Znanstvena misel journal №100 2025
Znanstvena_misel
1 views
92 slides
Apr 02, 2025
Slide 1 of 92
1
2
3
4
5
6
7
8
9
10
11
12
13
14
15
16
17
18
19
20
21
22
23
24
25
26
27
28
29
30
31
32
33
34
35
36
37
38
39
40
41
42
43
44
45
46
47
48
49
50
51
52
53
54
55
56
57
58
59
60
61
62
63
64
65
66
67
68
69
70
71
72
73
74
75
76
77
78
79
80
81
82
83
84
85
86
87
88
89
90
91
92
About This Presentation
Znanstvena misel journal №100 2025
Slide Content
№100/2025
Znanstvena misel journal
The journal is registered and published in Slovenia.
ISSN 3124-1123
VOL.1
The frequency of publication – 12 times per year.
Journal is published in Slovenian, English, Polish, Russian, Ukrainian.
The format of the journal is A4, coated paper, matte laminated cover.
All articles are reviewed
Edition of journal does not carry responsibility for the materials published in a journal.
Sending the article to the editorial the author confirms it’s uniqueness and takes full responsibility for
possible consequences for breaking copyright laws
Free access to the electronic version of journal
Chief Editor – Christoph Machek
The executive secretary - Damian Gerbec
Dragan Tsallaev — PhD, senior researcher, professor
Dorothea Sabash — PhD, senior researcher
Vatsdav Blažek — candidate of philological sciences
Philip Matoušek — doctor of pedagogical sciences, professor
Alicja Antczak — Doctor of Physical and Mathematical Sciences, Professor
Katarzyna Brzozowski — PhD, associate professor
Roman Guryev — MD, Professor
Stepan Filippov — Doctor of Social Sciences, Associate Professor
Dmytro Teliga — Senior Lecturer, Department of Humanitarian and Economic Sciences
Anastasia Plahtiy — Doctor of Economics, professor
Znanstvena misel journal
Slovenska cesta 8, 1000 Ljubljana, Slovenia
Email: [email protected]
Website: www.znanstvena-journal.com
Znanstvena misel journal
The journal is registered and published in Slovenia.
ISSN 3124-1123
VOL.1
The frequency of publication – 12 times per year.
Journal is published in Slovenian, English, Polish, Russian, Ukrainian.
The format of the journal is A4, coated paper, matte laminated cover.
All articles are reviewed
Edition of journal does not carry responsibility for the materials published in a journal.
Sending the article to the editorial the author confirms it’s uniqueness and takes full responsibility for
possible consequences for breaking copyright laws
Free access to the electronic version of journal
Chief Editor – Christoph Machek
The executive secretary - Damian Gerbec
Dragan Tsallaev — PhD, senior researcher, professor
Dorothea Sabash — PhD, senior researcher
Vatsdav Blažek — candidate of philological sciences
Philip Matoušek — doctor of pedagogical sciences, professor
Alicja Antczak — Doctor of Physical and Mathematical Sciences, Professor
Katarzyna Brzozowski — PhD, associate professor
Roman Guryev — MD, Professor
Stepan Filippov — Doctor of Social Sciences, Associate Professor
Dmytro Teliga — Senior Lecturer, Department of Humanitarian and Economic Sciences
Anastasia Plahtiy — Doctor of Economics, professor
Znanstvena misel journal
Slovenska cesta 8, 1000 Ljubljana, Slovenia
Email: [email protected]
Website: www.znanstvena-journal.com
CONTENT
ARCHITECTURE
Tabachyn A.
SOCIO-TECHNOLOGICAL INTERACTION IN THE
RESIDENTIAL ENVIRONMENT OF CITIES ...................... 4
CHEMISTRY
Nagiyeva M., Nasrullayev I.
ALKYLATION OF PHENOL IN A CONTINIOUS REACTOR
WITH A CATION-EXCHANGE CATALYST ....................... 9
EARTH SCIENCES
Mikheeva T., Lapina O., Drogitskaya G.
STRUCTURE OF GABBRO-ANORTHOSITE MASSIFS OF
THE UKRAINIAN SHIELD ACCORDING TO
GEOPHYSICAL DATA .................................................. 14
Zhumabay Sh., Kurmangazhina M.
GEOLOGICAL FEATURES OF THE NORTH KATPAR
DEPOSIT ..................................................................... 21
ECONOMICS
Aliyev Sh.
THE MULTIPLIER EFFECT OF THE ZANGEZUR GLOBAL
TRANSPORT CORRIDOR IN ACCELERATING THE
SUSTAINABLE DEVELOPMENT OF AZERBAIJAN ......... 25
Skorobogatova O.
PRIORITY SKILLS FOR THE LATVIAN LABOUR MARKET:
RESULTS OF A STAKEHOLDER SURVEY ...................... 29
HISTORICAL SCIENCES
Malshina K.
"WINDOWS OF OPPORTUNITIES" IN THE
DEVELOPMENT OF THE SLOVENIAN STATEHOOD
(1918-1941) ............................................................... 34
Koshanov B., Bakbaulieva N.
CONSEQUENCES OF THE GENDEMIAN PEACE TREATY
OF 1873 FOR THE KARAKALPAK PEOPLE ................... 48
MEDICAL SCIENCES
Abasova D., Amirova L., Shirinova T.,
Gadimli M., Huseynova G.
STUDY OF THE LEVELS OF CERTAIN BLOOD
PARAMETERS IN INDIVIDUALS WITH TOXOPLASMA VE
HERPES INFECTIONS .................................................. 52
Chonov V., Poryazova E.
E-CADHERIN AND KI67 CORRELATIONS IN PATIENTS
WITH LYMPH NODE METASTASES FROM GASTRIC
CANCER ..................................................................... 56
Alyavi A., Tulyaganova D., Nazarova G.,
Radjabova D., Yunusova L., Khan T.
STUDY OF THE RELATIONSHIP BETWEEN THE
INFLUENCE OF ENDOTHELIN 1 AND VASCULAR
ENDOTHELIAL GROWTH FACTOR IN PATIENTS WITH
ISCHEMIC HEART DISEASE WHO UNDERWENT
REVASCULARIZATION ................................................ 62
PEDAGOGICAL SCIENCES
Ergapanova G.
USING THE SOCRATIC METHOD IN TEACHING ORAL
AND SPEECH COMPETENCE ...................................... 65
PHILOLOGY
Marianko Ya., Formanova S.,
Kartel T., Stanchyk Ye.
SEMANTICS AND FUNCTIONAL NATURE OF
EUPHEMISMS IN THE MODERN UKRAINIAN
LANGUAGE: TRANSFORMATIONS, TRENDS AND
CULTURAL DIMENSION ............................................. 68
ARCHITECTURE
Tabachyn A.
SOCIO-TECHNOLOGICAL INTERACTION IN THE
RESIDENTIAL ENVIRONMENT OF CITIES ...................... 4
CHEMISTRY
Nagiyeva M., Nasrullayev I.
ALKYLATION OF PHENOL IN A CONTINIOUS REACTOR
WITH A CATION-EXCHANGE CATALYST ....................... 9
EARTH SCIENCES
Mikheeva T., Lapina O., Drogitskaya G.
STRUCTURE OF GABBRO-ANORTHOSITE MASSIFS OF
THE UKRAINIAN SHIELD ACCORDING TO
GEOPHYSICAL DATA .................................................. 14
Zhumabay Sh., Kurmangazhina M.
GEOLOGICAL FEATURES OF THE NORTH KATPAR
DEPOSIT ..................................................................... 21
ECONOMICS
Aliyev Sh.
THE MULTIPLIER EFFECT OF THE ZANGEZUR GLOBAL
TRANSPORT CORRIDOR IN ACCELERATING THE
SUSTAINABLE DEVELOPMENT OF AZERBAIJAN ......... 25
Skorobogatova O.
PRIORITY SKILLS FOR THE LATVIAN LABOUR MARKET:
RESULTS OF A STAKEHOLDER SURVEY ...................... 29
HISTORICAL SCIENCES
Malshina K.
"WINDOWS OF OPPORTUNITIES" IN THE
DEVELOPMENT OF THE SLOVENIAN STATEHOOD
(1918-1941) ............................................................... 34
Koshanov B., Bakbaulieva N.
CONSEQUENCES OF THE GENDEMIAN PEACE TREATY
OF 1873 FOR THE KARAKALPAK PEOPLE ................... 48
MEDICAL SCIENCES
Abasova D., Amirova L., Shirinova T.,
Gadimli M., Huseynova G.
STUDY OF THE LEVELS OF CERTAIN BLOOD
PARAMETERS IN INDIVIDUALS WITH TOXOPLASMA VE
HERPES INFECTIONS .................................................. 52
Chonov V., Poryazova E.
E-CADHERIN AND KI67 CORRELATIONS IN PATIENTS
WITH LYMPH NODE METASTASES FROM GASTRIC
CANCER ..................................................................... 56
Alyavi A., Tulyaganova D., Nazarova G.,
Radjabova D., Yunusova L., Khan T.
STUDY OF THE RELATIONSHIP BETWEEN THE
INFLUENCE OF ENDOTHELIN 1 AND VASCULAR
ENDOTHELIAL GROWTH FACTOR IN PATIENTS WITH
ISCHEMIC HEART DISEASE WHO UNDERWENT
REVASCULARIZATION ................................................ 62
PEDAGOGICAL SCIENCES
Ergapanova G.
USING THE SOCRATIC METHOD IN TEACHING ORAL
AND SPEECH COMPETENCE ...................................... 65
PHILOLOGY
Marianko Ya., Formanova S.,
Kartel T., Stanchyk Ye.
SEMANTICS AND FUNCTIONAL NATURE OF
EUPHEMISMS IN THE MODERN UKRAINIAN
LANGUAGE: TRANSFORMATIONS, TRENDS AND
CULTURAL DIMENSION ............................................. 68
PHYSICS AND MATHEMATICS
Yurov V., Zhangozin K., Kargin D.
FIELD EMISSION OF CARBON NANOSTRUCTURES .... 76
POLITICAL SCIENCES
Ahmadieon S.
A FORM OF PATRIARCHAL DEMOCRACY IN THE TAJIK
NATIONAL TRADITION ............................................... 88
Yurov V., Zhangozin K., Kargin D.
FIELD EMISSION OF CARBON NANOSTRUCTURES .... 76
POLITICAL SCIENCES
Ahmadieon S.
A FORM OF PATRIARCHAL DEMOCRACY IN THE TAJIK
NATIONAL TRADITION ............................................... 88
Znanstvena misel journal №100/2025 4
ARCHITECTURE
СОЦІАЛЬНО-ТЕХНОЛОГІЧНА ВЗАЄМОДІЯ В ЖИТЛОВОМУ СЕРЕДОВИЩІ МІСТ
Табачин А.В.
аспірант, кафедри архітектури та будівництва
«Університет Короля Данила», м. Івано-Франківськ
SOCIO-TECHNOLOGICAL INTERACTION IN THE RESIDENTIAL ENVIRONMENT OF CITIES
Tabachyn A.
graduate student of the Department of Architecture and Construction
University of King Danylo, Ivano-Frankivsk
https://orcid.org/0009-0008-3145-0625
DOI: 10.5281/zenodo.15099784
Анотація
У статті розглядаються соціально-технологічні взаємодії у житловому середовищі сучасних міст. Об-
говорюється, як технології, такі як розумні будинки, цифрова інфраструктура, соціальні мережі та мобільні
додатки, впливають на соціальні взаємодії у багатоквартирних будинках, громадських просторах та сусід-
ських спільнотах. У дослідженні аналізуються як позитивні, так і негативні аспекти використання цих те-
хнологій, а також порушуються питання безпеки, конфіденційності та екологічності міського життя.
Abstract
The article examines socio-technological interactions in the residential environment of modern cities. It dis-
cusses how technologies such as smart homes, digital infrastructure, social networks and mobile applications affect
social interactions in apartment buildings, public spaces and neighborhood communities. The study analyzes both
positive and negative aspects of the use of these technologies, and also raises issues of security, privacy and envi-
ronmental friendliness of urban life.
Ключові слова: соціально-технологічні взаємодії, розумні будинки, цифрова інфраструктура, соціа-
льні мережі, мобільні додатки, безпека, конфіденційність, екологія міст.
Keywords: socio-technological interactions, smart homes, digital infrastructure, social networks, mobile ap-
plications, security, privacy, urban ecology.
Постановка проблеми. Технологічний розви-
ток суттєво впливає на урбанізоване середовище та
житловий простір міст. Впровадження «розумних»
рішень у житлових комплексах створює нові мож-
ливості для покращення якості життя, проте водно-
час викликає соціальні виклики. Постає питання, як
урбаністичні інновації впливають на стосунки між
мешканцями, рівень соціальної інтеграції та досту-
пність послуг. Розуміння цих взаємозв’язків необ-
хідне для створення комфортного середовища, яке
враховує як інноваційні тенденції, так і соціальні
потреби різних груп населення.
Основні проблеми:
• Ризик соціальної ізоляції через надмірну
цифровізацію побуту.
• Інновації можуть призводити до нерівного
доступу до житлових та інфраструктурних ресур-
сів.
• Необхідність розробки нових підходів до
інтеграції мешканців і технологій, щоб уникнути
соціального розриву.
Метою даного дослідження є вивчення соціа-
льно-технологічних взаємодій у житловому середо-
вищі міст, зокрема на аналіз впливу впровадження
смарт-технологій та цифрових рішень на якість
життя мешканців, їхні соціальні зв’язки, організа-
цію побуту та інтеграцію у міську інфраструктуру.
Також дослідження має на меті виявлення можли-
востей і викликів, які виникають у процесі цифро-
візації житлового простору, та формування рекоме-
ндацій щодо створення комфортного, інклюзив-
ного та екологічно сталого житлового середовища..
Аналіз досліджень і публікацій.
Сучасні дослідження у сфері соціально-техно-
логічних взаємодій у житлових середовищах пока-
зує, що ця тема є предметом інтенсивного вивчення
в контексті урбанізації, сталого розвитку та цифро-
вої трансформації. Інтеграція технологій у житлове
середовище не лише змінює спосіб життя мешкан-
ців, але й відкриває нові виклики для соціальної,
екологічної та економічної стабільності.
Роботи, такі як "Internet of Things for Smart
Cities,"(2014) [6], демонструють, як впровадження
Інтернету речей (IoT) у житлові простори змінює
повсякденне життя людей. Це стосується автомати-
зації освітлення, опалення, безпеки та моніторингу
енергоспоживання. Також про революцію у повсяк-
денному житті за допомогою Інтернету речей (IoT)
описує Макс Бонк [7] А у статті для Senseable City
Lab при Массачусетському технологічному інсти-
туті (MIT) Fostering Urban Digital Integrated System.
The case of Carrè Laval, Canada (2021) [8] підкрес-
люється, що використання IoT може значно покра-
щити енергоефективність у багатоквартирних бу-
динках. Однак дослідники також акцентують увагу
на проблемах кібербезпеки, пов’язаних із викорис-
танням таких технологій.
У книзі Green Technology Book: Energy
Solutions for Climate Change [9] зосереджуються на
ARCHITECTURE
СОЦІАЛЬНО-ТЕХНОЛОГІЧНА ВЗАЄМОДІЯ В ЖИТЛОВОМУ СЕРЕДОВИЩІ МІСТ
Табачин А.В.
аспірант, кафедри архітектури та будівництва
«Університет Короля Данила», м. Івано-Франківськ
SOCIO-TECHNOLOGICAL INTERACTION IN THE RESIDENTIAL ENVIRONMENT OF CITIES
Tabachyn A.
graduate student of the Department of Architecture and Construction
University of King Danylo, Ivano-Frankivsk
https://orcid.org/0009-0008-3145-0625
DOI: 10.5281/zenodo.15099784
Анотація
У статті розглядаються соціально-технологічні взаємодії у житловому середовищі сучасних міст. Об-
говорюється, як технології, такі як розумні будинки, цифрова інфраструктура, соціальні мережі та мобільні
додатки, впливають на соціальні взаємодії у багатоквартирних будинках, громадських просторах та сусід-
ських спільнотах. У дослідженні аналізуються як позитивні, так і негативні аспекти використання цих те-
хнологій, а також порушуються питання безпеки, конфіденційності та екологічності міського життя.
Abstract
The article examines socio-technological interactions in the residential environment of modern cities. It dis-
cusses how technologies such as smart homes, digital infrastructure, social networks and mobile applications affect
social interactions in apartment buildings, public spaces and neighborhood communities. The study analyzes both
positive and negative aspects of the use of these technologies, and also raises issues of security, privacy and envi-
ronmental friendliness of urban life.
Ключові слова: соціально-технологічні взаємодії, розумні будинки, цифрова інфраструктура, соціа-
льні мережі, мобільні додатки, безпека, конфіденційність, екологія міст.
Keywords: socio-technological interactions, smart homes, digital infrastructure, social networks, mobile ap-
plications, security, privacy, urban ecology.
Постановка проблеми. Технологічний розви-
ток суттєво впливає на урбанізоване середовище та
житловий простір міст. Впровадження «розумних»
рішень у житлових комплексах створює нові мож-
ливості для покращення якості життя, проте водно-
час викликає соціальні виклики. Постає питання, як
урбаністичні інновації впливають на стосунки між
мешканцями, рівень соціальної інтеграції та досту-
пність послуг. Розуміння цих взаємозв’язків необ-
хідне для створення комфортного середовища, яке
враховує як інноваційні тенденції, так і соціальні
потреби різних груп населення.
Основні проблеми:
• Ризик соціальної ізоляції через надмірну
цифровізацію побуту.
• Інновації можуть призводити до нерівного
доступу до житлових та інфраструктурних ресур-
сів.
• Необхідність розробки нових підходів до
інтеграції мешканців і технологій, щоб уникнути
соціального розриву.
Метою даного дослідження є вивчення соціа-
льно-технологічних взаємодій у житловому середо-
вищі міст, зокрема на аналіз впливу впровадження
смарт-технологій та цифрових рішень на якість
життя мешканців, їхні соціальні зв’язки, організа-
цію побуту та інтеграцію у міську інфраструктуру.
Також дослідження має на меті виявлення можли-
востей і викликів, які виникають у процесі цифро-
візації житлового простору, та формування рекоме-
ндацій щодо створення комфортного, інклюзив-
ного та екологічно сталого житлового середовища..
Аналіз досліджень і публікацій.
Сучасні дослідження у сфері соціально-техно-
логічних взаємодій у житлових середовищах пока-
зує, що ця тема є предметом інтенсивного вивчення
в контексті урбанізації, сталого розвитку та цифро-
вої трансформації. Інтеграція технологій у житлове
середовище не лише змінює спосіб життя мешкан-
ців, але й відкриває нові виклики для соціальної,
екологічної та економічної стабільності.
Роботи, такі як "Internet of Things for Smart
Cities,"(2014) [6], демонструють, як впровадження
Інтернету речей (IoT) у житлові простори змінює
повсякденне життя людей. Це стосується автомати-
зації освітлення, опалення, безпеки та моніторингу
енергоспоживання. Також про революцію у повсяк-
денному житті за допомогою Інтернету речей (IoT)
описує Макс Бонк [7] А у статті для Senseable City
Lab при Массачусетському технологічному інсти-
туті (MIT) Fostering Urban Digital Integrated System.
