her when she
is in an ill-humour, and do find it very good, for it prevents its coming to
that height on both sides, which used to exceed what was fit between us. So
she became calm, by and by, and fond, and so took coach to Hide Park,
where many Coaches, but the dust so great that it was troublesome.
“March 31, 1668. So took up my wife and Deb., and to the Park, where,
being in a hackney, and they undressed, was ashamed to go into the tour,
but went round the Park, and so, with pleasure, home.
“July 10, 1668. Thence in the evening, with my people in a glass
hackney-coach to the park, but was ashamed to be seen. So to the lodge,
and drank milk, and so home.”
But it was not for long that his pride was to be thus hurt, for he started a
coach of his own, which came home on the 28th Nov., 1668, and which
must have been a very gorgeous turn-out, if we can believe a description of
it in a pamphlet called Plain Truth, or a Private Discourse between P(epys)

and H(arbord). “There is one thing more you must be mightily sorry for
with all speed. Your presumption in your coach, in which you daily ride, as
if you had been son and heir to the great Emperor Neptune, or as if you had
been infallibly to have succeeded him in his government of the Ocean, all
which was presumption in the highest degree. First, you had upon the fore
part of your Chariot, tempestuous waves and wrecks of ships; on your left
hand, forts and great guns, and ships a fighting; on your right hand was a
fair harbour and galleys riding, with their flags and pennants spread, kindly
saluting each other, just like P(epys) and H(ewer). Behind it were high
curled waves and ships a sinking, and here and there an appearance of some
bits of land.”
Now he could ride in the Park with pleasure, as he notes, “March 18,
1669. So my wife and I to Dancre’s to see the pictures; and thence to Hyde
Park, the first time we were there this year, or ever in our own coach, when
with mighty pride rode up and down, and many coaches there; and I
thought our horses and coach as pretty as any there, and observed to be so
by others.”
But this coach evidently was not grand enough for him, for we read:
“April 30, 1669. This done, I to my coachmaker’s, and there vexed to see
nothing yet done to my coach, at three in the afternoon; but I set it in doing,
and stood by it till eight at night, and saw the painter varnish it, which is
pretty to see how every doing it over, do make it more and more yellow:
and it dries as fast in the sun as it can be laid on almost; and most coaches
are, now-a-days, done so, and it is very pretty when laid on well, and not
too pale, as some are, even to show the silver.”
Of course he must needs show this off at once, and on May Day, he duly
made his appearance in the Park. “At noon, home to dinner, and there find
my wife extraordinary fine, with her flowered tabby gown that she made
two years ago, now laced exceeding pretty; and, indeed, was fine all over;
and mighty earnest to go, though the day was very lowering; and she would
have me put on my fine suit, which I did. And so, anon, we went alone
through the town with our new liveries of serge, and the horses’ manes and
tails tied with red ribbons, and the standards gilt with varnish, and all clean,
and green reines, that people did mightily look upon us; and the truth is, I
did not see any coach more pretty, though more gay, than our’s all the day
... the day being unpleasing, though the Park full of Coaches, but dusty, and
windy, and cold, and now and then, a little dribbling of rain; and, what