The case of Carrè Laval, Canada (2021) [8] підкрес-
люється, що використання IoT може значно покра-
щити енергоефективність у багатоквартирних бу-
динках. Однак дослідники також акцентують увагу
на проблемах кібербезпеки, пов’язаних із викорис-
танням таких технологій.
У книзі Green Technology Book: Energy
Solutions for Climate Change [9] зосереджуються на
Znanstvena misel journal №100/2025 5
впровадженні інноваційних енергетичних техноло-
гій у міському середовищі для підвищення ефекти-
вності використання ресурсів, зменшення відходів
та скорочення витрат. Ці рішення допомагають мі-
стам задовольняти зростаючий попит на енергію,
одночасно пом'якшуючи наслідки зміни клімату.
І не менш важливі як для світу так і для Укра-
їни в сучасності дослідження Черкаського універ-
ситету "Застосування сучасних технологій проект-
ної діяльності в проектуванні інклюзивного середо-
вища" (2024) О. Луговський, І. Яковець, Н. Чугай
[10] аналізує, як технології можуть бути викорис-
тані для адаптації житлових просторів для людей із
різними фізичними та соціальними потребами.
Виклад основного матеріалу.
Урбанізація та технологічний прогрес створю-
ють нові можливості для формування житлового
середовища, яке стає осередком соціально-техноло-
гічної взаємодії. Протягом останніх десятиліть дос-
лідження в цій сфері відображають зростаючий ін-
терес до впливу технологій на соціальні, екологічні
та економічні аспекти життя в містах. Житлові се-
редовища вже не розглядаються виключно як фізи-
чний простір, а трактуються як інфраструктура для
інтеграції цифрових рішень, суспільних ініціатив та
екологічних практик. Вивчення цієї теми дозволяє
глибше зрозуміти роль розумних будинків, цифро-
вої інфраструктури, мобільних додатків і соціаль-
них платформ у трансформації житлових зон.
Швидке зростання споживання енергії у світі
вже викликало занепокоєння щодо труднощів із по-
стачанням, виснаженням енергетичних ресурсів та
серйозного впливу на навколишнє середовище
( руйнування озонового шару , глобальне потеп-
ління , зміна клімату тощо). Глобальний внесок бу-
дівель у споживання енергії, як житлових, так і ко-
мерційних, неухильно зростає, досягаючи цифр від
20% до 40% у розвинених країнах , і перевершує
інші основні сектори: промисловість і транспорт.
Зростання чисельності населення, зростання по-
питу на будівельні послуги та рівні комфорту разом
зі збільшенням часу, проведеного всередині буді-
вель, гарантують, що тенденція до зростання по-
питу на енергію збережеться і в майбутньому. З цієї
причини енергоефективність у будівлях сьогодні є
головною метою енергетичної політики на регіона-
льному, національному та міжнародному рів-
нях. [1]
Інтеграція технологій у будинки є одним із го-
ловних трендів сучасної урбаністики. Розумні сис-
теми управління будинком, побудовані на базі Інте-
рнету речей (IoT), дозволяють автоматизувати ши-
рокий спектр процесів: від регулювання
температури та освітлення до моніторингу спожи-
вання енергії та води. Так в свою чергу проведені
дослідження Массачусетським технологічним ін-
ститутом (MIT Senseable City Lab), показують, що
оскільки на міста припадає приблизно дві третини
світового попиту на енергію, є значні можливості
для оптимізації енергоспоживання міст, зокрема
шляхом покращення використання забудови. Ве-
ликі непобутові будівлі все частіше перебувають у
центрі уваги через їхні значні вимоги та пов’язаний
із цим вплив на навколишнє середовище, напри-
клад, викиди CO2. [2]
І це показує що використання таких систем
може зменшити енергоспоживання будинків на 20–
30%. Наприклад, системи автоматичного вимк-
нення світла чи зниження інтенсивності обігріву
під час відсутності мешканців значно підвищують
енергоефективність. Водночас мобільні додатки,
такі як "BuildingLink" чи "MyBuilding", стали клю-
човими інструментами для взаємодії мешканців із
керівництвом будинків. Через ці платформи мешка-
нці можуть реєструвати скарги, відстежувати вико-
нання технічних завдань чи брати участь у голосу-
ваннях щодо змін у житловому середовищі. В свою
чергу в Україні такі комунікації з керівництвом бу-
динків чи ОСББ проводяться в окремо створених
чатах будику у меседжерах.
Однак ці технології мають і зворотний бік.
Надмірна автоматизація житлових середовищ часто
знижує рівень безпосередньої взаємодії між мешка-
нцями, що може сприяти соціальній ізоляції. Багато
досліджень зосереджено на соціальних аспектах
житлових районів сучасних міст. Ці дослідження
показали, що соціальна взаємодія є дуже важливим
фактором спільноти. Щоденна соціальна взаємодія
відіграє важливу роль у багатстві та жвавості соці-
ального життя і може покращити добробут і щастя
людей. Що стосується соціальної взаємодії в рай-
оні, забудоване середовище може відігравати клю-
чову роль у запрошенні мешканців виходити за
межі їх приватних територій і, як наслідок, підтри-
мувати спілкування між мешканцями.
Оскільки міське населення продовжує зрос-
тати, а простір обмежений, вертикальні будівлі ві-
діграють важливу роль у розвитку міста. Проте кон-
кретні дослідження багатоповерхових багатоквар-
тирних будинків приходять до висновку, що вони
ігнорують потреби та життєві звички своїх мешка-
нців. Будівлі (часто однотипні) створили різні про-
блеми, такі як: проблеми поведінки, безпорадність,
погані соціальні стосунки, психічне здоров’я та пе-
решкоди розвитку дитини. Скупченість у багатопо-
верхових будинках ускладнює контроль соціальної
взаємодії, що може ізолювати людей один від од-
ного. Тому люди, які живуть у багатоповерхових
будинках, вважаються такими, що мають слабкіші
соціальні стосунки, як з іншими сусідами та/або
сторонніми людьми. [3]
Такі дослідження наголошують, що навіть по-
при доступність цифрових платформ, особиста ко-
мунікація між сусідами може зменшуватись, особ-
ливо у великих багатоквартирних будинках. Меш-
канці нерідко уникають взаємодії один з одним,
покладаючись на посередництво додатків чи авто-
матизованих систем. Такий феномен, який часто
називають "цифровою ізоляцією", послаблює по-
чуття спільноти, яке було характерним для житло-
вих середовищ попередніх десятиліть.
У всьому світі більше 60% населення світу
живе в містах, більше 70% працює в містах, а 80%
світової економічної вартості створюється в містах.
Міста є джерелом зростання та інновацій. Водночас
міста споживають понад 65% світової енергії та ви-
робляють понад 70% парникових газів. У звіті ООН
впровадженні інноваційних енергетичних техноло-
гій у міському середовищі для підвищення ефекти-
вності використання ресурсів, зменшення відходів
та скорочення витрат. Ці рішення допомагають мі-
стам задовольняти зростаючий попит на енергію,
одночасно пом'якшуючи наслідки зміни клімату.
І не менш важливі як для світу так і для Укра-
їни в сучасності дослідження Черкаського універ-
ситету "Застосування сучасних технологій проект-
ної діяльності в проектуванні інклюзивного середо-
вища" (2024) О. Луговський, І. Яковець, Н. Чугай
[10] аналізує, як технології можуть бути викорис-
тані для адаптації житлових просторів для людей із
різними фізичними та соціальними потребами.
Виклад основного матеріалу.
Урбанізація та технологічний прогрес створю-
ють нові можливості для формування житлового
середовища, яке стає осередком соціально-техноло-
гічної взаємодії. Протягом останніх десятиліть дос-
лідження в цій сфері відображають зростаючий ін-
терес до впливу технологій на соціальні, екологічні
та економічні аспекти життя в містах. Житлові се-
редовища вже не розглядаються виключно як фізи-
чний простір, а трактуються як інфраструктура для
інтеграції цифрових рішень, суспільних ініціатив та
екологічних практик. Вивчення цієї теми дозволяє
глибше зрозуміти роль розумних будинків, цифро-
вої інфраструктури, мобільних додатків і соціаль-
них платформ у трансформації житлових зон.
Швидке зростання споживання енергії у світі
вже викликало занепокоєння щодо труднощів із по-
стачанням, виснаженням енергетичних ресурсів та
серйозного впливу на навколишнє середовище
( руйнування озонового шару , глобальне потеп-
ління , зміна клімату тощо). Глобальний внесок бу-
дівель у споживання енергії, як житлових, так і ко-
мерційних, неухильно зростає, досягаючи цифр від
20% до 40% у розвинених країнах , і перевершує
інші основні сектори: промисловість і транспорт.
Зростання чисельності населення, зростання по-
питу на будівельні послуги та рівні комфорту разом
зі збільшенням часу, проведеного всередині буді-
вель, гарантують, що тенденція до зростання по-
питу на енергію збережеться і в майбутньому. З цієї
причини енергоефективність у будівлях сьогодні є
головною метою енергетичної політики на регіона-
льному, національному та міжнародному рів-
нях. [1]
Інтеграція технологій у будинки є одним із го-
ловних трендів сучасної урбаністики. Розумні сис-
теми управління будинком, побудовані на базі Інте-
рнету речей (IoT), дозволяють автоматизувати ши-
рокий спектр процесів: від регулювання
температури та освітлення до моніторингу спожи-
вання енергії та води. Так в свою чергу проведені
дослідження Массачусетським технологічним ін-
ститутом (MIT Senseable City Lab), показують, що
оскільки на міста припадає приблизно дві третини
світового попиту на енергію, є значні можливості
для оптимізації енергоспоживання міст, зокрема
шляхом покращення використання забудови. Ве-
ликі непобутові будівлі все частіше перебувають у
центрі уваги через їхні значні вимоги та пов’язаний
із цим вплив на навколишнє середовище, напри-
клад, викиди CO2. [2]
І це показує що використання таких систем
може зменшити енергоспоживання будинків на 20–
30%. Наприклад, системи автоматичного вимк-
нення світла чи зниження інтенсивності обігріву
під час відсутності мешканців значно підвищують
енергоефективність. Водночас мобільні додатки,
такі як "BuildingLink" чи "MyBuilding", стали клю-
човими інструментами для взаємодії мешканців із
керівництвом будинків. Через ці платформи мешка-
нці можуть реєструвати скарги, відстежувати вико-
нання технічних завдань чи брати участь у голосу-
ваннях щодо змін у житловому середовищі. В свою
чергу в Україні такі комунікації з керівництвом бу-
динків чи ОСББ проводяться в окремо створених
чатах будику у меседжерах.
Однак ці технології мають і зворотний бік.
Надмірна автоматизація житлових середовищ часто
знижує рівень безпосередньої взаємодії між мешка-
нцями, що може сприяти соціальній ізоляції. Багато
досліджень зосереджено на соціальних аспектах
житлових районів сучасних міст. Ці дослідження
показали, що соціальна взаємодія є дуже важливим
фактором спільноти. Щоденна соціальна взаємодія
відіграє важливу роль у багатстві та жвавості соці-
ального життя і може покращити добробут і щастя
людей. Що стосується соціальної взаємодії в рай-
оні, забудоване середовище може відігравати клю-
чову роль у запрошенні мешканців виходити за
межі їх приватних територій і, як наслідок, підтри-
мувати спілкування між мешканцями.
Оскільки міське населення продовжує зрос-
тати, а простір обмежений, вертикальні будівлі ві-
діграють важливу роль у розвитку міста. Проте кон-
кретні дослідження багатоповерхових багатоквар-
тирних будинків приходять до висновку, що вони
ігнорують потреби та життєві звички своїх мешка-
нців. Будівлі (часто однотипні) створили різні про-
блеми, такі як: проблеми поведінки, безпорадність,
погані соціальні стосунки, психічне здоров’я та пе-
решкоди розвитку дитини. Скупченість у багатопо-
верхових будинках ускладнює контроль соціальної
взаємодії, що може ізолювати людей один від од-
ного. Тому люди, які живуть у багатоповерхових
будинках, вважаються такими, що мають слабкіші
соціальні стосунки, як з іншими сусідами та/або
сторонніми людьми. [3]
Такі дослідження наголошують, що навіть по-
при доступність цифрових платформ, особиста ко-
мунікація між сусідами може зменшуватись, особ-
ливо у великих багатоквартирних будинках. Меш-
канці нерідко уникають взаємодії один з одним,
покладаючись на посередництво додатків чи авто-
матизованих систем. Такий феномен, який часто
називають "цифровою ізоляцією", послаблює по-
чуття спільноти, яке було характерним для житло-
вих середовищ попередніх десятиліть.
У всьому світі більше 60% населення світу
живе в містах, більше 70% працює в містах, а 80%
світової економічної вартості створюється в містах.
Міста є джерелом зростання та інновацій. Водночас
міста споживають понад 65% світової енергії та ви-
робляють понад 70% парникових газів. У звіті ООН
Znanstvena misel journal №100/2025 6
прогнозується, що до 2050 року більше двох третин
населення планети житимуть у містах. Порядок
денний до 2030 року визнає важливу роль міст і
встановлює високі цілі розвитку, спрямовані на ви-
рішення хронічних міських проблем, таких як тра-
нспорт, споживання енергії, забруднення повітря,
стійкість, житло, соціальна ізоляція тощо.[4]
Сучасне місто являє собою складну систему
взаємозв’язків між технологіями, соціальними
структурами та економікою. В умовах стрімкого
зростання міської агломерації та діджиталізації
всієї життєдіяльності суспільства стає очевидною
потреба у впровадженні нових моделей управління,
які поєднують інноваційні технології із соціаль-
ними процесами. Однією з таких моделей є конце-
пція розумного міста, яка стає невід'ємною части-
ною сталого розвитку агломераційних центрів
(АЦ).[5]
Починаючи з 2000 року вже понад один міль-
ярд людей світу переїхали до міст. Зростання чисе-
льності населення у містах та інтенсифікація місь-
ких функцій змушують управлінців шукати нові
шляхи оптимізації житлового середовища. У цьому
контексті виникає соціально-технологічна взаємо-
дія, яка передбачає інтеграцію цифрових техноло-
гій у всі сфери міського життя, від транспорту і жи-
тлово-комунального господарства до участі грома-
дян у прийнятт і управлінських рішень.
Агломераційні центри, такі як Барселона, Лондон
або Нью-Йорк, демонструють приклад того, як ви-
користання прогресивних технологій сприяє ство-
ренню комфортного середовища для життя. Одним
із прикладів успішного впровадження розумного
міста є Барселона. На початку 2000-х років це місто
переживало економічну кризу, однак завдяки стра-
тегічному підходу до діджиталізації стало одним із
лідерів у сфері Smart City.
Рис. 1 – Етапи розвитку Барселони в контексті формування міста у системі розвитку агломераційного
центру [5]
При визначенні стратегії трансформації міста
спиралися на етапи розвитку міста в системі агло-
мераційного центру (рис. 1):
— Барселона 1.0 — місто в часи Римської ім-
перії;
— Барселона 2.0 — період середньовіччя;
— Барселона 3.0 — період 19 століття, коли го-
ловним містобудівником був автор блочних кварта-
лів міста Ільдефонс Серда;
— Барселона 4.0 — початок 21 століття, "піс-
ляолімпійський період", коли центр міста розширя-
вся до моря, будувалася нова інфраструктура та збі-
льшувалася міська агломерація;
— Барселона 5.0 — нині місто перебуває на
цьому етапі трансформації: інклюзивне, продукти-
вне, самодостатнє, розумне й інноваційне, яке на-
дає перевагу розвитку мешканців та громадських
просторів. [5]
прогнозується, що до 2050 року більше двох третин
населення планети житимуть у містах. Порядок
денний до 2030 року визнає важливу роль міст і
встановлює високі цілі розвитку, спрямовані на ви-
рішення хронічних міських проблем, таких як тра-
нспорт, споживання енергії, забруднення повітря,
стійкість, житло, соціальна ізоляція тощо.[4]
Сучасне місто являє собою складну систему
взаємозв’язків між технологіями, соціальними
структурами та економікою. В умовах стрімкого
зростання міської агломерації та діджиталізації
всієї життєдіяльності суспільства стає очевидною
потреба у впровадженні нових моделей управління,
які поєднують інноваційні технології із соціаль-
ними процесами. Однією з таких моделей є конце-
пція розумного міста, яка стає невід'ємною части-
ною сталого розвитку агломераційних центрів
(АЦ).[5]
Починаючи з 2000 року вже понад один міль-
ярд людей світу переїхали до міст. Зростання чисе-
льності населення у містах та інтенсифікація місь-
ких функцій змушують управлінців шукати нові
шляхи оптимізації житлового середовища. У цьому
контексті виникає соціально-технологічна взаємо-
дія, яка передбачає інтеграцію цифрових техноло-
гій у всі сфери міського життя, від транспорту і жи-
тлово-комунального господарства до участі грома-
дян у прийнятт і управлінських рішень.
Агломераційні центри, такі як Барселона, Лондон
або Нью-Йорк, демонструють приклад того, як ви-
користання прогресивних технологій сприяє ство-
ренню комфортного середовища для життя. Одним
із прикладів успішного впровадження розумного
міста є Барселона. На початку 2000-х років це місто
переживало економічну кризу, однак завдяки стра-
тегічному підходу до діджиталізації стало одним із
лідерів у сфері Smart City.
Рис. 1 – Етапи розвитку Барселони в контексті формування міста у системі розвитку агломераційного
центру [5]
При визначенні стратегії трансформації міста
спиралися на етапи розвитку міста в системі агло-
мераційного центру (рис. 1):
— Барселона 1.0 — місто в часи Римської ім-
перії;
— Барселона 2.0 — період середньовіччя;
— Барселона 3.0 — період 19 століття, коли го-
ловним містобудівником був автор блочних кварта-
лів міста Ільдефонс Серда;
— Барселона 4.0 — початок 21 століття, "піс-
ляолімпійський період", коли центр міста розширя-
вся до моря, будувалася нова інфраструктура та збі-
льшувалася міська агломерація;
— Барселона 5.0 — нині місто перебуває на
цьому етапі трансформації: інклюзивне, продукти-
вне, самодостатнє, розумне й інноваційне, яке на-
дає перевагу розвитку мешканців та громадських
просторів. [5]
Znanstvena misel journal №100/2025 7
Таблиця 1.