made it worse, there were so many hackney coaches, as spoiled the sight of
the gentlemen’s; and so we had little pleasure. But here was W. Batelier and
his sister in a borrowed coach by themselves, and I took them and we to the
lodge: and, at the door, did give them a syllabub and other things, cost me
12s., and pretty merry.”
Next day, he went again. “After dinner, got my wife to read, and then by
coach, she and I, to the Park, and there spent the evening with much
pleasure, it proving clear after a little shower, and we mighty fine, as
yesterday, and people mightily pleased with our Coach, as I perceived; but I
had not on my fine suit, being really afraid to wear it, it being so fine with
the gold lace, though not gay.”
But he was destined to undergo the humiliation of hearing his friends’
criticisms on his new-born finery. “May 10th, 1669. Thence walked a little
with Creed, who tells me he hears how fine my horses and coach are, and
advises me to avoid being noted for it, which I was vexed to hear taken
notice of, being what I feared: and Povy told me of my gold laced sleeves in
the park yesterday, which vexed me also, so as to resolve never to appear in
Court with them, but presently to have them taken off, as it is fit I should,
and so called at my tailor’s for that purpose.”
One more quotation, to show that fireworks were exhibited in the Park,
and I have done with Pepys. “May 29th, 1669. Home to dinner, and then
with my wife to Hyde Park, where all the evening; great store of company,
and great preparations by the Prince of Tuscany to celebrate the night with
fireworks, for the King’s birthday.”
From that time to the present the Park has always been a fashionable
drive, not always attended with safety to its frequenters: witness two
accidents there in 1739. The London Daily Post, of Sept. 19, 1739, says:
“On Monday evening last, as their Royal Highnesses the four Princesses
[daughters of George II.] were coming to town from Kensington, a single
Horse Chaise, with a Gentleman and his daughter in it, drove against the
leading Coach in Hyde Park; the Chaise at length overturned, and the Horse
falling under the Horses of the leading Coach, put them into such
confusion, that four of them came down, and trampled for some time on the
Horse and Chaise; the Gentleman and his daughter were much hurt, and the
Postillion to the leading Coach had his Thigh broke by his fall; the
Princesses were extreamly frightened, and cry’d out for Help. Several

Persons came up to their Assistance; they returned to Kensington and were
blooded: the Postillion is attended by the King’s Surgeons.”
Closely following on this was another accident, as we read in The
Weekly Miscellany of Oct. 20, 1739. “Sunday night last his Grace the Duke
of Grafton, coming from Kensington, and ordering his Coachman to drive
to the New Gate in Hyde Park, in order to make some Visits towards
Grosvenor Square, the Chariot, through the Darkness of the Night, was
overset in driving along the Road, and, falling into a large, deep Pit, the
Duke slipt his Collar bone, and the Coachman broke his Leg, which was
splintered in many Places: and on Monday, the Limb was taken off by
Amputation. One of his Grace’s Footmen was, also, much hurt.”
Even in Queen Anne’s reign it was found necessary to issue some rules
and directions (July 1, 1712) “For the better keeping Hyde Park in good
Order.” The gatekeepers were to be always on duty, and not to sell ale,
brandy, or other liquors. No one should leap over the ditches or fences, or
break the latter down. “No person to ride over the grass on the South side of
the Gravelled Coach Road ... excepting Henry Wise, who is permitted to
pass cross that Part of the Park leading from the Door in the Park Wall, next
his Plantation.” No grooms nor others were to ride over the banks, or
slopes, of any pond. No stage coach, hackney coach, chaise with one horse,
cart, waggon, nor funeral should pass through the Park, and no one cut or
lop any of the trees.
Henri Misson came over to England in the reign of James II., and
published his experiences, which were translated by John Ozell, in 1719.
Speaking of Hyde Park, he says, “The King has a Park so call’d at the end
of one of the suburbs of London. Here the People of Fashion take the
Diversion of the Ring: In a pretty high place, which lies very open, they
have surrounded a Circumference of two or three hundred Paces Diameter
with a sorry kind of Ballustrade, or rather with Poles plac’d upon Stakes,
but three Foot from the ground; and the Coaches drive round and round
this; when they have turn’d for some Time round one Way, they face about
and turn t’other; So rowls the World.”
On the completion of the Serpentine, and the consequent road on its
north bank, the cramped and confined Ring went out of fashion, as we learn
in No. 56 of The London Spy Revived, December 6, 1736. “The Ring in
Hyde Park being quite disused by the Quality and Gentry, we hear that the

ground will be taken in for enlarging the Royal Gardens at Kensington in
the next Spring.” But this was probably either only a rumour, or else Queen
Caroline was better advised. The old name, however, still clung to the new
road, and the carriage ride round the Park is still indifferently called the
Ring or the Drive.
In the Library of the British Museum are two copies of an old ballad
(circa 1670-5) entitled “News from Hide-Park,”
[30]
a portion of which
gives a graphic description of the Park at that time.

“One Evening, a little before it was dark,
Sing tan tara rara tantivee,
I called for my Gelding and rid to Hide-Parke
On tan tara rara tantivee:
It was in the merry Month of May,
When Meadows and Fields were gaudy and gay,
And Flowers apparell’d as bright as the day,
I got upon my tantivee.
“The Park shone brighter than the Skyes,
Sing tan tara rara tantivee:
With jewels and gold, and Ladies’ eyes,
That sparkled and cry’d come see me:
Of all parts of England, Hide-park hath the name,
For Coaches and Horses, and Persons of fame,
It looked at first sight, like a field full of flame,
Which made me ride up tan-tivee.
“There hath not been seen such a sight since Adam’s
For Perriwig, Ribbon and Feather,
Hide-park may be term’d the Market of Madams,
Or Lady-Fair, chuse you whether;
Their gowns were a yard too long for their legs,
They shew’d like the Rainbow cut into rags,
A Garden of Flowers, or a Navy of Flags,
When they all did mingle together.
“We talke away time until it grew dark,
The place did begin to grow privee;
The Gallants began to draw out of the Park:
Their horses did gallop tantivee,
But, finding my courage a little to come,
I sent my bay Gelding away by my Groom,
And proffered my service to wait on her home.
In her coach we went both tantivee.”

CHAPTER VII.
Rotten Row, the King’s Old Road—The New King’s Road made and lighted—The
Allied Sovereigns in the Park—The Park after the Peninsular War—The Duke of
Wellington in the Park—The Queen and Royal Family in the Park.
If we look at the old map of Hyde Park, we shall find that what is now
called Rotten Row was then termed The King’s Old Road and The King’s
New Road, whence the generally accepted derivation of Rotten Row, from
Route du Roi. Soon after the accession of William III., and his purchase of
Kensington Palace, his route from St. James’s Palace to his residence lay
through the Green Park and the King’s Road in Hyde Park, and, finding it
dark at night, he had it lit by three hundred lamps, which, for the time,
rendered it a fairyland of brilliancy; so much so, that Thoresby, in his diary
(June 15, 1712), “could not but observe that all the way, quite through Hyde
Park to the Queen’s Palace at Kensington, has lanterns for illuminating the
road in the dark nights, for the Coaches.”
As we see, the New King’s Road was a trifle more direct than the old
one, and skirted the Park. It was finished in 1737, as we find in The London
Spy Revived (No. 183, September 23, 1737). “The King’s Road in Hyde
Park is almost gravell’d and finished, and the Lamp Posts are fixed up; it
will soon be open’d, and the old Road level’d with the Park.” The original
intention was to do so, returf it, and once again make it a portion of the
Park, but it was never carried out.
It would be absurd to chronicle even a portion of the people who have
appeared in the Row and Ring: the list would simply consist of every
person of note that lived in or visited London. It was used as a place for
exercise and social intercourse, as we see in the two accompanying
illustrations of the Row in 1793.
Another social group, date 1834, may also be given, but although they
were well-known dandies of their day, they are unknown now, and their
names are not worth recapitulating.
But never-to-be-forgotten visitors were the Allied Sovereigns, the
Emperor of Russia and the King of Prussia, who were present at a grand
review of all the regular troops, and most of the volunteers who resided in

or near the metropolis, in Hyde Park on 20th June, 1814. With them were
their brilliant staffs, while the Prince Regent, attended by the Duke of York,
etc., acted as host to his Royal and Imperial guests.
Captain Gronow, in his Anecdotes and Reminiscences,
[31]
gives the
following description of “Hyde Park after the Peninsular War. That
extensive district of park land, the entrances of which are in Piccadilly and
Oxford Street, was far more rural in appearance in 1815 than at the present
day. Under the trees cows and deer were grazing; the paths were fewer, and
none told of that perpetual tread of human feet which now destroys all idea
of
THE ROW, 1793.
Page 62.

THE ROW, 1793.
Page 62.
THE ROW, 1814. THE ALLIED SOVEREIGNS.
Page 62.