Різнопрофільні програми агломераційного центру на основі проєкту “Smart city Barcelona”
№ Назва програми № Назва програми
1 Телекомунікаційні мережі 12 Громадянство
2 Міська платформа 13 Відкритий уряд
3 Розумні дані 14 Барселона в кишені
4 Розумне освітлення 15 Розумний збір та сортування сміття
5 Енергетична самодостатність 16 Розумна регуляторна політика
6 Розумне водопостачання 17 Смарт інновації
7 Розумна мобільність 18 Медичні та соціальні служби
8 Природнє відновлювання (насадження) 19 Освіта
9 Природнє відновлювання (повітря, вода) 20 Смарт туризм
10 Міська урбаністична трансформація 21 Логістична інфраструктура
11 Урбаністична стійкість 22 Дозвілля та культура
У наш час розвиток технологій досяг значного
прогресу, і багато міст активно впроваджують інно-
ваційні рішення для житлових середовищ. Одним із
таких проектів є «22 програми Barcelona Smart
City» Управлінець Ксав'єр Тріас (мер Барселони
2011 — 2015 рр.) здійснив дієвий крок щодо залу-
чення технологічних інновацій в управління муні-
ципалітетом АЦ. Зокрема, він створив спеціальну
команду Smart City Barcelona, яка інтегрувала ная-
вні проєкти щодо поліпшення послуг для всіх меш-
канців АЦ. Проєкт "Smart city Barcelona" охоплю-
вав 12 напрямів, включаючи мобільність, воду, ене-
ргію, управління відходами та прозоре урядування,
і складався з 22 програм, в які входило 83 окремі
проєкти стосовно розвитку АЦ (табл. 1). [5]
Барселона впровадила програму IoT (Інтернет
речей), яка базується на 500 км оптоволоконної ме-
режі. У рамках цієї програми було встановлено по-
над 19,5 тисячі інтелектуальних лічильників для оп-
тимізації енергоспоживання, а кількість точок Wi-
Fi у місті зросла з 62 до 670, що зробило цифрові
послуги доступними для мешканців. Крім того,
проект Sentilo, який інтегрував понад 550 сенсорів,
дозволив ефективно моніторити якість повітря, рі-
вень шуму та стан дорожнього покриття.
Рис. 2 - Модель суперблоків у агломераційному центрі на прикладі Барселони [5]
Особливе місце в соціально-технологічній вза-
ємодії займає мобільність. Барселона розробила
план сталого міського транспорту, який передбачає
створення "суперблоків". Ця модель обмежує рух
автомобілів на певних ділянках, пріоритет нада-
ється пішоходам та велосипедистам. (рис. 2) Дослі-
дження показали, що реалізація цього проекту до-
зволяє уникнути до 667 передчасних смертей щорі-
чно завдяки зменшенню забруднення повітря та
шуму. Зокрема, скорочення викидів вуглекислого
газу сприяє підвищенню тривалості життя мешкан-
Таблиця 1.
Різнопрофільні програми агломераційного центру на основі проєкту “Smart city Barcelona”
№ Назва програми № Назва програми
1 Телекомунікаційні мережі 12 Громадянство
2 Міська платформа 13 Відкритий уряд
3 Розумні дані 14 Барселона в кишені
4 Розумне освітлення 15 Розумний збір та сортування сміття
5 Енергетична самодостатність 16 Розумна регуляторна політика
6 Розумне водопостачання 17 Смарт інновації
7 Розумна мобільність 18 Медичні та соціальні служби
8 Природнє відновлювання (насадження) 19 Освіта
9 Природнє відновлювання (повітря, вода) 20 Смарт туризм
10 Міська урбаністична трансформація 21 Логістична інфраструктура
11 Урбаністична стійкість 22 Дозвілля та культура
У наш час розвиток технологій досяг значного
прогресу, і багато міст активно впроваджують інно-
ваційні рішення для житлових середовищ. Одним із
таких проектів є «22 програми Barcelona Smart
City» Управлінець Ксав'єр Тріас (мер Барселони
2011 — 2015 рр.) здійснив дієвий крок щодо залу-
чення технологічних інновацій в управління муні-
ципалітетом АЦ. Зокрема, він створив спеціальну
команду Smart City Barcelona, яка інтегрувала ная-
вні проєкти щодо поліпшення послуг для всіх меш-
канців АЦ. Проєкт "Smart city Barcelona" охоплю-
вав 12 напрямів, включаючи мобільність, воду, ене-
ргію, управління відходами та прозоре урядування,
і складався з 22 програм, в які входило 83 окремі
проєкти стосовно розвитку АЦ (табл. 1). [5]
Барселона впровадила програму IoT (Інтернет
речей), яка базується на 500 км оптоволоконної ме-
режі. У рамках цієї програми було встановлено по-
над 19,5 тисячі інтелектуальних лічильників для оп-
тимізації енергоспоживання, а кількість точок Wi-
Fi у місті зросла з 62 до 670, що зробило цифрові
послуги доступними для мешканців. Крім того,
проект Sentilo, який інтегрував понад 550 сенсорів,
дозволив ефективно моніторити якість повітря, рі-
вень шуму та стан дорожнього покриття.
Рис. 2 - Модель суперблоків у агломераційному центрі на прикладі Барселони [5]
Особливе місце в соціально-технологічній вза-
ємодії займає мобільність. Барселона розробила
план сталого міського транспорту, який передбачає
створення "суперблоків". Ця модель обмежує рух
автомобілів на певних ділянках, пріоритет нада-
ється пішоходам та велосипедистам. (рис. 2) Дослі-
дження показали, що реалізація цього проекту до-
зволяє уникнути до 667 передчасних смертей щорі-
чно завдяки зменшенню забруднення повітря та
шуму. Зокрема, скорочення викидів вуглекислого
газу сприяє підвищенню тривалості життя мешкан-
Znanstvena misel journal №100/2025 8
ців на 200 днів. Це також знижує витрати на охо-
рону здоров’я на 1,7 мільярда євро на рік, що підт-
верджує економічну ефективність проекту.
Соціально-технологічна взаємодія у житло-
вому середовищі міст також передбачає розвиток
зелених зон та екологічно безпечних будівель. У ра-
мках програми "Зелені осі" в Барселоні було ство-
рено мережу парків і скверів, які з’єднані із зупин-
ками громадського транспорту. Це сприяє покра-
щенню якості повітря, зменшенню рівня шуму та
створенню сприятливих умов для відпочинку меш-
канців.
Соціально-технологічна взаємодія у житло-
вому середовищі міст базується на інтеграції техно-
логій у всі аспекти міського життя. Приклади Бар-
селони, Токіо та Нью-Йорка свідчать про те, що ро-
зумні міста сприяють підвищенню якості життя,
економічному зростанню та екологічній безпеці.
Для України впровадження концепції Smart City
може стати важливим кроком у післявоєнному від-
новленні міст та забезпеченні сталого розвитку.
Висновки: Соціально-технологічна взаємодія
у житловому середовищі сучасних міст відіграє ва-
жливу роль у створенні комфортного, енергоефек-
тивного та інноваційного простору для мешканців.
Урбанізація та технологічний розвиток змінюють
традиційне уявлення про міське життя, інтегруючи
цифрові технології, екологічні підходи та соціальні
ініціативи в повсякденну реальність.
Розвиток «розумних» будинків, автоматизова-
них систем керування енергоспоживанням, а також
мобільних платформ для комунікації між мешкан-
цями та адміністрацією житлових комплексів
сприяє підвищенню рівня комфорту та ефективно-
сті використання міського простору. Водночас над-
мірна автоматизація може негативно впливати на
соціальну взаємодію, що вимагає пошуку балансу
між технологічним прогресом і суспільними потре-
бами.
Зростання споживання енергії в житловому се-
кторі та його екологічні наслідки роблять енергое-
фективність ключовим аспектом міського плану-
вання. Використання розумних систем енергозбе-
реження допомагає значно скоротити витрати
ресурсів і зменшити рівень шкідливих викидів. На-
приклад, досвід Барселони демонструє, що впрова-
дження Інтернету речей, екологічних технологій і
сучасних транспортних рішень сприяє сталому ро-
звитку міст, підвищенню екологічної безпеки та
економічної ефективності.
Разом із тим, соціальний аспект залишається
одним із головних викликів у великих житлових
комплексах. Дослідження підтверджують, що над-
мірна урбанізація та автоматизація можуть послаб-
лювати соціальні зв’язки між мешканцями, що не-
гативно позначається на загальній якості життя.
Тому важливо розробляти міські рішення, які не
лише інтегрують цифрові технології, а й сприяють
зміцненню громадських зв’язків.
Зважаючи на світові тенденції урбаністичного
розвитку, впровадження технологій у житлові про-
стори є невід’ємною складовою сучасного міста.
Практика «розумних» міст свідчить, що гармонійне
поєднання інноваційних рішень із соціальними та
екологічними ініціативами створює якісно новий
рівень міського життя. Для України впровадження
таких підходів може стати важливою складовою пі-
слявоєнного відновлення міст та формування стій-
кого житлового середовища.
Список літератури
1. L. Pérez-Lombard, J. Ortiz, C. Pout, A review
on buildings energy consumption information, Energy
and Buildings 40 (2008) 394–398.
2. C. Martani, et al., ENERNET: Studying the dy-
namic relationship between building occupancy and en-
ergy consumption, Energy Buildings (2012),
https://doi.org/10.1016/j.enbuild.2011.12.037
3. Linh Nguyen, Pauline van den Berg, Astrid
Kemperman and Masi Mohammadi., Where do People
Interact in High-rise Apartment Buildings? Exploring
the Influence of Personal and Neighborhood Character-
istics (2020), DOI:10.3390/ijerph17134619
4. SMART CITY INITIATIVE [Електронний
ресурс]. URL: https://www.undp.org/bosnia-
herzegovina/projects/smart-city-initiative
5. Карпінський, Б, Пфістер, Д, Карпінська, О.
КОМПЛЕКСНА СИСТЕМА ФОРМУВАННЯ
РОЗУМНОГО МІСТА В АГЛОМЕ РАЦІЙНИХ
ЦЕНТРАХ ЗА ПРОСТОРОВОГО РОЗВИТКУ:
УПРАВЛІНСЬКА МОДЕЛЬ Й
РЕЗУЛЬТАТИВНІСТЬ. (2023). [Електронний ре-
сурс]. URL:
https://www.researchgate.net/publication/370234492_
KOMPLEKSNA_SISTEMA_FORMUVANNA_ROZ
UMNOGO_MISTA_V_AGLOMERACIJNIH_CENT
RAH_ZA_PROSTOROVOGO_ROZVITKU_UPRA
VLINSKA_MODEL_J_REZULTATIVNIST
6. A. Zanella, N. Bui, A. Castellani, L. Vangelista
and M. Zorzi, "Internet of Things for Smart Cities,"
in IEEE Internet of Things Journal, vol. 1, no. 1, pp.
22-32, Feb. 2014,
https://doi.org/10.1109/JIOT.2014.2306328
7. Макс Бонк «Інтернет речей (IoT) – Револю-
ція в повсякденному житті за допомогою зв’язку»
(2024) [Електронний ресурс]. URL:
https://mediacom.com.ua/internet-rechej-iot-
revolyutsiya-v-povsyakdennomu-zhitti-za-
dopomogoyu-zvyazku/?utm_source=chatgpt.com
8. Mazzarello, M., Duarte, F., Mora, S., Ratti, C.
«Fostering Urban Digital Integrated System. The case
of Carrè Laval, Canada» in LA Frontiers, 9(5), 104-
113, 2021, doi: 10.15302/J-LAF-1-050039
9. World Intellectual Property Organization
(WIPO) (2024). Green Technology Book: Energy
Solutions for Climate Change. Geneva: WIPO. DOI
10.34667/tind.50132
10. Луговський Олександр, Яковець Інна, Чу-
гай Наталія «Застосування сучасних технологій
проектної діяльності в проектуванні інклюзивного
середовища». Demiurge: Ideas, Technologies,
Perspectives of Design. 7, 2024, с. 234-247, doi:
10.31866/2617-7951.7.2.2024.315454
ців на 200 днів. Це також знижує витрати на охо-
рону здоров’я на 1,7 мільярда євро на рік, що підт-
верджує економічну ефективність проекту.
Соціально-технологічна взаємодія у житло-
вому середовищі міст також передбачає розвиток
зелених зон та екологічно безпечних будівель. У ра-
мках програми "Зелені осі" в Барселоні було ство-
рено мережу парків і скверів, які з’єднані із зупин-
ками громадського транспорту. Це сприяє покра-
щенню якості повітря, зменшенню рівня шуму та
створенню сприятливих умов для відпочинку меш-
канців.
Соціально-технологічна взаємодія у житло-
вому середовищі міст базується на інтеграції техно-
логій у всі аспекти міського життя. Приклади Бар-
селони, Токіо та Нью-Йорка свідчать про те, що ро-
зумні міста сприяють підвищенню якості життя,
економічному зростанню та екологічній безпеці.
Для України впровадження концепції Smart City
може стати важливим кроком у післявоєнному від-
новленні міст та забезпеченні сталого розвитку.
Висновки: Соціально-технологічна взаємодія
у житловому середовищі сучасних міст відіграє ва-
жливу роль у створенні комфортного, енергоефек-
тивного та інноваційного простору для мешканців.
Урбанізація та технологічний розвиток змінюють
традиційне уявлення про міське життя, інтегруючи
цифрові технології, екологічні підходи та соціальні
ініціативи в повсякденну реальність.
Розвиток «розумних» будинків, автоматизова-
них систем керування енергоспоживанням, а також
мобільних платформ для комунікації між мешкан-
цями та адміністрацією житлових комплексів
сприяє підвищенню рівня комфорту та ефективно-
сті використання міського простору. Водночас над-
мірна автоматизація може негативно впливати на
соціальну взаємодію, що вимагає пошуку балансу
між технологічним прогресом і суспільними потре-
бами.
Зростання споживання енергії в житловому се-
кторі та його екологічні наслідки роблять енергое-
фективність ключовим аспектом міського плану-
вання. Використання розумних систем енергозбе-
реження допомагає значно скоротити витрати
ресурсів і зменшити рівень шкідливих викидів. На-
приклад, досвід Барселони демонструє, що впрова-
дження Інтернету речей, екологічних технологій і
сучасних транспортних рішень сприяє сталому ро-
звитку міст, підвищенню екологічної безпеки та
економічної ефективності.
Разом із тим, соціальний аспект залишається
одним із головних викликів у великих житлових
комплексах. Дослідження підтверджують, що над-
мірна урбанізація та автоматизація можуть послаб-
лювати соціальні зв’язки між мешканцями, що не-
гативно позначається на загальній якості життя.
Тому важливо розробляти міські рішення, які не
лише інтегрують цифрові технології, а й сприяють
зміцненню громадських зв’язків.
Зважаючи на світові тенденції урбаністичного
розвитку, впровадження технологій у житлові про-
стори є невід’ємною складовою сучасного міста.
Практика «розумних» міст свідчить, що гармонійне
поєднання інноваційних рішень із соціальними та
екологічними ініціативами створює якісно новий
рівень міського життя. Для України впровадження
таких підходів може стати важливою складовою пі-
слявоєнного відновлення міст та формування стій-
кого житлового середовища.
Список літератури
1. L. Pérez-Lombard, J. Ortiz, C. Pout, A review
on buildings energy consumption information, Energy
and Buildings 40 (2008) 394–398.
2. C. Martani, et al., ENERNET: Studying the dy-
namic relationship between building occupancy and en-
ergy consumption, Energy Buildings (2012),
https://doi.org/10.1016/j.enbuild.2011.12.037
3. Linh Nguyen, Pauline van den Berg, Astrid
Kemperman and Masi Mohammadi., Where do People
Interact in High-rise Apartment Buildings? Exploring
the Influence of Personal and Neighborhood Character-
istics (2020), DOI:10.3390/ijerph17134619
4. SMART CITY INITIATIVE [Електронний
ресурс]. URL: https://www.undp.org/bosnia-
herzegovina/projects/smart-city-initiative
5. Карпінський, Б, Пфістер, Д, Карпінська, О.
КОМПЛЕКСНА СИСТЕМА ФОРМУВАННЯ
РОЗУМНОГО МІСТА В АГЛОМЕ РАЦІЙНИХ
ЦЕНТРАХ ЗА ПРОСТОРОВОГО РОЗВИТКУ:
УПРАВЛІНСЬКА МОДЕЛЬ Й
РЕЗУЛЬТАТИВНІСТЬ. (2023). [Електронний ре-
сурс]. URL:
https://www.researchgate.net/publication/370234492_
KOMPLEKSNA_SISTEMA_FORMUVANNA_ROZ
UMNOGO_MISTA_V_AGLOMERACIJNIH_CENT
RAH_ZA_PROSTOROVOGO_ROZVITKU_UPRA
VLINSKA_MODEL_J_REZULTATIVNIST
6. A. Zanella, N. Bui, A. Castellani, L. Vangelista
and M. Zorzi, "Internet of Things for Smart Cities,"
in IEEE Internet of Things Journal, vol. 1, no. 1, pp.
22-32, Feb. 2014,
https://doi.org/10.1109/JIOT.2014.2306328
7. Макс Бонк «Інтернет речей (IoT) – Револю-
ція в повсякденному житті за допомогою зв’язку»
(2024) [Електронний ресурс]. URL:
https://mediacom.com.ua/internet-rechej-iot-
revolyutsiya-v-povsyakdennomu-zhitti-za-
dopomogoyu-zvyazku/?utm_source=chatgpt.com
8. Mazzarello, M., Duarte, F., Mora, S., Ratti, C.
«Fostering Urban Digital Integrated System. The case
of Carrè Laval, Canada» in LA Frontiers, 9(5), 104-
113, 2021, doi: 10.15302/J-LAF-1-050039
9. World Intellectual Property Organization
(WIPO) (2024). Green Technology Book: Energy
Solutions for Climate Change. Geneva: WIPO. DOI
10.34667/tind.50132
10. Луговський Олександр, Яковець Інна, Чу-
гай Наталія «Застосування сучасних технологій
проектної діяльності в проектуванні інклюзивного
середовища». Demiurge: Ideas, Technologies,
Perspectives of Design. 7, 2024, с. 234-247, doi:
10.31866/2617-7951.7.2.2024.315454
Znanstvena misel journal №100/2025 9
CHEMISTRY
ALKYLATION OF PHENOL IN A CONTINIOUS REACTOR WITH A CATION -EXCHANGE
CATALYST
Nagiyeva M.
Institute of Petrochemical Processes named after Acad. Y.H. Mammadaliyev,
Ministry of Science and Education
Nasrullayev I.
Azerbaijan State Oil and Industry University,
Department of Petrochemical Technology and Industrial Ecology
DOI: 10.5281/zenodo.15099794
Abstract
The use of catalysts is essential for carrying out important organic reactions with higher yields and efficiency.
Heterogeneous catalysts have significant advantages over conventional homogeneous catalysts in terms of product
separation, reuse, and regeneration. Cation-exchange catalysts are solid acid heterogeneous catalysts used in key
reactions such as alkylation, etherification, olefin-ether reactions with alcohols, and alcohol dehydration to olefins
or ethers. Alkylation involves the transfer of an alkyl group from one molecule to another and is one of the most
crucial catalytic processes in the chemical industry, widely applied in fuel production, cleaning products, food
industry, and pharmaceuticals. Various factors must be considered for the economic viability of the process. Con-
tinuous processing ensures rapid alkylation reactions. Applying pressure in alkylation reactors increases reaction
rates, leading to heat buildup. Therefore, temperature control is crucial due to the exothermic nature of the reaction.
When using cation-exchange catalysts, controlling the temperature is essential to prevent catalyst degradation.
Different configurations and equipment can be employed to optimize heat dissipation and enhance alkylation ef-
ficiency.
Keywords: Continuous reactor, cation-exchange resin, alkylation, phenol, alkylating agent, homogenous and
heterogenous catalysts.
Introduction: This study presents the results of
investigating the alkylation reaction of phenol with 1-
methylcyclohexene in the presence of the KU-2 cata-
lyst.
Alkyl- and cycloalkylphenols serve as key raw
materials for manufacturing high-performance coat-
ings, pharmaceuticals, lubricants, bactericides, herbi-
cides, and other chemicals. Recently, they have been
widely used as precursors for the synthesis of oligomer-
ization and polymerization products with next-genera-
tion catalysts. Consequently, developing catalysts for
selective alkyl- and cycloalkylphenol synthesis is of
growing interest to both science and industry [4, 5].
Cycloalkylation of phenol with various alkylating
agents is conducted using catalysts such as aluminum
phenolates, H-form KU-2 sulfonic cation exchangers,
silicon-aluminum zeolites, and other acid catalysts.
Continuous processes offer the advantage of producing
large quantities of product in a short time. Typically,
fixed-bed reactors are used in these processes, where
two key parameters—catalyst particle size and temper-
ature—must be considered.
This study focuses on investigating the catalytic
reactions of phenol with 1-methylcyclohexene in a con-
tinuous pilot plant. The KU-2 cation-exchange resin
(GOST 20298-74) was used as the catalyst. The cata-
lyst was loaded into the continuous pilot reactor, and
the alkylation was carried out in a liquid-phase flow re-
actor. The obtained alkylate was purified and analyzed
using infrared (IR) and nuclear magnetic resonance
(NMR) spectroscopy [1, 2].
The effect of kinetic factors on product yield and
process selectivity was examined to determine optimal
conditions for alkylation. The primary objective of con-
ducting phenol alkylation in a continuous pilot reactor
is to establish a foundation for future industrial-scale
implementation. Continuous processing lowers produc-
tion costs and simplifies technology. Thus, a decision
was made to study the cycloalkylation of phenol with
methylcyclohexene in a continuous pilot setup.
Experımental Procedure: Phenol and 1-methyl-
cyclohexene were used as raw materials, while the KU-
2 resin served as the catalyst. The physical and chemi-
cal properties of the initial components are provided in
Table 1. The material balance for the alkylation reac-
tion was calculated and documented.
In the continuous pilot setup, the mass flow rate
was regulated at 2 kg/h. The process flow diagram of
catalytic alkylation of phenol with 1-methylcyclohex-
ene is shown in Figure 1.
The reaction mixture was prepared in pre-calcu-
lated ratios, and the temperature in the phenol container
was stabilized at 40°C. The phenol and 1-methylcyclo-
hexene mixture was introduced into the reactor's lower
section via a mixer. After passing through the catalyst,
the resulting compounds were transferred to a cooling
unit and subsequently to an alkylate collection tank,
followed by a distillation unit. The distillation process
first separated unreacted phenol and 1-methylcyclohex-
ene, and then the desired product was isolated under
vacuum (10 mmHg).
The structure of the synthesized compound was
verified using spectral analysis methods, the material
balance for the process was determined, and a proposed
mechanism for the alkylation of para-cresol was pro-
vided.
CHEMISTRY
ALKYLATION OF PHENOL IN A CONTINIOUS REACTOR WITH A CATION -EXCHANGE
CATALYST
Nagiyeva M.
Institute of Petrochemical Processes named after Acad. Y.H. Mammadaliyev,
Ministry of Science and Education
Nasrullayev I.
Azerbaijan State Oil and Industry University,
Department of Petrochemical Technology and Industrial Ecology
DOI: 10.5281/zenodo.15099794
Abstract
The use of catalysts is essential for carrying out important organic reactions with higher yields and efficiency.
Heterogeneous catalysts have significant advantages over conventional homogeneous catalysts in terms of product
separation, reuse, and regeneration. Cation-exchange catalysts are solid acid heterogeneous catalysts used in key
reactions such as alkylation, etherification, olefin-ether reactions with alcohols, and alcohol dehydration to olefins
or ethers. Alkylation involves the transfer of an alkyl group from one molecule to another and is one of the most
crucial catalytic processes in the chemical industry, widely applied in fuel production, cleaning products, food
industry, and pharmaceuticals. Various factors must be considered for the economic viability of the process. Con-
tinuous processing ensures rapid alkylation reactions. Applying pressure in alkylation reactors increases reaction
rates, leading to heat buildup. Therefore, temperature control is crucial due to the exothermic nature of the reaction.
When using cation-exchange catalysts, controlling the temperature is essential to prevent catalyst degradation.
Different configurations and equipment can be employed to optimize heat dissipation and enhance alkylation ef-
ficiency.
Keywords: Continuous reactor, cation-exchange resin, alkylation, phenol, alkylating agent, homogenous and
heterogenous catalysts.
Introduction: This study presents the results of
investigating the alkylation reaction of phenol with 1-
methylcyclohexene in the presence of the KU-2 cata-
lyst.
Alkyl- and cycloalkylphenols serve as key raw
materials for manufacturing high-performance coat-
ings, pharmaceuticals, lubricants, bactericides, herbi-
cides, and other chemicals. Recently, they have been
widely used as precursors for the synthesis of oligomer-
ization and polymerization products with next-genera-
tion catalysts. Consequently, developing catalysts for
selective alkyl- and cycloalkylphenol synthesis is of
growing interest to both science and industry [4, 5].
Cycloalkylation of phenol with various alkylating
agents is conducted using catalysts such as aluminum
phenolates, H-form KU-2 sulfonic cation exchangers,
silicon-aluminum zeolites, and other acid catalysts.
Continuous processes offer the advantage of producing
large quantities of product in a short time. Typically,
fixed-bed reactors are used in these processes, where
two key parameters—catalyst particle size and temper-
ature—must be considered.
This study focuses on investigating the catalytic
reactions of phenol with 1-methylcyclohexene in a con-
tinuous pilot plant. The KU-2 cation-exchange resin
(GOST 20298-74) was used as the catalyst. The cata-
lyst was loaded into the continuous pilot reactor, and
the alkylation was carried out in a liquid-phase flow re-
actor. The obtained alkylate was purified and analyzed
using infrared (IR) and nuclear magnetic resonance
(NMR) spectroscopy [1, 2].
The effect of kinetic factors on product yield and
process selectivity was examined to determine optimal
conditions for alkylation. The primary objective of con-
ducting phenol alkylation in a continuous pilot reactor
is to establish a foundation for future industrial-scale
implementation. Continuous processing lowers produc-
tion costs and simplifies technology. Thus, a decision
was made to study the cycloalkylation of phenol with
methylcyclohexene in a continuous pilot setup.
Experımental Procedure: Phenol and 1-methyl-
cyclohexene were used as raw materials, while the KU-
2 resin served as the catalyst. The physical and chemi-
cal properties of the initial components are provided in
Table 1. The material balance for the alkylation reac-
tion was calculated and documented.
In the continuous pilot setup, the mass flow rate
was regulated at 2 kg/h. The process flow diagram of
catalytic alkylation of phenol with 1-methylcyclohex-
ene is shown in Figure 1.
The reaction mixture was prepared in pre-calcu-
lated ratios, and the temperature in the phenol container
was stabilized at 40°C. The phenol and 1-methylcyclo-
hexene mixture was introduced into the reactor's lower
section via a mixer. After passing through the catalyst,
the resulting compounds were transferred to a cooling
unit and subsequently to an alkylate collection tank,
followed by a distillation unit. The distillation process
first separated unreacted phenol and 1-methylcyclohex-
ene, and then the desired product was isolated under
vacuum (10 mmHg).
The structure of the synthesized compound was
verified using spectral analysis methods, the material
balance for the process was determined, and a proposed
mechanism for the alkylation of para-cresol was pro-
vided.
Znanstvena misel journal №100/2025 10
Figure 1: Process flow diagram of phenol alkylation with 1-methylcyclohexene: 1 – phenol vessel, 2- 1-methyl-
cyclohexene vessel, 4 – mixer, 3,5 – pump, 6 – reactor, 7 – condenser, 8 – alkylate product vessel
At the conclusion of the experiment, the raw ma-
terial supply was halted, and the product within the re-
actor was transferred to the tank. The KU-2 cation ex-
change catalyst was regenerated directly inside the re-
actor.
Table 1.
Physical and chemical properties of raw materials
KU-2 Catalyst Preparation for synthesis:
To convert 50 g of KU-2 cationite to its acidic
form, it is placed in a column equipped with a bottom
drain valve. The cationite layer is poured and then cov-
ered with a 10% HCl solution, maintaining the acid
level 15-20 mm above the cationite. The valve is
opened, allowing 400-500 ml of 10% HCl to flow
through the column. This process is repeated until the
acid concentration in the effluent remains stable. Fol-
lowing acid treatment, the catalyst is rinsed with dis-
tilled water in a separating funnel until the outflow ap-
pears neutral, as determined by a methyl orange indica-
tor [2, 3].
The structure of KU-2 catalyst is represented in
below mentioned Figure 2.
Figure 2. KU-2 catalyst
The KU-2 catalyst offers the advantage of a 4,000-
hour operational lifespan, while also producing alkyla-
tion products in a sufficiently pure form without the
need for pre-washing with water. Additionally, it pre-
vents olefins from undergoing isomerization, allowing
them to be reintroduced into the process without alter-
ing the alkylation conditions.
The cycloalkylation reaction of phenol with 1-
methylcyclohexene in the presence of the KU-2 cata-
lyst proceeds as illustrated in Figure 3 (see 2
nd
reaction,
1
st
reaction is with 1-methylcycloheptene).
Compounds Tmelt,°C Tboiling,°C 4
20
(g/ml) nD
20 Molecular
Mass (g/mol)
Phenol 40.5 181.7 1.034 1.224 94.113
1-methylcyclohexene -120 110 0.81 1.45 96.17
P
henol
1-
methylcyclohexene
Figure 1: Process flow diagram of phenol alkylation with 1-methylcyclohexene: 1 – phenol vessel, 2- 1-methyl-
cyclohexene vessel, 4 – mixer, 3,5 – pump, 6 – reactor, 7 – condenser, 8 – alkylate product vessel
At the conclusion of the experiment, the raw ma-
terial supply was halted, and the product within the re-
actor was transferred to the tank. The KU-2 cation ex-
change catalyst was regenerated directly inside the re-
actor.
Table 1.
Physical and chemical properties of raw materials
KU-2 Catalyst Preparation for synthesis:
To convert 50 g of KU-2 cationite to its acidic
form, it is placed in a column equipped with a bottom
drain valve. The cationite layer is poured and then cov-
ered with a 10% HCl solution, maintaining the acid
level 15-20 mm above the cationite. The valve is
opened, allowing 400-500 ml of 10% HCl to flow
through the column. This process is repeated until the
acid concentration in the effluent remains stable. Fol-
lowing acid treatment, the catalyst is rinsed with dis-
tilled water in a separating funnel until the outflow ap-
pears neutral, as determined by a methyl orange indica-
tor [2, 3].
The structure of KU-2 catalyst is represented in
below mentioned Figure 2.
Figure 2. KU-2 catalyst
The KU-2 catalyst offers the advantage of a 4,000-
hour operational lifespan, while also producing alkyla-
tion products in a sufficiently pure form without the
need for pre-washing with water. Additionally, it pre-
vents olefins from undergoing isomerization, allowing
them to be reintroduced into the process without alter-
ing the alkylation conditions.
The cycloalkylation reaction of phenol with 1-
methylcyclohexene in the presence of the KU-2 cata-
lyst proceeds as illustrated in Figure 3 (see 2
nd
reaction,
1
st
reaction is with 1-methylcycloheptene).
Compounds Tmelt,°C Tboiling,°C 4
20
(g/ml) nD
20 Molecular
Mass (g/mol)
Phenol 40.5 181.7 1.034 1.224 94.113
1-methylcyclohexene -120 110 0.81 1.45 96.17
P
henol
1-
methylcyclohexene
Znanstvena misel journal №100/2025 11
Figure 3. The continuous unit facilitates the reaction between phenol and 1-methylcyclohexene in the presence
of the KU-2 catalyst. Reactants are steadily introduced into the reactor, where the cycloalkylation process takes
place under controlled conditions, ensuring continuous product formation and separation.
To achieve a high yield and selectivity of 2-(1-
Methylcyclohexyl)-phenol, the influence of reaction
temperature, the molar ratio of the initial components,
and volume velocity on the cycloalkylation reaction
pathway was investigated.
To optimize yield and selectivity:
• The reaction temperature was examined
within the range of 80–140°C.
• The molar ratio of phenol to 1-methylcyclo-
hexene was varied from 1:2 to 2:1.
• The volume velocity was analyzed within the
range of 0.2–1.0 h⁻¹
Figure 4 (a, b, c) illustrates the dependence of yield (1) and selectivity (2) of 2-(1-Methylcyclohexyl)-phenol on
temperature (a), the molar ratio of phenol to 1-methylcyclohexene (b), and volume velocity (c).
Figure 4-a shows that, within the temperature
range of 80–100°C, the yield of the target product in the
cycloalkylation reaction between phenol and 1-methyl-
cyclohexene ranges from 36% to 48.3%, while selec-
tivity increases from 71.2% to 80.3%. These values are
not optimal for cycloalkylation reactions. The low yield
of the reaction product is explained by the insufficient
energy of the initial components in the charge, prevent-
ing the full progression of the reaction. The low selec-
tivity for the target product is due to the formation of
cyclohexylphenyl ethers at lower temperatures. When
the reaction temperature is raised to 120°C, the yield of
the target product increases to 58.7%, and selectivity
rises to 85.6%. Further increasing the temperature re-
sults in a higher yield of the target product, reaching
61.6%, but selectivity drops to 78.5%. This decline is
due to the formation of undesirable by-products as the
temperature increases.
The effect of the molar ratio of the initial compo-
nents on the yield and selectivity of 2-(1-methylcyclo-
hexyl)-phenol is also significant. Figure 4-b shows that
when the molar ratio of 1-methylcyclohexene in the re-
action mixture is increased, the yield of the target prod-
uct is 38.9% (for phenol), and selectivity is 69.4%. The
Figure 3. The continuous unit facilitates the reaction between phenol and 1-methylcyclohexene in the presence
of the KU-2 catalyst. Reactants are steadily introduced into the reactor, where the cycloalkylation process takes
place under controlled conditions, ensuring continuous product formation and separation.
To achieve a high yield and selectivity of 2-(1-
Methylcyclohexyl)-phenol, the influence of reaction
temperature, the molar ratio of the initial components,
and volume velocity on the cycloalkylation reaction
pathway was investigated.
To optimize yield and selectivity:
• The reaction temperature was examined
within the range of 80–140°C.
• The molar ratio of phenol to 1-methylcyclo-
hexene was varied from 1:2 to 2:1.
• The volume velocity was analyzed within the
range of 0.2–1.0 h⁻¹
Figure 4 (a, b, c) illustrates the dependence of yield (1) and selectivity (2) of 2-(1-Methylcyclohexyl)-phenol on
temperature (a), the molar ratio of phenol to 1-methylcyclohexene (b), and volume velocity (c).
Figure 4-a shows that, within the temperature
range of 80–100°C, the yield of the target product in the
cycloalkylation reaction between phenol and 1-methyl-
cyclohexene ranges from 36% to 48.3%, while selec-
tivity increases from 71.2% to 80.3%. These values are
not optimal for cycloalkylation reactions. The low yield
of the reaction product is explained by the insufficient
energy of the initial components in the charge, prevent-
ing the full progression of the reaction. The low selec-
tivity for the target product is due to the formation of
cyclohexylphenyl ethers at lower temperatures. When
the reaction temperature is raised to 120°C, the yield of
the target product increases to 58.7%, and selectivity
rises to 85.6%. Further increasing the temperature re-
sults in a higher yield of the target product, reaching
61.6%, but selectivity drops to 78.5%. This decline is
due to the formation of undesirable by-products as the
temperature increases.
The effect of the molar ratio of the initial compo-
nents on the yield and selectivity of 2-(1-methylcyclo-
hexyl)-phenol is also significant. Figure 4-b shows that
when the molar ratio of 1-methylcyclohexene in the re-
action mixture is increased, the yield of the target prod-
uct is 38.9% (for phenol), and selectivity is 69.4%. The
Znanstvena misel journal №100/2025 12
low yield and selectivity are attributed to the increased
return of 1-methylcyclohexene and the higher for-
mation of 2,6-dimethylcyclohexyl-4-methylphenol.
The figure illustrates that a molar ratio of phenol
to 1-methylcyclohexene of 1:1 results in a high yield
and selectivity for the target product. Under these con-
ditions, the yield of 2-(1-Methylcyclohexyl)-phenol is
58.7%, and the selectivity is 85.6%. When the amount
of phenol is doubled, the yield of the target product in-
creases to 63.6%, and the selectivity rises to 90.4%.
However, increasing the amount of phenol to achieve
higher yield and selectivity is not considered economi-
cally or technologically efficient.
Figure 2 indicates that optimal yield and selectiv-
ity for the target product can be achieved at a volume
flow rate of 0.5 h⁻¹ for the component mixture. The de-
sired results are not attained at other volume flow rates.
Based on the experimental results, the optimal condi-
tions for the cycloalkylation reaction of phenol with 1-
methylcyclohexene in the presence of the KU-2 cata-
lyst in a continuously operating pilot plant are as fol-
lows:
• Temperature: 120°C
• Molar ratio of phenol to 1-methylcyclohex-
ene: 1:1
• Volume flow rate: 0.5 h⁻¹
Under these conditions, the yield of 2-(1-Methyl-
cyclohexyl)-phenol is 58.7%, and the selectivity of the
target product is 85.7%. The material balance to pro-
duce 2-(1-Methylcyclohexyl)-phenol in a continuously
operating pilot plant with the KU-2 catalyst has been
calculated. The results are provided below:
Table 2.
Final mass balance table
I. Cycloalkylation
Raw materials:
mass,g %
1) Phenol 94,10 52.8
2) 1- methylcyclohexene 96.0 47.2
Total: 204.0 100.0
Product:
–Alkylate 200.0 98.6
Loss 4.0 1.4
Total: 204.0 100.0
II. Rektifikasiya
Götürülən:
– Alkilat 200.0 100.0
Total: 200.0 100.0
Əldə olunan:
1) Recycled 1- methylcyclohexene 27.8 13.9
2) Recycled phenol 30.8 15.4
3) 2-(1-methylcyclohexyl)-phenol 117.9 58.7
4) 2,6-di-(1-methylcyclohexyl)-phenol 14.6 7.3
5) Qalan 6.2 3.1
Loss 4.3 2.2
Total: 200.0 100.0
The material balance of the process reveals that,
after rectifying the alkylate obtained from the alkyla-
tion reaction, 117.9 g of the target product, 14.6 g of
2,6-disubstituted phenol, and 6.2 g of resin-like residue
were produced. This results in a 58.7% yield for the tar-
get product and a selectivity of 85.7%.