THE ROW, 1834.
Page 62.
country charms and illusions. As you gazed from an eminence, no rows of
monotonous houses reminded you of the vicinity of a large city, and the
atmosphere of Hyde Park was then much more like what God has made it,
than the hazy, gray, coal-darkened half twilight of the London of to-day.
The company, which then congregated daily about five, was composed of
dandies and women in the best society, the men mounted on such horses as
England alone then could produce. The dandy’s dress consisted of a blue
coat with brass buttons, leather breeches, and top boots; and it was the
fashion to wear a deep, stiff, white cravat, which prevented you from seeing
your boots while standing. All the world watched Brummell to imitate him,
and order their clothes of the tradesman who dressed that sublime dandy.
One day, a youthful beau approached Brummell, and said, ‘Permit me to
ask you where you get your blacking?’ ‘Ah!’ replied Brummell, gazing
complacently at his boots, ‘my blacking positively ruins me. I will tell you
in confidence; it is made with the finest champagne!’
“Many of the ladies used to drive into the Park in a carriage called a vis-
à-vis, which held only two people. The hammer-cloth, rich in heraldic
designs, the powdered footmen in smart liveries, and a coachman who
assumed all the gravity and appearance of a wigged archbishop, were
indispensable. The equipages were, generally, much more gorgeous than at
a later period, when democracy invaded the parks, and introduced what may
be termed a ‘Brummagem society,’ with shabby-genteel carriages and

servants. The carriage company consisted of the most celebrated beauties,
amongst whom were remarked the Duchesses of Rutland, Argyle, Gordon,
and Bedford, Ladies Cowper, Foley, Heathcote, Louisa Lambton, Hertford
and Mountjoy. The most conspicuous horsemen were the Prince Regent
(accompanied by Sir Benjamin Bloomfield); the Duke of York, and his old
friend Warwick Lake; the Duke of Dorset, on his white horse; the Marquis
of Anglesea and his lovely daughters; Lord Harrowby and the Ladies Ryder;
the Earl of Sefton and the Ladies Molyneux; and the eccentric Earl of
Morton on his long-tailed grey. In those days, ‘pretty horsebreakers’ would
not have dared to show themselves in Hyde Park; nor did you see any of the
lower, or middle classes of London intruding themselves in regions which,
with a sort of tacit understanding, were then given up, exclusively, to
persons of rank and fashion.”
But there was one constant visitor well within the memory of man,
belonging both to 1814 and the Park, which he used almost daily until his
death. I mean the first Duke of Wellington, with whose sharply-defined
features, blue frock coat, and white trousers, every Londoner was familiar.
The Queen, too, until the great grief of her life fell upon her, was a pretty
constant visitor to the Park—in her younger days on horseback; and who
has not seen the Princess of Wales and her children there? Although, as
Captain Gronow justly observes, the frequenters of the Park are not so
aristocratic as they used to be, and society generally is much more mixed.

THE DUKE OF WELLINGTON.
Page 64.
A SPRING IN THE PARK, 1794.
Page 65.

CHAPTER VIII.
The springs in Hyde Park—Used as water supply for Westminster—Horses in the
Park—The Westbourne—Making the Serpentine—The “Naumachia” thereon—
Satires about it—The Jubilee Fair.
Hyde Paêk has several springs of water, one of which was said to have
been slightly mineral. The one shown in this illustration still exists, and the
author of “The Morning Walk” thus eulogizes one:—
“But let my footsteps first pursue their course
To yon clear fountain, hid in shady grove,
And quaff the clear salubrious crystal brook,
Emblem of purity! when innocence
Partakes, and all the wakened sense restores.
O blessed Jordan! at thy limpid stream,
Gladly I mingle with the cheerful throng,
And drink the cup, and then renew my walk,
With strengthen’d nerves, down the delightful shade.”
Some of these springs were utilized for the supply of water outside the
Park—but the larger quantity came from the Westbourne. Still, in 1620, the
Dean and Chapter of Westminster had permission given them to use the
water of four springs in Hyde Park for their benefit, and letters patent were
granted to “Thomas Day, Gent. of Chelsea, to enable him to take the water
from Hyde Park to the City of Westminster.” This, I take it, meant to utilize
the Westbourne, as the Dean and Chapter had the springs: but both their
privileges were annulled by the King’s Bench, as it was alleged that the
ponds in the Park were, by these means, so drained that there was not
enough water left for the wants of the King’s deer.
In the time of James I. there were eleven pools in the Park, and a glance
at Roque’s map of 1747 will show that many were then still remaining;
indeed, in the accompanying illustration of the Bathing House in 1794, we
see a horse drinking at one of them. By this, we see that horses were turned
out to grass in the Park. In 1751, grooms used to exercise their horses there,
as did also a riding master named Faubert.