Result: As a result, studies were conducted on the
catalytic alkylation of phenol with 1-methylcyclohex-
ene in the presence of the KU-2 cationite catalyst in a
continuously operating pilot plant. To determine the
optimal conditions for achieving the highest yield and
selectivity of the target product, the effects of various
kinetic parameters (temperature, molar ratio of starting
components, and volume rate) on the reaction were in-
vestigated. The research demonstrated that under opti-
mal conditions (120°C temperature, molar ratio of phe-
nol to 1-methylcyclohexene of 1:1, volume rate of 0.5
h⁻¹), the yield of the target product, 2-(1-Methylcyclo-
hexyl)-phenol, was 58.7% (based on the phenol used),
and the selectivity of the process was 85.7% (based on
the target product). The structure of the synthesized
compound was confirmed through spectral analysis
methods, and the material balance of the process was
calculated.
References
1. Vagif H. Mirzayev, Vagif M. Abbasov,
Chingiz K. Rasulov, Zaur Z. Aghamaliyev, Rena Z. Ba-
girzadeh, Emin A. Majidov, selective catalytic alkyla-
tion and cycloalkylation of phenol with alkyl and
alkenylcyclohexenes, Y.H. Mammadaliyev Institute of
Petrochemical Processes of Azerbaijan National Acad-
emy of Sciences, Az 1025, Baku, 30 Khojaly Avenue
2. T. N. Nesterova, D. A. Chernyshov, V. A.
Shakuna, N. Yu. Krymkina, A. V. Tarasov, I. O. Voro-
nina, and N. V. Bilenchenko, Sulfonic Acid Cation-Ex-
change Resins in the Synthesis of straight-chain al-
kylphenols, Samara State Technical University, Sa-
mara, 443100 Russia b SANORS Petrochemical
Holding, Novokuibyshevsk, Samara oblast, 446203
Russia
low yield and selectivity are attributed to the increased
return of 1-methylcyclohexene and the higher for-
mation of 2,6-dimethylcyclohexyl-4-methylphenol.
The figure illustrates that a molar ratio of phenol
to 1-methylcyclohexene of 1:1 results in a high yield
and selectivity for the target product. Under these con-
ditions, the yield of 2-(1-Methylcyclohexyl)-phenol is
58.7%, and the selectivity is 85.6%. When the amount
of phenol is doubled, the yield of the target product in-
creases to 63.6%, and the selectivity rises to 90.4%.
However, increasing the amount of phenol to achieve
higher yield and selectivity is not considered economi-
cally or technologically efficient.
Figure 2 indicates that optimal yield and selectiv-
ity for the target product can be achieved at a volume
flow rate of 0.5 h⁻¹ for the component mixture. The de-
sired results are not attained at other volume flow rates.
Based on the experimental results, the optimal condi-
tions for the cycloalkylation reaction of phenol with 1-
methylcyclohexene in the presence of the KU-2 cata-
lyst in a continuously operating pilot plant are as fol-
lows:
• Temperature: 120°C
• Molar ratio of phenol to 1-methylcyclohex-
ene: 1:1
• Volume flow rate: 0.5 h⁻¹
Under these conditions, the yield of 2-(1-Methyl-
cyclohexyl)-phenol is 58.7%, and the selectivity of the
target product is 85.7%. The material balance to pro-
duce 2-(1-Methylcyclohexyl)-phenol in a continuously
operating pilot plant with the KU-2 catalyst has been
calculated. The results are provided below:
Table 2.
Final mass balance table
I. Cycloalkylation
Raw materials:
mass,g %
1) Phenol 94,10 52.8
2) 1- methylcyclohexene 96.0 47.2
Total: 204.0 100.0
Product:
–Alkylate 200.0 98.6
Loss 4.0 1.4
Total: 204.0 100.0
II. Rektifikasiya
Götürülən:
– Alkilat 200.0 100.0
Total: 200.0 100.0
Əldə olunan:
1) Recycled 1- methylcyclohexene 27.8 13.9
2) Recycled phenol 30.8 15.4
3) 2-(1-methylcyclohexyl)-phenol 117.9 58.7
4) 2,6-di-(1-methylcyclohexyl)-phenol 14.6 7.3
5) Qalan 6.2 3.1
Loss 4.3 2.2
Total: 200.0 100.0
The material balance of the process reveals that,
after rectifying the alkylate obtained from the alkyla-
tion reaction, 117.9 g of the target product, 14.6 g of
2,6-disubstituted phenol, and 6.2 g of resin-like residue
were produced. This results in a 58.7% yield for the tar-
get product and a selectivity of 85.7%.
Result: As a result, studies were conducted on the
catalytic alkylation of phenol with 1-methylcyclohex-
ene in the presence of the KU-2 cationite catalyst in a
continuously operating pilot plant. To determine the
optimal conditions for achieving the highest yield and
selectivity of the target product, the effects of various
kinetic parameters (temperature, molar ratio of starting
components, and volume rate) on the reaction were in-
vestigated. The research demonstrated that under opti-
mal conditions (120°C temperature, molar ratio of phe-
nol to 1-methylcyclohexene of 1:1, volume rate of 0.5
h⁻¹), the yield of the target product, 2-(1-Methylcyclo-
hexyl)-phenol, was 58.7% (based on the phenol used),
and the selectivity of the process was 85.7% (based on
the target product). The structure of the synthesized
compound was confirmed through spectral analysis
methods, and the material balance of the process was
calculated.
References
1. Vagif H. Mirzayev, Vagif M. Abbasov,
Chingiz K. Rasulov, Zaur Z. Aghamaliyev, Rena Z. Ba-
girzadeh, Emin A. Majidov, selective catalytic alkyla-
tion and cycloalkylation of phenol with alkyl and
alkenylcyclohexenes, Y.H. Mammadaliyev Institute of
Petrochemical Processes of Azerbaijan National Acad-
emy of Sciences, Az 1025, Baku, 30 Khojaly Avenue
2. T. N. Nesterova, D. A. Chernyshov, V. A.
Shakuna, N. Yu. Krymkina, A. V. Tarasov, I. O. Voro-
nina, and N. V. Bilenchenko, Sulfonic Acid Cation-Ex-
change Resins in the Synthesis of straight-chain al-
kylphenols, Samara State Technical University, Sa-
mara, 443100 Russia b SANORS Petrochemical
Holding, Novokuibyshevsk, Samara oblast, 446203
Russia
Znanstvena misel journal №100/2025 13
3. Ch. K. Rasulov, A. G. Azizov, L. B. Zeinalova,
R. K. Azimova, S. I. Abasova, and A. A. Rashidova,
The Reaction of Phenol with 1-Methylcycloalkenes in
the Presence of Phosphorus-containing Zeolite Y, Insti-
tute of Petrochemical Processes, National Academy of
Sciences of Azerbaijan, Baku, Azerbaijan
4. J. M. THOMAS, W. J. THOMAS,
PRINCIPLES AND PRACTICE OF
HETEROGENEOUS CATALYSIS ~ Weinheim · New
York· Basel· Cambridge· Tokyo
5. Priyanka Bhongale, Sunil Joshi & Nilesh
Mali, A comprehensive review on catalytic O-alkyla-
tion of phenol and hydroquinone, Chemical Engineer-
ing and Process Development Division, CSIR-National
Chemical Laboratory, Pune411008, India; Academy of
Scientific and Innovative Research (AcSIR), Gha-
ziabad-201002, India
6. Elizabeth Roditi Lachter, Jorge Almeida Ro-
drigues, Viviane Gomes Teixeira, Roberta Helena Men-
donça, Paula Salino Ribeiro and Santiago Villabona-
Estupiñan, Use of Ion-Exchange Resins in Alkylation
Reactions, R. H. Mendonça Instituto de Tecnologia,
Universidade Federal Rural do Rio de Janeiro, Rio de
Janeiro, Brazil
3. Ch. K. Rasulov, A. G. Azizov, L. B. Zeinalova,
R. K. Azimova, S. I. Abasova, and A. A. Rashidova,
The Reaction of Phenol with 1-Methylcycloalkenes in
the Presence of Phosphorus-containing Zeolite Y, Insti-
tute of Petrochemical Processes, National Academy of
Sciences of Azerbaijan, Baku, Azerbaijan
4. J. M. THOMAS, W. J. THOMAS,
PRINCIPLES AND PRACTICE OF
HETEROGENEOUS CATALYSIS ~ Weinheim · New
York· Basel· Cambridge· Tokyo
5. Priyanka Bhongale, Sunil Joshi & Nilesh
Mali, A comprehensive review on catalytic O-alkyla-
tion of phenol and hydroquinone, Chemical Engineer-
ing and Process Development Division, CSIR-National
Chemical Laboratory, Pune411008, India; Academy of
Scientific and Innovative Research (AcSIR), Gha-
ziabad-201002, India
6. Elizabeth Roditi Lachter, Jorge Almeida Ro-
drigues, Viviane Gomes Teixeira, Roberta Helena Men-
donça, Paula Salino Ribeiro and Santiago Villabona-
Estupiñan, Use of Ion-Exchange Resins in Alkylation
Reactions, R. H. Mendonça Instituto de Tecnologia,
Universidade Federal Rural do Rio de Janeiro, Rio de
Janeiro, Brazil
Znanstvena misel journal №100/2025 14
EARTH SCIENCES
STRUCTURE OF GABBRO -ANORTHOSITE MASSIFS OF THE UKRAINIAN SHIELD
ACCORDING TO GEOPHYSICAL DATA
Mikheeva T.,
S. Subbotin Institute of Geophysics named after NAS of Ukraine, Kyiv, Ukraine
Lapina O.,
S. Subbotin Institute of Geophysics named after NAS of Ukraine, Kyiv, Ukraine
Drogitskaya G.
S. Subbotin Institute of Geophysics named after NAS of Ukraine, Kyiv, Ukraine
DOI: 10.5281/zenodo.15099796
Abstract
Three-dimensional gravitational modeling of the Gorodishchensky and Smeleyansky gabbro-anorthosite
massifs, located in the central part of the Korsun-Navomirgorod pluton (Ukrainian Shield), has been carried out.
A three-dimensional model of the upper crust of the study area was created using maps of the anomalous gravity
field at a scale of 1:200,000, considering the results of detailed seismic surveys using reflected wave method and
CDP method (common depth point method). Differences in the structure of the intrusive complex were reflected
in seismic wave fields, allowing the boundaries of the entire intrusion to be identified. Three-dimensional gravita-
tional modeling was performed to separate rocks of the main composition and rapakivi granites, differing in den-
sity, using computer technology for automated interpretation of geophysical data based on the method of optimi-
zation. During the iterative process, three different functionals were calculated. It was proved that the joint use of
these functionals reduces the amount of noise in the input data. Three-dimensional gravitational modeling allowed
for the identification and delineation of the gabbro-anorthosite bodies in the upper part of the cross-section, with
a maximum depth of up to 4-5 km. The constructed model, taking into account all available prior information
about the density and geometric parameters of anomalous objects, can be used to obtain reliable geological infor-
mation about the structure of the Gorodishchensky and Smeleyansky gabbro-anorthosite massifs.
Keywords: pluton, gabbro-anorthosite massif, upper crust, three-dimensional gravitational modeling, inverse
problem, optimization method.
Introduction. Studies of the deep structure of
complex multiphase anorthosite-rapakivi and granite
plutons are necessary to address many issues: determin-
ing the reasons for the appearance of this complex at
one of the stages of Earth's crust evolution in the Pre-
cambrian on all continents; genesis of rapakivi granites
and basic rocks (magmatic crystallization or metaso-
matic processes); determining the mechanism of pluton
formation and the tectonic conditions of their develop-
ment. This has practical significance, as gabbroids are
associated with industrial deposits of tin, beryllium,
lithium, tungsten, titanium, vanadium, scandium, phos-
phorus, and precious and ornamental stones. The Go-
rodishchensky gabbro-anorthosite massif of the Kor-
sun-Navomirgorod pluton has been thoroughly studied
by geological and geophysical methods. Detailed seis-
mic observations have been carried out in the area of its
western contact, which allowed determining the bound-
aries of the entire intrusion. To separate complexes dif-
fering in density, three-dimensional gravitational mod-
eling was performed. This allowed for the identification
of gabbro-anorthosite bodies in the upper part of the
section, with a maximum thickness of up to 5 km, clar-
ified the shape and size of rapakivi granites, and studied
the contacts of the intrusive complex with the enclosing
gneisses.In this study, the area of 25x38 km was inves-
tigated, and three-dimensional gravitational modeling
of the Gorodishchensky and Smeleyansky gabbro-an-
orthosite massifs was carried out. Seismic surveys in
the area of the western contact of the pluton (Gorodish-
chensky gabbro-anorthosite massif) formed the basis
for constructing the first approximation model, as well
as in the area of the Smeleyansky massif, located on the
eastern contact of the pluton.
Geological and geophysical study of the gab-
bro-anorthosite massifs of the central part of the
Korsun-Navomirgorod pluton. The Korsun-
Navomirgorod pluton, consisting of rapakivi granites
and gabbro-anorthosites, covers an area of 7800 km²
and is located in the central part of the Ukrainian
Shield. It represents a complex multiphase intrusive
body that intrudes into the gneisses and migmatites of
the Lower Proterozoic metamorphic Ingulo-Inguletsian
series. The formation of the pluton occurred in the con-
ditions of a consolidated platform. It is composed of an-
orthosite-rapakivi and granite formations, including
basic, acidic, alkaline, and hybrid types. Rapakivi gran-
ites occupy 75% of its area, while gabbro-anorthosites
and hybrid rocks of the monzonite series cover 25% of
the area. In the pluton area, rapakivi granites form two
large massifs, separated by the latitudinal Smeleyansk
fault zone: the Korsun-Shevchenkovsky massif in the
northern part of the pluton, and the Shpolyansky massif
in the southern part (Fig.1).
EARTH SCIENCES
STRUCTURE OF GABBRO -ANORTHOSITE MASSIFS OF THE UKRAINIAN SHIELD
ACCORDING TO GEOPHYSICAL DATA
Mikheeva T.,
S. Subbotin Institute of Geophysics named after NAS of Ukraine, Kyiv, Ukraine
Lapina O.,
S. Subbotin Institute of Geophysics named after NAS of Ukraine, Kyiv, Ukraine
Drogitskaya G.
S. Subbotin Institute of Geophysics named after NAS of Ukraine, Kyiv, Ukraine
DOI: 10.5281/zenodo.15099796
Abstract
Three-dimensional gravitational modeling of the Gorodishchensky and Smeleyansky gabbro-anorthosite
massifs, located in the central part of the Korsun-Navomirgorod pluton (Ukrainian Shield), has been carried out.
A three-dimensional model of the upper crust of the study area was created using maps of the anomalous gravity
field at a scale of 1:200,000, considering the results of detailed seismic surveys using reflected wave method and
CDP method (common depth point method). Differences in the structure of the intrusive complex were reflected
in seismic wave fields, allowing the boundaries of the entire intrusion to be identified. Three-dimensional gravita-
tional modeling was performed to separate rocks of the main composition and rapakivi granites, differing in den-
sity, using computer technology for automated interpretation of geophysical data based on the method of optimi-
zation. During the iterative process, three different functionals were calculated. It was proved that the joint use of
these functionals reduces the amount of noise in the input data. Three-dimensional gravitational modeling allowed
for the identification and delineation of the gabbro-anorthosite bodies in the upper part of the cross-section, with
a maximum depth of up to 4-5 km. The constructed model, taking into account all available prior information
about the density and geometric parameters of anomalous objects, can be used to obtain reliable geological infor-
mation about the structure of the Gorodishchensky and Smeleyansky gabbro-anorthosite massifs.
Keywords: pluton, gabbro-anorthosite massif, upper crust, three-dimensional gravitational modeling, inverse
problem, optimization method.
Introduction. Studies of the deep structure of
complex multiphase anorthosite-rapakivi and granite
plutons are necessary to address many issues: determin-
ing the reasons for the appearance of this complex at
one of the stages of Earth's crust evolution in the Pre-
cambrian on all continents; genesis of rapakivi granites
and basic rocks (magmatic crystallization or metaso-
matic processes); determining the mechanism of pluton
formation and the tectonic conditions of their develop-
ment. This has practical significance, as gabbroids are
associated with industrial deposits of tin, beryllium,
lithium, tungsten, titanium, vanadium, scandium, phos-
phorus, and precious and ornamental stones. The Go-
rodishchensky gabbro-anorthosite massif of the Kor-
sun-Navomirgorod pluton has been thoroughly studied
by geological and geophysical methods. Detailed seis-
mic observations have been carried out in the area of its
western contact, which allowed determining the bound-
aries of the entire intrusion. To separate complexes dif-
fering in density, three-dimensional gravitational mod-
eling was performed. This allowed for the identification
of gabbro-anorthosite bodies in the upper part of the
section, with a maximum thickness of up to 5 km, clar-
ified the shape and size of rapakivi granites, and studied
the contacts of the intrusive complex with the enclosing
gneisses.In this study, the area of 25x38 km was inves-
tigated, and three-dimensional gravitational modeling
of the Gorodishchensky and Smeleyansky gabbro-an-
orthosite massifs was carried out. Seismic surveys in
the area of the western contact of the pluton (Gorodish-
chensky gabbro-anorthosite massif) formed the basis
for constructing the first approximation model, as well
as in the area of the Smeleyansky massif, located on the
eastern contact of the pluton.
Geological and geophysical study of the gab-
bro-anorthosite massifs of the central part of the
Korsun-Navomirgorod pluton. The Korsun-
Navomirgorod pluton, consisting of rapakivi granites
and gabbro-anorthosites, covers an area of 7800 km²
and is located in the central part of the Ukrainian
Shield. It represents a complex multiphase intrusive
body that intrudes into the gneisses and migmatites of
the Lower Proterozoic metamorphic Ingulo-Inguletsian
series. The formation of the pluton occurred in the con-
ditions of a consolidated platform. It is composed of an-
orthosite-rapakivi and granite formations, including
basic, acidic, alkaline, and hybrid types. Rapakivi gran-
ites occupy 75% of its area, while gabbro-anorthosites
and hybrid rocks of the monzonite series cover 25% of
the area. In the pluton area, rapakivi granites form two
large massifs, separated by the latitudinal Smeleyansk
fault zone: the Korsun-Shevchenkovsky massif in the
northern part of the pluton, and the Shpolyansky massif
in the southern part (Fig.1).
Znanstvena misel journal №100/2025 15
Fig. 1. Seismic study of the Korsun-Novomirgorod pluton: 1 – Ingulo-Inguletskaya series; 2, 3 – New Ukrainian
massif of trachytoid granites (N) (2-diorite-monzonite formation; 3-granite-migmatite formation); 4, 5 – Korsun-
Novomirgorod massif (K-N) (4-gabbro-anorthosite formation; 5-rapakivi-granite formation); 6- faults, 7-9 - de-
posits and ore occurrences (based on materials from KP "Kirovgeology" 7-lithium, 8-uranium, 9-gold); 10 –
DSS profiles and their numbers; 11 – MCWE profiles and their numbers. Dedicated rectangle– section of the
study area. Massifs of rapaki granites: A1 - Korsun-Shevchenkivskyi, A2 - Shpolianskyi. Massifs of gabbro-anor-
thosite: a — Gorodyshchensky, в — Smilyansky, c — Novomyrhorodsky.
The granites of both massifs are plate-shaped bod-
ies of small thickness, increasing near the contacts with
gabbro-anorthosite massifs [1], [7], [12]. Basic rocks
are represented by anorthosites, gabbro-norites, gabbro,
norites, olivine-bearing norites, gabbro-monzonites,
and form four major massifs: Novomirgorodsky, Sme-
leyansky, Gorodishchensky, and Mezherichansky. The
gabbro-anorthosite massifs are disrupted by differenti-
ated intrusions of titanium-bearing norites (Nosa-
chevskoye deposit) as well as dikes of monzonites and
monzodiorites. A characteristic feature of the Korsun-
Navomirgorod pluton is the significant development of
hybrid rocks, which are found at the contacts of ra-
pakivi granites with gabbroids, displaying clear signs
of magmatic mixing of granitoid and basaltic melts, in-
dicating the possibility of their synchronous intrusion.
Anorthosites in the composition of the pluton form
quite large bodies, consistent in thickness and extent,
which differ in composition. Tectonically, the Korsun-
Navomirgorod pluton is a subsided section of the
Earth's crust of the Ukrainian Shield, bounded by ring
faults [12].
Gravity field. The pluton is located within the re-
gional Kirovograd gravity minimum, which extends in
a north-western direction, with the range of changes in
Δg equal to 60 mGal. The local gravity field of the plu-
ton area can be divided into three regions: northern,
central, and southern. Intense anomalies in the northern
area are located on its periphery and are associated with
the intrusions of the basic composition. The gravity
field of the central area is characterized by negative
gravity values, while the southern area displays a com-
plex differentiated gravity field, represented by a group
of positive and negative anomalies in the Novomirgo-
rod area. Positive anomalies are associated with intru-
sive bodies of basic composition, and negative anoma-
lies correspond to areas of rapakivi granite develop-
ment [1].In the central part of the pluton, near the city
of Gorodishche, a positive gravity anomaly occupies an
area of about 660 km² and is characterized by almost
meridional extension, which transitions to a north-west
direction in the northern part. The gravity gradient
change in the area of the western slope of the anomaly
is 2.8 mGal/km, and the eastern slope is 1 mGal/km.
Along the axis of the Gorodishchenskaya anomaly, sev-
eral individual gravity maxima are observed, which in
the central and north-western parts of the anomaly are
outlined by one or two isolines, while in the southeast,
Fig. 1. Seismic study of the Korsun-Novomirgorod pluton: 1 – Ingulo-Inguletskaya series; 2, 3 – New Ukrainian
massif of trachytoid granites (N) (2-diorite-monzonite formation; 3-granite-migmatite formation); 4, 5 – Korsun-
Novomirgorod massif (K-N) (4-gabbro-anorthosite formation; 5-rapakivi-granite formation); 6- faults, 7-9 - de-
posits and ore occurrences (based on materials from KP "Kirovgeology" 7-lithium, 8-uranium, 9-gold); 10 –
DSS profiles and their numbers; 11 – MCWE profiles and their numbers. Dedicated rectangle– section of the
study area. Massifs of rapaki granites: A1 - Korsun-Shevchenkivskyi, A2 - Shpolianskyi. Massifs of gabbro-anor-
thosite: a — Gorodyshchensky, в — Smilyansky, c — Novomyrhorodsky.
The granites of both massifs are plate-shaped bod-
ies of small thickness, increasing near the contacts with
gabbro-anorthosite massifs [1], [7], [12]. Basic rocks
are represented by anorthosites, gabbro-norites, gabbro,
norites, olivine-bearing norites, gabbro-monzonites,
and form four major massifs: Novomirgorodsky, Sme-
leyansky, Gorodishchensky, and Mezherichansky. The
gabbro-anorthosite massifs are disrupted by differenti-
ated intrusions of titanium-bearing norites (Nosa-
chevskoye deposit) as well as dikes of monzonites and
monzodiorites. A characteristic feature of the Korsun-
Navomirgorod pluton is the significant development of
hybrid rocks, which are found at the contacts of ra-
pakivi granites with gabbroids, displaying clear signs
of magmatic mixing of granitoid and basaltic melts, in-
dicating the possibility of their synchronous intrusion.
Anorthosites in the composition of the pluton form
quite large bodies, consistent in thickness and extent,
which differ in composition. Tectonically, the Korsun-
Navomirgorod pluton is a subsided section of the
Earth's crust of the Ukrainian Shield, bounded by ring
faults [12].
Gravity field. The pluton is located within the re-
gional Kirovograd gravity minimum, which extends in
a north-western direction, with the range of changes in
Δg equal to 60 mGal. The local gravity field of the plu-
ton area can be divided into three regions: northern,
central, and southern. Intense anomalies in the northern
area are located on its periphery and are associated with
the intrusions of the basic composition. The gravity
field of the central area is characterized by negative
gravity values, while the southern area displays a com-
plex differentiated gravity field, represented by a group
of positive and negative anomalies in the Novomirgo-
rod area. Positive anomalies are associated with intru-
sive bodies of basic composition, and negative anoma-
lies correspond to areas of rapakivi granite develop-
ment [1].In the central part of the pluton, near the city
of Gorodishche, a positive gravity anomaly occupies an
area of about 660 km² and is characterized by almost
meridional extension, which transitions to a north-west
direction in the northern part. The gravity gradient
change in the area of the western slope of the anomaly
is 2.8 mGal/km, and the eastern slope is 1 mGal/km.
Along the axis of the Gorodishchenskaya anomaly, sev-
eral individual gravity maxima are observed, which in
the central and north-western parts of the anomaly are
outlined by one or two isolines, while in the southeast,
Znanstvena misel journal №100/2025 16
they stand out as sharp bends in the isolines of Δg. The
Smeleyanskaya gravity anomaly covers an area of 400
km² and has a clear north-westward trend. The size of
the gravity gradient changes in certain sections of the
northeastern and western slopes is 2.5-3.0 mGal/km,
while in the area of the north-western slope, it does not
exceed -1.5 mGal/km, and on the south-western slope,
it is 1 mGal/km. Along the axis of the Smeleyanskaya
anomaly, as in the Gorodishchenskaya area, several
gravity maxima are observed. The gravity field of the
Korsun-Navomirgorod pluton shows a clear regularity
in the distribution of the gravity field, expressed in a
zonal distribution of the anomalous field. Areas are dis-
tinguished where positive anomalies are located on the
periphery of the zonal massifs, and negative anomalies
are located in their center. This type of anomaly distri-
bution is observed in the north, south, and partially in
the west of the central area of the pluton. In the eastern
part of the central area of the pluton, negative anoma-
lies are observed on the periphery of the massifs, while
positive anomalies are in the center. The sharply ex-
cited gravity field of the Korsun-Navomirgorod pluton
indicates the complex geological structure of this re-
gion [1].
Seismic studies. The pluton has been thoroughly
studied using various seismic methods. In different
years, the following were carried out: deep seismic
sounding (DSS); seismic wave exchange method
(SWEM); and in the western part of the pluton, in the
area of the Gorodishchensky gabbro-anorthosite mas-
sif, studies using the reflected wave method (RWM)
and common depth point method (CDP) [8]; [5]; [13];
[6]; [14]. The study area is crossed by two DSS profiles
in the submeridional profile (XXIV) and latitudinal
profile (XXX) directions (Fig. 1). The blast points were
located 10-20 km apart. In the case of DSS, they were
approximately every 40 km. The length of the geo-
grams reached 220-280 km, and detailed systems of in-
tersecting geograms were set up to ensure structural
confidence. The high level of detail in the studies al-
lowed for the acquisition of seismic data that provided
nearly unambiguous results, even when using different
methods and interpretation techniques [6]; [14]. In the
upper part of the Earth's crust of the pluton, at depths of
4-10 km, a layer with reduced velocity was registered,
corresponding to the zone of the pluton's intrusive com-
plex.
The main result of using the SWEM was obtaining
an objective characteristic of the Earth's crust in the
form of a distribution of exchange points, which ex-
presses its heterogeneity and indirectly records the
complexity of the geological processes leading to the
formation of blocks and structures. According to the
earthquake exchange waves in the area of the Korsun-
Navomirgorod pluton, in the zone of development of
the anorthosite-rapakivi and granite formation, ex-
changeability (marking the degree of crust heterogene-
ity) increases, and in the central part, at the latitude of
the Gorodishchensky and Smeleyansky gabbro-anor-
thosite masses, it reaches its maximum values, not only
for these profiles but for the entire studied area. To the
south of the Smeleyansk sublatitudinal fault, the ex-
changeability of the medium gradually decreases to av-
erage levels, and in the zone of its connection with the
Novoukrainsky massif, it drops to background values.
The nature of the contact between basic rocks and
rapakivi granites inside the pluton is of interest. In the
area of the Korosten pluton, such a contact was discov-
ered by the Yurovo-2 well [12]. It represents a complex
transitional zone where basic and acidic rocks were
subjected to alteration, and thus the physical properties
of the contacts change gradually, meaning that the con-
tact is not a sharp seismic boundary. Therefore, sepa-
rating basic and acidic rocks in the cross-section of the
pluton using only seismic data presents significant dif-
ficulties. It is logical, in this case, to involve gravita-
tional modeling to solve this problem. In this work, the
study area was expanded, and three-dimensional gravi-
tational modeling was performed.
Methodology for interpreting observed anoma-
lies. The method used combines various techniques and
approaches to solve the main task — constructing a
model of gravitational mass distribution. This process
can be divided into several successive stages.
The first stage is the selection of the initial approx-
imation model. At this stage, the qualitative structure of
the model is chosen, its quantitative characteristics are
determined, and geological information is taken into
account.
The second stage is model optimization. To im-
prove the model, an automatic selection of model pa-
rameters is performed. Since the objective function is
multiextremal, the minimization process is divided into
two stages: global search — finding the main mini-
mum, and local search — refining parameters within
this minimum. In this case, the selection of an extre-
mum for the local search is done by choosing an initial
model and additional constraints.
The third stage is the analysis of solution models
and their geological interpretation. The obtained mod-
els are assessed, and their correspondence to real geo-
logical conditions is evaluated. The evaluation of re-
sults involves determining the acceptable limits for pa-
rameter values, considering prior data. Thus, this
methodology is aimed at determining the internal struc-
ture of the Earth's crust based on gravitational data.
Theoretical initerpretation algorithm. The
computer-based automated system for interpreting ge-
ophysical data using the optimization method is fre-
quently used for analyzing gravimetric and magneto-
metric data. This allows all prior geological infor-
mation of the study area to be incorporated. Data
interpretation consists of two parts:
I. The field Uout(x, y, z) or Uout(x, y) is given. The
function Uout(x, y, z) represents the gravity field, its de-
rivatives, or special transformants. For analysis, n most
characteristic points are selected, in which the field val-
ues are recorded:
Uout(xi, yi, zi) = Uout(i), i = 1, 2, ..., n. (1.1)
II. The interpreter analyzes the observed field,
studies all aprior information about the geological
structure of the research area, and selects an initial
geological model described by parameters:
P = {p1, p2, ..., pm} or P*= {pj}, j = 1, 2, ..., m. (1.2)
Thus, the initial model is built, and its parameters
are set. The next step is to solve the direct problem. In
they stand out as sharp bends in the isolines of Δg. The
Smeleyanskaya gravity anomaly covers an area of 400
km² and has a clear north-westward trend. The size of
the gravity gradient changes in certain sections of the
northeastern and western slopes is 2.5-3.0 mGal/km,
while in the area of the north-western slope, it does not
exceed -1.5 mGal/km, and on the south-western slope,
it is 1 mGal/km. Along the axis of the Smeleyanskaya
anomaly, as in the Gorodishchenskaya area, several
gravity maxima are observed. The gravity field of the
Korsun-Navomirgorod pluton shows a clear regularity
in the distribution of the gravity field, expressed in a
zonal distribution of the anomalous field. Areas are dis-
tinguished where positive anomalies are located on the
periphery of the zonal massifs, and negative anomalies
are located in their center. This type of anomaly distri-
bution is observed in the north, south, and partially in
the west of the central area of the pluton. In the eastern
part of the central area of the pluton, negative anoma-
lies are observed on the periphery of the massifs, while
positive anomalies are in the center. The sharply ex-
cited gravity field of the Korsun-Navomirgorod pluton
indicates the complex geological structure of this re-
gion [1].
Seismic studies. The pluton has been thoroughly
studied using various seismic methods. In different
years, the following were carried out: deep seismic
sounding (DSS); seismic wave exchange method
(SWEM); and in the western part of the pluton, in the
area of the Gorodishchensky gabbro-anorthosite mas-
sif, studies using the reflected wave method (RWM)
and common depth point method (CDP) [8]; [5]; [13];
[6]; [14]. The study area is crossed by two DSS profiles
in the submeridional profile (XXIV) and latitudinal
profile (XXX) directions (Fig. 1). The blast points were
located 10-20 km apart. In the case of DSS, they were
approximately every 40 km. The length of the geo-
grams reached 220-280 km, and detailed systems of in-
tersecting geograms were set up to ensure structural
confidence. The high level of detail in the studies al-
lowed for the acquisition of seismic data that provided
nearly unambiguous results, even when using different
methods and interpretation techniques [6]; [14]. In the
upper part of the Earth's crust of the pluton, at depths of
4-10 km, a layer with reduced velocity was registered,
corresponding to the zone of the pluton's intrusive com-
plex.
The main result of using the SWEM was obtaining
an objective characteristic of the Earth's crust in the
form of a distribution of exchange points, which ex-
presses its heterogeneity and indirectly records the
complexity of the geological processes leading to the
formation of blocks and structures. According to the
earthquake exchange waves in the area of the Korsun-
Navomirgorod pluton, in the zone of development of
the anorthosite-rapakivi and granite formation, ex-
changeability (marking the degree of crust heterogene-
ity) increases, and in the central part, at the latitude of
the Gorodishchensky and Smeleyansky gabbro-anor-
thosite masses, it reaches its maximum values, not only
for these profiles but for the entire studied area. To the
south of the Smeleyansk sublatitudinal fault, the ex-
changeability of the medium gradually decreases to av-
erage levels, and in the zone of its connection with the
Novoukrainsky massif, it drops to background values.
The nature of the contact between basic rocks and
rapakivi granites inside the pluton is of interest. In the
area of the Korosten pluton, such a contact was discov-
ered by the Yurovo-2 well [12]. It represents a complex
transitional zone where basic and acidic rocks were
subjected to alteration, and thus the physical properties
of the contacts change gradually, meaning that the con-
tact is not a sharp seismic boundary. Therefore, sepa-
rating basic and acidic rocks in the cross-section of the
pluton using only seismic data presents significant dif-
ficulties. It is logical, in this case, to involve gravita-
tional modeling to solve this problem. In this work, the
study area was expanded, and three-dimensional gravi-
tational modeling was performed.
Methodology for interpreting observed anoma-
lies. The method used combines various techniques and
approaches to solve the main task — constructing a
model of gravitational mass distribution. This process
can be divided into several successive stages.
The first stage is the selection of the initial approx-
imation model. At this stage, the qualitative structure of
the model is chosen, its quantitative characteristics are
determined, and geological information is taken into
account.
The second stage is model optimization. To im-
prove the model, an automatic selection of model pa-
rameters is performed. Since the objective function is
multiextremal, the minimization process is divided into
two stages: global search — finding the main mini-
mum, and local search — refining parameters within
this minimum. In this case, the selection of an extre-
mum for the local search is done by choosing an initial
model and additional constraints.
The third stage is the analysis of solution models
and their geological interpretation. The obtained mod-
els are assessed, and their correspondence to real geo-
logical conditions is evaluated. The evaluation of re-
sults involves determining the acceptable limits for pa-
rameter values, considering prior data. Thus, this
methodology is aimed at determining the internal struc-
ture of the Earth's crust based on gravitational data.
Theoretical initerpretation algorithm. The
computer-based automated system for interpreting ge-
ophysical data using the optimization method is fre-
quently used for analyzing gravimetric and magneto-
metric data. This allows all prior geological infor-
mation of the study area to be incorporated. Data
interpretation consists of two parts:
I. The field Uout(x, y, z) or Uout(x, y) is given. The
function Uout(x, y, z) represents the gravity field, its de-
rivatives, or special transformants. For analysis, n most
characteristic points are selected, in which the field val-
ues are recorded:
Uout(xi, yi, zi) = Uout(i), i = 1, 2, ..., n. (1.1)
II. The interpreter analyzes the observed field,
studies all aprior information about the geological
structure of the research area, and selects an initial
geological model described by parameters:
P = {p1, p2, ..., pm} or P*= {pj}, j = 1, 2, ..., m. (1.2)
Thus, the initial model is built, and its parameters
are set. The next step is to solve the direct problem. In
Znanstvena misel journal №100/2025 17
the selected points, the theoretical field is calculated
as: Ut(xi, yi, zi, P) = Ut(i, P), i = 1, 2, ..., n. (1.3)
In equation (1.3), it is indicated that the
theoretical field is determined by the model parameters.
The functions written in (1.1) and (1.3) are compared,
allowing the model parameters to be adjusted to
minimize discrepancies between functions (1.1) and
(1.3). In solving the interpretation problem, the element
P*={pj} from (1.2) is chosen for which the discrepancy
between the observed and theoretical fields reaches a
minimum. To achieve the minimum, a quadratic metric
is used, as random errors in the input data are assumed
to follow a normal distribution (Gaussian distribution)
with zero mean. Therefore, the objective function is
minimized: .)],()([)(
2
1
)1()1(
PiUtiUnaPFF
n
i
i −==
=
(1.4)
2
2
2
L
F Un Ut=−
(1.5) ia
where – is the set of weighting coefficients
proportional to the absolute values of discrepancies
between the observed and theoretical fields. This
approach improves the convergence of the iterative
computational cycle. If the structure of the functional
(1.4) is very complex, a smoothed version is used to
simplify the minimization process: ()
(3)
1
(i)
ln
,
n
n
i t
U
F
U iP
=
=
(1.6)
Depending on the nature of the input data,
different objective functions are used. [4].
The class of rod bodies: three-dimensional
model, gravitational field .,...,2,1),(),,( niigzyxg
niiin ==
(1.7)
is given. It is necessary to find such a function ),,(zyx
- smooth, at least twice differentiable,
which can be used to approximate the observed field
(1.4 -1.6).
The approximation model is represented by three-
dimensional rods oriented along the coordinate axes,
model is defined by the following sequence of
parameters: mjttthccmP
jzyxjzyxjyx ,...,2,1},),,(;)2,2,2(;),,(,{ ==
, (1.8)
where m is the number of elementary bodies, ),,( hcc
yx
- centers of gravity of bodies, )2,2,2(
zyx
ttt
- length of rods, ),,(
zyx
-
excess linear mass of bodies (Fig. 2).