“See, too, the jolly courser, with his groom,
Expert, not like to him who Persia’s crown
Obtained, yet skill’d with upright crest and arm,
Compacted knee, to give the rein and bitt
Their motion due, his flight retarding not.
—— Next Faubert view with graces of menage,
And troops of horse in strictest motion wheel.”
From the heights of Hampstead spring several small streams, such as the
Fleet, the Brent, and the West Bourne, probably so called to distinguish it
from St. Mary le bourne, which was further east. Roque’s map shows its
position with regard to the Serpentine, but, before that misnamed lake was
made, it ran right through the Park from north to south, leaving the Park
about Albert Gate, where was a bridge, from which Knightsbridge takes its
name. Then it flowed by what are now William Street, Lowndes Square,
and Chesham Street, falling into the Thames near Ranelagh.
Queen Caroline, wife to George II., conceived the idea of utilizing this
little stream, and making it into a lake, and, as it was supposed that she was
HORSES IN THE PARK, 1794.
Page 66.
expending her own money on this work, no objection was raised to her so
doing, but it is said that at her death she left the King to pay a sum of no
less than £20,000 on account of it. We learn when it was commenced from
Read’s Weekly Journal, or British Gazetteer, Saturday, September 26th,

1730. “Next Monday, they begin upon the Serpentine River, and Royal
Mansion in Hide-Park: Mr. Ripley is to build the House, and Mr. Jepherson
to make the River under the Directions of Charles Withers, Esq
re
.” This
latter gentleman, who was Surveyor General of Woods and Forests, died
shortly before the Serpentine was finished, probably in 1733, when his
successor was appointed; and in May, 1731, it was deep enough, in part, to
allow two small yachts upon it. Its cost was estimated at £6000—but a
portion of that (£2500) had to go as compensation to the Chelsea Water
Works Company, who held a 99 years’ lease, granted to one Thomas
Haines, in 1663, whereby, on annual payment of 6s. 8d., he had command
of all the springs and conduits in the Park.
The water supply for the Serpentine came from the Westbourne, until, in
the course of time, owing to the extension of building, the houses around
draining into it, its water became too foul for the purpose, and, in 1834, it
was cut off, and connected with the sewer in the Bayswater Road; and the
supply thus lost is made good by the Chelsea Water Works, who pump in
water at the Kensington Gardens end, and the overflow at the very pretty
Dell forms a striking feature in the landscape gardening of the Park.
Formerly, as we see in Roque’s map, the overflow was conducted into a
pool, which was bridged over by the King’s Old Road.
The Serpentine was not utilized for any purpose until August 1st, 1814,
when a national rejoicing called “The Jubilee” was held in the Park, to
celebrate the conclusion of peace with France, and the celebration of the
centenary of the accession of George I. There were to be illuminations,
fireworks, and balloon ascents in St. James’s and the Green Parks, and in
Hyde Park a fair, and a “Naumachia,” or sea-fight, which was somewhat
appropriate, as the famous Battle of the Nile was fought on August 1st,
1798.
The mimic three-deckers and frigates were necessarily small, and they
were made out of ships’ barges at Woolwich, and great was the chaff made
about this “liliputian navy.” Here are some skits thereon:—

“John Bull, the other day, in pensive mood,
Near to the Serpentine Flotilla stood;
His hands were thrust into his emptied pockets,
And much of ships he muttered, and of rockets;
Of silly Fêtes—and Jubilees unthrifty—
And babies overgrown, of two and fifty;
[32]
I guess’d the train of thought which then possess’d him,
And deem’d th’ occasion fit, and thus address’d him:
“ ‘Be generous to a fallen foe,
With gratulations meet,
On Elba’s Emperor bestow
Thy Liliputian fleet:
“ ‘For, with his Island’s narrow bounds,
That Navy might agree,
Which, laugh’d at daily here—redounds
In ridicule to thee.’
“Says John, ‘Right readily I’ll part
With these, and all the gay things,
But it would break the R——’s heart
To take away his play things.’ ”
Or take the two following distiches:—
“A simple Angler, throwing flies for trout,
Hauled the main mast, and lugg’d a First Rate out.
“A crow in his fright, flying over the Fleet,
Dropped something, that covered it all, like a sheet.”
In contemporary accounts, the “Naumachia” was generally very
summarily dismissed, and the following is, perhaps, one of the best of them.
“Between eight and nine o’clock, the Grand Sea Fight took place on the
Serpentine River, where ships of the line, in miniature, manœuvred and
engaged, and the Battle of the Nile was represented in little. Of this mock
naval engagement on the great Serpentine Ocean, it would be extremely
difficult to give any adequate description. It is, perhaps, sufficient to
observe that it was about on a par with spectacles of a similar nature, which