Fig. 2. Diagram for describing the three-stripe model.
The centers of symmetry of the rods can change
position, allowing for the determination of the location
of geometric centers of sufficiently complex structures.
This approximation better describes the integral
characteristics of the geological model, as evidenced by
numerous model calculations [2]; [3]. This model
allows obtaining accurate results that are important for
studying the internal structure of bodies and geological
interpretation.
Research results and their analysis. The
Korsun-Nowomyrgorod pluton is located in a subsided
section of the Earth's crust of the Ukrainian Shield,
covered by sedimentary rocks up to 100-200 meters
thick. The physical properties of the pluton rocks and
the selected points, the theoretical field is calculated
as: Ut(xi, yi, zi, P) = Ut(i, P), i = 1, 2, ..., n. (1.3)
In equation (1.3), it is indicated that the
theoretical field is determined by the model parameters.
The functions written in (1.1) and (1.3) are compared,
allowing the model parameters to be adjusted to
minimize discrepancies between functions (1.1) and
(1.3). In solving the interpretation problem, the element
P*={pj} from (1.2) is chosen for which the discrepancy
between the observed and theoretical fields reaches a
minimum. To achieve the minimum, a quadratic metric
is used, as random errors in the input data are assumed
to follow a normal distribution (Gaussian distribution)
with zero mean. Therefore, the objective function is
minimized: .)],()([)(
2
1
)1()1(
PiUtiUnaPFF
n
i
i −==
=
(1.4)
2
2
2
L
F Un Ut=−
(1.5) ia
where – is the set of weighting coefficients
proportional to the absolute values of discrepancies
between the observed and theoretical fields. This
approach improves the convergence of the iterative
computational cycle. If the structure of the functional
(1.4) is very complex, a smoothed version is used to
simplify the minimization process: ()
(3)
1
(i)
ln
,
n
n
i t
U
F
U iP
=
=
(1.6)
Depending on the nature of the input data,
different objective functions are used. [4].
The class of rod bodies: three-dimensional
model, gravitational field .,...,2,1),(),,( niigzyxg
niiin ==
(1.7)
is given. It is necessary to find such a function ),,(zyx
- smooth, at least twice differentiable,
which can be used to approximate the observed field
(1.4 -1.6).
The approximation model is represented by three-
dimensional rods oriented along the coordinate axes,
model is defined by the following sequence of
parameters: mjttthccmP
jzyxjzyxjyx ,...,2,1},),,(;)2,2,2(;),,(,{ ==
, (1.8)
where m is the number of elementary bodies, ),,( hcc
yx
- centers of gravity of bodies, )2,2,2(
zyx
ttt
- length of rods, ),,(
zyx
-
excess linear mass of bodies (Fig. 2).
Fig. 2. Diagram for describing the three-stripe model.
The centers of symmetry of the rods can change
position, allowing for the determination of the location
of geometric centers of sufficiently complex structures.
This approximation better describes the integral
characteristics of the geological model, as evidenced by
numerous model calculations [2]; [3]. This model
allows obtaining accurate results that are important for
studying the internal structure of bodies and geological
interpretation.
Research results and their analysis. The
Korsun-Nowomyrgorod pluton is located in a subsided
section of the Earth's crust of the Ukrainian Shield,
covered by sedimentary rocks up to 100-200 meters
thick. The physical properties of the pluton rocks and
Znanstvena misel journal №100/2025 18
their contact characteristics inside the intrusive with
surrounding rocks were supplemented with drilling
data from the similar Korosten pluton [12]. Rapacivi
granites, which dominate the surface of the Korsun-
Nowomyrgorod pluton, have a density of 2.59-2.60
g/cm³, and the velocity of elastic waves ranges from
4.87 to 6.35 km/s. Acoustic logging measurements
showed that for rapakivi granites, the range of elastic
wave velocity is between 5.7 and 6.0 km/s. A feature of
these formations is the extremely low degree of
velocity differentiation of the rocks, and the acidic
rocks of the studied area are almost undetectable for
elastic oscillations, which was the basis for
distinguishing them in the intrusive complex. The main
rocks of the pluton’s intrusive complex are diverse in
composition and accordingly exhibit a wide range of
physical characteristics. Research on samples
increasing in basicity, from quartz norite through
gabbro-norite to gabbro, clearly shows a variation in
density. In the western part of the pluton, in the area of
the Gorodyshchensky gabbro-anorthosite massif,
anorthosites with a density of 2.72 g/cm³, gabbro-
anorthosites with a density of 2.79 g/cm³, and gabbro-
diabases with a density of 2.93 g/cm³ are widely
represented. These rocks appear on the surface along
the Olshanka River. Anorthosites and gabbro-norito-
anorthosites are the dominant rocks of the Korsun-
Nowomyrgorod pluton, making up to 88% of the area
of individual massifs, as confirmed by gravimetric data
[9 - 11] They are characterized by the presence of
titanium, which increases in the melanocratic varieties
of gabbro-norites compared to the Korosten pluton. For
the Korsun-Nowomyrgorod pluton, the enclosing rocks
of the intrusive complex are gneisso-migmatites of the
Ingulo-Inguletskaya series. These are mainly biotite
gneisses with a density of 2.65 g/cm³, as well as
migmatite layers with a density of 2.6 g/cm³. Modeling
was performed using the automated fitting method with
gravimetric data from a 1:200 000 scale survey, with a
standard deviation in anomaly determination from the
Buge survey of about 0.8 mGal.
In the anomalous field (Fig. 3), n=950
characteristic points were collected. Using prior
information, an initial approximation model was built,
including m=145 elementary objects represented as
three-dimensional rod bodies. At the beginning of the
iteration cycle, the centers of the sources were located
at a depth of h=2 km, with an excess density of -0.05
g/cm³ for rapakivi granites and +0.2 g/cm³ for
anorthosites. Initially, the value of the functional was
Fo=45166 mGal².
Fig. 3. The central part of the Korsun-Novomirgorod pluton (Gorodishchensky and Smilyansky gabbro-anortho-
site massifs), isodyne map of the observed gravity field, mGal.
Various methodological approaches were used to
solve the problem, including modeling with different
initial approximations. The optimal solution to the
problem was determined by the average deviation Δ
between the observed and theoretical fields. A total of
190 iterations were performed, and a functional value
was achieved that allowed describing the anomalous
gravitational field with high accuracy. The depth of the
disturbing objects reaches 5.07 km, with variations in
the upper boundary from 0.01 to 1.0 km, the lower
boundary from 1.4 to 5.07 km, and the depth of the
center of gravity of the sources ranges from 0.9 to 2.6
km. The excess density of the bodies ranges from -0.1
g/cm³ to 0.3 g/cm³. Figures 4 (a, b) show the geological
structure map of the central part of the Korsun-
Nowomyrgorod pluton (Gorodyshchensky and
Smelyansky gabbro-anorthosite massifs) and the depth
contour map of the lower boundary with the locations
of the geological model bodies.
their contact characteristics inside the intrusive with
surrounding rocks were supplemented with drilling
data from the similar Korosten pluton [12]. Rapacivi
granites, which dominate the surface of the Korsun-
Nowomyrgorod pluton, have a density of 2.59-2.60
g/cm³, and the velocity of elastic waves ranges from
4.87 to 6.35 km/s. Acoustic logging measurements
showed that for rapakivi granites, the range of elastic
wave velocity is between 5.7 and 6.0 km/s. A feature of
these formations is the extremely low degree of
velocity differentiation of the rocks, and the acidic
rocks of the studied area are almost undetectable for
elastic oscillations, which was the basis for
distinguishing them in the intrusive complex. The main
rocks of the pluton’s intrusive complex are diverse in
composition and accordingly exhibit a wide range of
physical characteristics. Research on samples
increasing in basicity, from quartz norite through
gabbro-norite to gabbro, clearly shows a variation in
density. In the western part of the pluton, in the area of
the Gorodyshchensky gabbro-anorthosite massif,
anorthosites with a density of 2.72 g/cm³, gabbro-
anorthosites with a density of 2.79 g/cm³, and gabbro-
diabases with a density of 2.93 g/cm³ are widely
represented. These rocks appear on the surface along
the Olshanka River. Anorthosites and gabbro-norito-
anorthosites are the dominant rocks of the Korsun-
Nowomyrgorod pluton, making up to 88% of the area
of individual massifs, as confirmed by gravimetric data
[9 - 11] They are characterized by the presence of
titanium, which increases in the melanocratic varieties
of gabbro-norites compared to the Korosten pluton. For
the Korsun-Nowomyrgorod pluton, the enclosing rocks
of the intrusive complex are gneisso-migmatites of the
Ingulo-Inguletskaya series. These are mainly biotite
gneisses with a density of 2.65 g/cm³, as well as
migmatite layers with a density of 2.6 g/cm³. Modeling
was performed using the automated fitting method with
gravimetric data from a 1:200 000 scale survey, with a
standard deviation in anomaly determination from the
Buge survey of about 0.8 mGal.
In the anomalous field (Fig. 3), n=950
characteristic points were collected. Using prior
information, an initial approximation model was built,
including m=145 elementary objects represented as
three-dimensional rod bodies. At the beginning of the
iteration cycle, the centers of the sources were located
at a depth of h=2 km, with an excess density of -0.05
g/cm³ for rapakivi granites and +0.2 g/cm³ for
anorthosites. Initially, the value of the functional was
Fo=45166 mGal².
Fig. 3. The central part of the Korsun-Novomirgorod pluton (Gorodishchensky and Smilyansky gabbro-anortho-
site massifs), isodyne map of the observed gravity field, mGal.
Various methodological approaches were used to
solve the problem, including modeling with different
initial approximations. The optimal solution to the
problem was determined by the average deviation Δ
between the observed and theoretical fields. A total of
190 iterations were performed, and a functional value
was achieved that allowed describing the anomalous
gravitational field with high accuracy. The depth of the
disturbing objects reaches 5.07 km, with variations in
the upper boundary from 0.01 to 1.0 km, the lower
boundary from 1.4 to 5.07 km, and the depth of the
center of gravity of the sources ranges from 0.9 to 2.6
km. The excess density of the bodies ranges from -0.1
g/cm³ to 0.3 g/cm³. Figures 4 (a, b) show the geological
structure map of the central part of the Korsun-
Nowomyrgorod pluton (Gorodyshchensky and
Smelyansky gabbro-anorthosite massifs) and the depth
contour map of the lower boundary with the locations
of the geological model bodies.
Znanstvena misel journal №100/2025 19
а) b)
Fig. 4. The structure of the upper crust of the central part of the Korsun-Novomyrhorodchky pluton (Ukrainian
shield) according to the results of three-dimensional gravity modeling: a) geological model of the Goro-
dyshchenskyi and Smilyanskyi gabbro-anorthosite massivs; b) the depth of selected anomaly-disturbing sources.
The difference in values between the observed and
model fields in Euclidean metric (L2) is approximately
0.35 mGal, which demonstrates a high level of
accuracy in quantitative interpretation. The resulting a
posteriori model of the distribution of density
inhomogeneities is consistent with the observed data
and aprior geological information.
During the research, it was established that the use
of various types of functionals for local optimization in
fitting methods is quite reasonable. The combined use
of quality functionals helps reduce the amount of
different types of noise in the observed geopotential
fields.
Thus, within the boundaries of the
Gorodyshchensky and Smelyansky gabbro-anorthosite
massifs, the limits of the intrusive complex were
defined based on seismic data, and gravitational
modeling allowed delineating the main rock massifs in
the cross-section.
Conclusions. The Korsun-Nowomyrgorod pluton
was thoroughly studied using geological and
geophysical methods. Seismic investigations revealed
structural features both of the intrusive complex itself
and the surrounding Ingulo-Inguletskaya series
gneisses, which reflected in the wave fields. This
allowed the determination of the boundaries of the
entire intrusion, including rapakivi granites and main
rock formations. To separate these density-
differentiated complexes, three-dimensional
gravitational modeling was performed using computer
technology for the automated interpretation of
geophysical data. For the parameterization of the
disturbing sources, an approximation model consisting
of three-dimensional rod bodies was used.
The model obtained from the inverse gravity
problem revealed the presence of two anomalous
bodies: to the west, in the Gorodyshchensky massif
area, and to the east, in the Smelyansky area. Their
maximum thickness reaches 4-5 km, while toward the
center of the pluton, the thickness of the main rocks
decreases to 2 km, leaving only rapakivi granites on the
surface. The greatest thickness of granites and gabbro-
anorthosites was recorded at the western and eastern
contacts, where deep-seated disturbances were
observed and confirmed by seismic data.
Modeling using the three-rod model showed the
high reliability of the computer software, which can be
applied to the study of similar massifs. This technology
allows investigating the distribution of density both
horizontally and vertically, significantly expanding the
possibilities of geological interpretation.The obtained
models are important for studying the internal structure
of gabbro-anorthosite massifs, understanding their
origin, and exploring the potential for titanium ore
deposits.
References
1. Bolyubakh K.A. Deep structure of the central
regions of the Ukrainian Shield. Kiev: Naukova
Dumka, 1972, 96 p.
2. Bulakh E.G., Shinshin I.V. Algorithmic and
software solution to the problem of constructing an an-
alytical model of the gravitational field.//Geophys.
journal. 2000. 22, no. 2. P.107-114.
3. Bulakh E.G., Lapina E.P. Inverse problems of
magnetometry in the class of rod bodies in connection
with the construction of an analytical model of the orig-
inal field. //Geophys.journal. 2002. No. 4. P.67-74
4. Bulakh E.G. Direct and inverse problems of gra-
vimetry and magnetometry. Kyiv: Naukova Dumka,
2010, 463 с.
5. Drogitskaya G.M., Shimkiv L.M. Deep struc-
ture of the western part of the Korsun-Novomirgorod
pluton according to seismic reflected waves and gravity
modeling.//Geophys. journal. 1986. No. 2. P.76-82.
6. Ilchenko T.V. The structure of the earth's crust
and upper mantle of the Kirovograd block of the
Ukrainian shield according to the DSS data (Babanka-
Pyatikhatka and Cherkassy-Novyi Bug profiles) // Ge-
ophys. journal. –2003. –25, No. 6. –P.30-42.
7. Kononov Yu.V. Metal content of gabbroic
rocks of the Ukrainian shield. – Kyiv, Naukova Dumka,
1985.–100 p.
8. Kryuchenko V.A., Isanina E.V. Experience of
integrated interpretation of MOVZ materials and gra-
vimetry in the central part of the Ukrainian shield. Deep
а) b)
Fig. 4. The structure of the upper crust of the central part of the Korsun-Novomyrhorodchky pluton (Ukrainian
shield) according to the results of three-dimensional gravity modeling: a) geological model of the Goro-
dyshchenskyi and Smilyanskyi gabbro-anorthosite massivs; b) the depth of selected anomaly-disturbing sources.
The difference in values between the observed and
model fields in Euclidean metric (L2) is approximately
0.35 mGal, which demonstrates a high level of
accuracy in quantitative interpretation. The resulting a
posteriori model of the distribution of density
inhomogeneities is consistent with the observed data
and aprior geological information.
During the research, it was established that the use
of various types of functionals for local optimization in
fitting methods is quite reasonable. The combined use
of quality functionals helps reduce the amount of
different types of noise in the observed geopotential
fields.
Thus, within the boundaries of the
Gorodyshchensky and Smelyansky gabbro-anorthosite
massifs, the limits of the intrusive complex were
defined based on seismic data, and gravitational
modeling allowed delineating the main rock massifs in
the cross-section.
Conclusions. The Korsun-Nowomyrgorod pluton
was thoroughly studied using geological and
geophysical methods. Seismic investigations revealed
structural features both of the intrusive complex itself
and the surrounding Ingulo-Inguletskaya series
gneisses, which reflected in the wave fields. This
allowed the determination of the boundaries of the
entire intrusion, including rapakivi granites and main
rock formations. To separate these density-
differentiated complexes, three-dimensional
gravitational modeling was performed using computer
technology for the automated interpretation of
geophysical data. For the parameterization of the
disturbing sources, an approximation model consisting
of three-dimensional rod bodies was used.
The model obtained from the inverse gravity
problem revealed the presence of two anomalous
bodies: to the west, in the Gorodyshchensky massif
area, and to the east, in the Smelyansky area. Their
maximum thickness reaches 4-5 km, while toward the
center of the pluton, the thickness of the main rocks
decreases to 2 km, leaving only rapakivi granites on the
surface. The greatest thickness of granites and gabbro-
anorthosites was recorded at the western and eastern
contacts, where deep-seated disturbances were
observed and confirmed by seismic data.
Modeling using the three-rod model showed the
high reliability of the computer software, which can be
applied to the study of similar massifs. This technology
allows investigating the distribution of density both
horizontally and vertically, significantly expanding the
possibilities of geological interpretation.The obtained
models are important for studying the internal structure
of gabbro-anorthosite massifs, understanding their
origin, and exploring the potential for titanium ore
deposits.
References
1. Bolyubakh K.A. Deep structure of the central
regions of the Ukrainian Shield. Kiev: Naukova
Dumka, 1972, 96 p.
2. Bulakh E.G., Shinshin I.V. Algorithmic and
software solution to the problem of constructing an an-
alytical model of the gravitational field.//Geophys.
journal. 2000. 22, no. 2. P.107-114.
3. Bulakh E.G., Lapina E.P. Inverse problems of
magnetometry in the class of rod bodies in connection
with the construction of an analytical model of the orig-
inal field. //Geophys.journal. 2002. No. 4. P.67-74
4. Bulakh E.G. Direct and inverse problems of gra-
vimetry and magnetometry. Kyiv: Naukova Dumka,
2010, 463 с.
5. Drogitskaya G.M., Shimkiv L.M. Deep struc-
ture of the western part of the Korsun-Novomirgorod
pluton according to seismic reflected waves and gravity
modeling.//Geophys. journal. 1986. No. 2. P.76-82.
6. Ilchenko T.V. The structure of the earth's crust
and upper mantle of the Kirovograd block of the
Ukrainian shield according to the DSS data (Babanka-
Pyatikhatka and Cherkassy-Novyi Bug profiles) // Ge-
ophys. journal. –2003. –25, No. 6. –P.30-42.
7. Kononov Yu.V. Metal content of gabbroic
rocks of the Ukrainian shield. – Kyiv, Naukova Dumka,
1985.–100 p.
8. Kryuchenko V.A., Isanina E.V. Experience of
integrated interpretation of MOVZ materials and gra-
vimetry in the central part of the Ukrainian shield. Deep
Znanstvena misel journal №100/2025 20
structure of the earth's crust and upper mantle of
Ukraine. Kyiv: Naukova Dumka, 1984. pp. 16–26.