have been frequently exhibited at the Theatres.... We were as heartily glad
when the cockle-shell fight was over, as we had been tired of waiting for it.
We were afraid, at one time, whether it would have neither beginning nor
end. Indeed, there had been a wretched skirmish between four and five in
the afternoon, between an American and an English frigate,
[33]
at the
conclusion of which, the English colours were triumphantly hoisted on the
rebel Yankee.... At a signal given, the fireworks in the Green Park were let
off, and four of the little fleet in the Serpentine were set on fire. The Swans
screamed, and fluttered round the affrighted lake.”
Such an opportunity for his satirical pen could not be missed by C. F.
Lawler, the then pseudo Peter Pindar, and he wrote thereon: “Liliputian
Navy!!! The R——t’s Fleet, or John Bull at the Serpentine.”—“The P——
e’s Jubilee.” “The R——l Showman.” “The R——l Fair, or Grande Galante
Show.” And, on the sale of the Temple of Concord, which had been erected
in the Green Park: “The Temple knock’d down: or R——l Auction. The last
lay of the Jubilee.” They are mostly scurrilous and spiteful, but from the
first of them I take the following:—

Welcome to our website – the perfect destination for book lovers and
knowledge seekers. We believe that every book holds a new world,
offering opportunities for learning, discovery, and personal growth.
That’s why we are dedicated to bringing you a diverse collection of
books, ranging from classic literature and specialized publications to
self-development guides and children's books.
More than just a book-buying platform, we strive to be a bridge
connecting you with timeless cultural and intellectual values. With an
elegant, user-friendly interface and a smart search system, you can
quickly find the books that best suit your interests. Additionally,
our special promotions and home delivery services help you save time
and fully enjoy the joy of reading.
Join us on a journey of knowledge exploration, passion nurturing, and
personal growth every day!
ebookbell.com

Selected Writings Volume Ix1 Completion Volume 2part 1 Jindrich Toman Editor Stephen Rudy Editor

About This Presentation

Slide Content

Tags

Categories

Download

Quick Actions

Statistics

Related Slideshows

Selected Writings Volume Ix1 Completion Volume 2part 1 Jindrich Toman Editor Stephen Rudy Editor

About This Presentation

Slide Content

Slide 1

Slide 2

Slide 3

Slide 5

Slide 7

Slide 8

Slide 9

Slide 11

Slide 12

Slide 13

Slide 14

Slide 15

Slide 16

Slide 17

Slide 18

Slide 19

Slide 20

Slide 21

Slide 23

Slide 25

Slide 26

Slide 27

Slide 28

Slide 29

Slide 30

Slide 31

Slide 32

Slide 33

Slide 34

Slide 35

Slide 36

Slide 37

Slide 38

Slide 39

Slide 40

Slide 41

Slide 42

Slide 43

Slide 44

Slide 45

Slide 46

Slide 47

Slide 48

Slide 49

Slide 50

Slide 51

Slide 52

Slide 53

Slide 54

Slide 55

Slide 56

Slide 57

Slide 58

Slide 59

Slide 60

Slide 61

Slide 62

Slide 63

Slide 65

Slide 66

Slide 67

Slide 68

Slide 69

Slide 70

Slide 71

Slide 72

Slide 73

Slide 74

Slide 75

Slide 76

Tags

Categories

Download

Quick Actions

Statistics

Related Slideshows

TLE-9-Prepare-Salad-and-Dressing.pptxkkk