9. Makarenko I.V., Starostenko V.I., Kuprien-
koP.Ya., Savchenko O.S., Legostaeva O.V. Heteroge-
neity of the earth's crust of Ukraine and adjacent re-
gions according to 3D gravity modeling. Kyiv: Nau-
kova dumka, 2021, 204 p
10. Mikheeva T.L., Drohytska H.M., Lapina O.P.
Gravitational modeling of ore gabroids of the Korsun-
Novomyrhorod pluton.// Geophys.journal. 2023. T.45.
P.127—140.
11. Mikheeva T.L., Drohytska H.M., Lapina O.P.
Results of Gravitational modeling of the central part of
the Korsun-Novomyrhorod pluton (Ukrainian Shield).
//Geophys. journal. N6 С. 120 - 135.
12. Mitrokhin A.V. Anorthosite-rapakivigranite
formation of the Ukrainian shield (geology, material
composition and conditions of formation) // Author's
abstract for the degree of Doctor of Geological Sci-
ences. Kyiv. 2011
13. Sollogub V.B. The lithosphere of Ukraine.
Kyiv: Naukova dumka, 1986. 184 p.
14. Tripolsky A.A., Sharov N.V. Lithosphere of
the Precambrian shields of the northern hemisphere of
the Earth according to seismic data. – Petrozavodsk:
Karelian Research Center RAS. 2004. 159 p.
structure of the earth's crust and upper mantle of
Ukraine. Kyiv: Naukova Dumka, 1984. pp. 16–26.
9. Makarenko I.V., Starostenko V.I., Kuprien-
koP.Ya., Savchenko O.S., Legostaeva O.V. Heteroge-
neity of the earth's crust of Ukraine and adjacent re-
gions according to 3D gravity modeling. Kyiv: Nau-
kova dumka, 2021, 204 p
10. Mikheeva T.L., Drohytska H.M., Lapina O.P.
Gravitational modeling of ore gabroids of the Korsun-
Novomyrhorod pluton.// Geophys.journal. 2023. T.45.
P.127—140.
11. Mikheeva T.L., Drohytska H.M., Lapina O.P.
Results of Gravitational modeling of the central part of
the Korsun-Novomyrhorod pluton (Ukrainian Shield).
//Geophys. journal. N6 С. 120 - 135.
12. Mitrokhin A.V. Anorthosite-rapakivigranite
formation of the Ukrainian shield (geology, material
composition and conditions of formation) // Author's
abstract for the degree of Doctor of Geological Sci-
ences. Kyiv. 2011
13. Sollogub V.B. The lithosphere of Ukraine.
Kyiv: Naukova dumka, 1986. 184 p.
14. Tripolsky A.A., Sharov N.V. Lithosphere of
the Precambrian shields of the northern hemisphere of
the Earth according to seismic data. – Petrozavodsk:
Karelian Research Center RAS. 2004. 159 p.
Znanstvena misel journal №100/2025 21
ОСОБЕННОСТИ ГЕОЛОГИЧЕСКОГО СТРОЕНИЯ МЕСТОРОЖДЕНИЯ СЕВЕРНЫЙ
КАТПАР
Жумабай Ш.
Кандидат на степень магистра в Penn State Law, США
Курмангажина М.
Ph.D. доктор, старший преподаватель
Казахский Национальный Исследовательский Технический Университет имени К.И.Сатпаева
GEOLOGICAL FEATURES OF THE NORTH KATPAR DEPOSIT
Zhumabay Sh.
Master’s Degree Candidate at Penn State Law, State College, USA
Kurmangazhina M.
Ph.D., Associate Professor, Senior Lecturer
Kazakh National Research Technical University named after K.I. Satpayev,
Almaty, Kazakhstan
DOI: 10.5281/zenodo.15099802
Аннотация
Месторождение Северный Катпар в Карагандинской области Казахстана обладает сложной геологи-
ческой структурой и высокой концентрацией вольфрама и молибдена. Исследования выявили четыре ста-
дии рудообразования, от скарнов до низкотемпературных сульфидов. В статье рассматриваются геологи-
ческое строение, генезис и этапы формирования рудных залежей.
Abstract
The Northern Katpar deposit in the Karaganda region of Kazakhstan has a complex geological structure and
a high concentration of tungsten and molybdenum. Research has identified four ore formation stages, ranging from
skarns to low-temperature sulfides. This article examines the geological structure, genesis, and ore formation
stages of the deposit.
Ключевые слова: Северный Катпар, рудообразование, геологическое строение, скарны, сульфиды,
вольфрам, молибден.
Keywords: Northern Katpar, ore formation, geological structure, skarns, sulfides, tungsten, molybdenum.
Рудное поле месторождения (Акмая-Катпар-
ская рудная зона) имеет площадь 22,5 км
2
. В преде-
лах этого поля располагаются такие месторожде-
ния, как: Северный Катпар, Акмая, рудопроявления
Западный Катпар, Северо-Восточный Катпар, До-
меке, Западное Домеке и Бибигуль.Местоположе-
ние Северного Катпара находится на территории
Шетского и Нижне-Кайрактинского сельских окру-
гов, а именно в центральной части Карагандинской
области. Месторождение вытянут с севера на юг -
365 километров, а с запада на восток - 200 километ-
ров.
Месторождение Северный Катпар размеща-
ется в центральной осевой части Успенского син-
клинория, сложенного позднегерцинскими вулка-
ногенно-осадочными образованиями формации
островных дуг и карбонатными отложениями цен-
тральных рифтогенных впадин. Северный Катпар
находится в опущенном блоке, сложенном нижне-
турнейскими известняками и прорывающими их
пермскими гранитами, который зажат между де-
вонскими породами. Северное крыло известняков
срезано Домеке-Кушукским взбросо-сдвигом се-
веро-восточного простирания, за которым обнажа-
ются раннепермские средне-мелкозернистые гра-
ниты Катпарского массива (Рис.1) Интрузивные
породы месторождения представлены раннеперм-
скими лейкократовыми гранитами массива Катпар,
обнажающимися на севере, аляскитовыми грани-
тами Акмаинского массива и дайковыми образова-
ниями кислого, среднего и основного составов. [1].
ОСОБЕННОСТИ ГЕОЛОГИЧЕСКОГО СТРОЕНИЯ МЕСТОРОЖДЕНИЯ СЕВЕРНЫЙ
КАТПАР
Жумабай Ш.
Кандидат на степень магистра в Penn State Law, США
Курмангажина М.
Ph.D. доктор, старший преподаватель
Казахский Национальный Исследовательский Технический Университет имени К.И.Сатпаева
GEOLOGICAL FEATURES OF THE NORTH KATPAR DEPOSIT
Zhumabay Sh.
Master’s Degree Candidate at Penn State Law, State College, USA
Kurmangazhina M.
Ph.D., Associate Professor, Senior Lecturer
Kazakh National Research Technical University named after K.I. Satpayev,
Almaty, Kazakhstan
DOI: 10.5281/zenodo.15099802
Аннотация
Месторождение Северный Катпар в Карагандинской области Казахстана обладает сложной геологи-
ческой структурой и высокой концентрацией вольфрама и молибдена. Исследования выявили четыре ста-
дии рудообразования, от скарнов до низкотемпературных сульфидов. В статье рассматриваются геологи-
ческое строение, генезис и этапы формирования рудных залежей.
Abstract
The Northern Katpar deposit in the Karaganda region of Kazakhstan has a complex geological structure and
a high concentration of tungsten and molybdenum. Research has identified four ore formation stages, ranging from
skarns to low-temperature sulfides. This article examines the geological structure, genesis, and ore formation
stages of the deposit.
Ключевые слова: Северный Катпар, рудообразование, геологическое строение, скарны, сульфиды,
вольфрам, молибден.
Keywords: Northern Katpar, ore formation, geological structure, skarns, sulfides, tungsten, molybdenum.
Рудное поле месторождения (Акмая-Катпар-
ская рудная зона) имеет площадь 22,5 км
2
. В преде-
лах этого поля располагаются такие месторожде-
ния, как: Северный Катпар, Акмая, рудопроявления
Западный Катпар, Северо-Восточный Катпар, До-
меке, Западное Домеке и Бибигуль.Местоположе-
ние Северного Катпара находится на территории
Шетского и Нижне-Кайрактинского сельских окру-
гов, а именно в центральной части Карагандинской
области. Месторождение вытянут с севера на юг -
365 километров, а с запада на восток - 200 километ-
ров.
Месторождение Северный Катпар размеща-
ется в центральной осевой части Успенского син-
клинория, сложенного позднегерцинскими вулка-
ногенно-осадочными образованиями формации
островных дуг и карбонатными отложениями цен-
тральных рифтогенных впадин. Северный Катпар
находится в опущенном блоке, сложенном нижне-
турнейскими известняками и прорывающими их
пермскими гранитами, который зажат между де-
вонскими породами. Северное крыло известняков
срезано Домеке-Кушукским взбросо-сдвигом се-
веро-восточного простирания, за которым обнажа-
ются раннепермские средне-мелкозернистые гра-
ниты Катпарского массива (Рис.1) Интрузивные
породы месторождения представлены раннеперм-
скими лейкократовыми гранитами массива Катпар,
обнажающимися на севере, аляскитовыми грани-
тами Акмаинского массива и дайковыми образова-
ниями кислого, среднего и основного составов. [1].
Znanstvena misel journal №100/2025 22
Масштаб 1:50000.
Рис. 1. Схема геологического строения месторождения Северный Катпар (по материалам Баданиной
(1998)). 1 - современные отложения; 2 - аллювий; 3 - глины; 4 - кора выветривания; 5 - темно-серые из-
вестняки; 6 - белые мраморизованные известняки; 7 - граниты; 8 - проекция на дневную поверхность
рудоносного штокверка; 9 - региональные тектонические нарушения; 10 - второстепенные тектониче-
ские нарушения.
Три возрастных комплекса представляют ин-
трузивные образования в данном регионе: поздне-
каменноугольный, включающий дайки диоритовых
и диабазовых порфиритов, разнозернистые грано-
диориты и граниты трех фаз; раннепермский, с
мелко- и среднезернистыми лейкократовыми био-
титовыми гранитами двух фаз, дайками и трещин-
ными телами гранит порфироида; и позднеперм-
ский, с лейкократовыми средне- и крупнозерни-
стыми гранитами I фазы и мелкозернистыми
гранитами II фазы акчатауского комплекса, образу-
ющими Муртазайский глубокоэродированный и
Акмаинский «слепой» массивы. Акмай-Катпарская
рудная зона связана с последним и содержит все
редкометальные проявления, включая дайки дио-
ритовых и диабазовых порфиритов [2; 5].
В данном районе выделяются две основные си-
стемы тектонических нарушений: северо-восточ-
ные субширотные разломы, такие как успенские
глубинные разломы, являющиеся наиболее широко
распространенными, и северо-западные региональ-
ные разломы, представленные крутопадающими
сбросами, взбросами и сдвигами. Остальные нару-
шения в данной области имеют второстепенный ха-
рактер и являются оперяющими производными от
этих двух основных систем.
Генезис месторождения: Промышленное ору-
денение месторождения Северный Катпар приуро-
чено к интрузив-надинтрузивной зоне и генетиче-
ски связано с мелкозернистыми порфировидными
гранитами второй фазы Акчатауского комплекса
позднепермского возраста, залегающими на глу-
бине 400-600 м. По характеру метасоматических
изменений, взаимоотношению минеральных ассо-
циаций и температуры образования минералов, гео-
химическим особенностям руд можно сделать вы-
вод об образовании месторождения в несколько по-
следовательных стадий (этапов).
Внедрение гранитной интрузии в заранее тек-
тонически подготовленную надинтрузивную зону
предопределило морфологический тип оруденения,
а состав вмещающих пород – минеральный состав
руд. Вмещающие известняки подверглись интен-
сивной мраморизации, терригенные породы – оро-
говикованию, а осадочные железо-медно-цинковые
руды в известняках – метаморфизму и перераспре-
делению. Завершает магматический этап внедрение
даек диоритовых порфиритов по субсогласным с
простиранием вмещающих известняков тектониче-
ским нарушениям успенского направления.
Основным промышленным компонентом руд
месторождения Северный Катпар является воль-
фрам, единственная минеральная форма которого в
гипогенных рудах – шеелит. Шеелитовые руды
считаются труднообогатимыми и сложными по со-
ставу, по сравнению с вольфрамитовыми легкообо-
гатимыми рудами, которые являются более востре-
бованными. В природе, однако, вольфрамитовые
руды встречаются не так часто, по сравнению с ше-
елитовыми, которые распространены намного
шире.
Масштаб 1:50000.
Рис. 1. Схема геологического строения месторождения Северный Катпар (по материалам Баданиной
(1998)). 1 - современные отложения; 2 - аллювий; 3 - глины; 4 - кора выветривания; 5 - темно-серые из-
вестняки; 6 - белые мраморизованные известняки; 7 - граниты; 8 - проекция на дневную поверхность
рудоносного штокверка; 9 - региональные тектонические нарушения; 10 - второстепенные тектониче-
ские нарушения.
Три возрастных комплекса представляют ин-
трузивные образования в данном регионе: поздне-
каменноугольный, включающий дайки диоритовых
и диабазовых порфиритов, разнозернистые грано-
диориты и граниты трех фаз; раннепермский, с
мелко- и среднезернистыми лейкократовыми био-
титовыми гранитами двух фаз, дайками и трещин-
ными телами гранит порфироида; и позднеперм-
ский, с лейкократовыми средне- и крупнозерни-
стыми гранитами I фазы и мелкозернистыми
гранитами II фазы акчатауского комплекса, образу-
ющими Муртазайский глубокоэродированный и
Акмаинский «слепой» массивы. Акмай-Катпарская
рудная зона связана с последним и содержит все
редкометальные проявления, включая дайки дио-
ритовых и диабазовых порфиритов [2; 5].
В данном районе выделяются две основные си-
стемы тектонических нарушений: северо-восточ-
ные субширотные разломы, такие как успенские
глубинные разломы, являющиеся наиболее широко
распространенными, и северо-западные региональ-
ные разломы, представленные крутопадающими
сбросами, взбросами и сдвигами. Остальные нару-
шения в данной области имеют второстепенный ха-
рактер и являются оперяющими производными от
этих двух основных систем.
Генезис месторождения: Промышленное ору-
денение месторождения Северный Катпар приуро-
чено к интрузив-надинтрузивной зоне и генетиче-
ски связано с мелкозернистыми порфировидными
гранитами второй фазы Акчатауского комплекса
позднепермского возраста, залегающими на глу-
бине 400-600 м. По характеру метасоматических
изменений, взаимоотношению минеральных ассо-
циаций и температуры образования минералов, гео-
химическим особенностям руд можно сделать вы-
вод об образовании месторождения в несколько по-
следовательных стадий (этапов).
Внедрение гранитной интрузии в заранее тек-
тонически подготовленную надинтрузивную зону
предопределило морфологический тип оруденения,
а состав вмещающих пород – минеральный состав
руд. Вмещающие известняки подверглись интен-
сивной мраморизации, терригенные породы – оро-
говикованию, а осадочные железо-медно-цинковые
руды в известняках – метаморфизму и перераспре-
делению. Завершает магматический этап внедрение
даек диоритовых порфиритов по субсогласным с
простиранием вмещающих известняков тектониче-
ским нарушениям успенского направления.
Основным промышленным компонентом руд
месторождения Северный Катпар является воль-
фрам, единственная минеральная форма которого в
гипогенных рудах – шеелит. Шеелитовые руды
считаются труднообогатимыми и сложными по со-
ставу, по сравнению с вольфрамитовыми легкообо-
гатимыми рудами, которые являются более востре-
бованными. В природе, однако, вольфрамитовые
руды встречаются не так часто, по сравнению с ше-
елитовыми, которые распространены намного
шире.
Znanstvena misel journal №100/2025 23
Процесс образования рудных минералов на
месторождении Северный Катпар проходил непре-
рывно при различных температурах, начиная с фор-
мирования скарнов и заканчивая образованием низ-
котемпературных сульфидов. Из-за разнообразия
минералов, условий их образования и их взаимо-
связей, были выделены четыре стадии рудообразо-
вания: скарновая, грейзеновая, ранне-гидротер-
мальная, позднегидротермальная (Таблица 1). В эти
стадии включены только те минералы, которые
прямо связаны с процессом рудообразования.
Таблица 1.
Стадии Рудообразования (по материалам Баданиной, 1998.)
Минералы Стадии Скарновая Грейзеновая Ранне-
гидротермальная
Поздне-
гидротермальная
Кальцит - 1 ──────
Гранат ──────
Волластонит ──────
Флюорит ──────
Апофиллит ──────
Кварц - - ──────
Магнетит-1 ──────
Шеелит-1 ──────
Молибденит ──────
Халькопирит ───────────
Сфалерит ──────
Борнит ──────
Халькозин ──────
Пирит-1 ──────
Пирит-2 ────────── ─ ─
Минералы висмута ────────── ─────────
Галенит ─────────
Гематит ──────── ───
Магнетит-2 ────────
Кальцит-2 ───────
Шеелит-2 ───────
Вольфрамит ───────
Первая стадия – скарновая. Эта стадия харак-
теризуется как высокотемпературная, благодаря
наличию волластонита (>450°С), а также темпера-
туре гомогенизации газово- 40 жидких включений
в гранате (520-420°С) (Баданина, 1998). Помимо
волластонита и граната, для данной стадии рудооб-
разования также характерны такие минералы как
кальцит-1, шеелит-1 и магнетит-1.
Вслед за скарновой стадией произошло внед-
рение флюида, обогащенного фтором, который
концентрируется преимущественно во флюорите и
является основным минерализатором грейзенового
процесса. Для грейзеновой стадии характерны
сульфиды меди (халькопирит, борнит, халькозин),
молибденит, сфалерит, а также пирит первой гене-
рации, который характеризуется гипидиоморф-
ными зернами.
Гидротермальная стадия характеризуется ши-
роким набором минералов, которые растянуты по
времени образования и имеют сложные взаимоот-
ношения друг с другом. Вследствие этого были вы-
делены раннегидротермальная и позднегидротер-
мальные стадии.
Основную ценность месторождения представ-
ляют собой медно-висмут-молибден-вольфрамо-
вые руды, сосредоточенные в различной степени
измененных (флюоритизированных) скарновых
жилах и прожилках (Таблица 2) Рудоносные скар-
новые прожилки группируются в отдельные мине-
рализованные штокверко-метасоматические зоны,
разделенные участками безрудных и неизмененных
известняков [1].
Таблица 1.
Анализы проб на 4 элемента – Bi, Cu, Mo, W, W.
Bi Cu Mo W
% % % %
LDL 0.00035 0.0001 0.0001 0.001
UL 1 1 1 0.2
В ходе исследований было установлено, что
вольфрамовое оруденение сосредоточено в скарно-
вых жилах и прожилках. Анализ большого объема
статистических данных, полученных при рентген-
радиометрическом каротаже, выявил тесную связь
между толщиной скарновых прожилков и содержа-
нием триоксида вольфрама. Наблюдается тенден-
ция: чем больше толщина скарнового прожилка,
тем выше концентрация триоксида вольфрама. Са-
Процесс образования рудных минералов на
месторождении Северный Катпар проходил непре-
рывно при различных температурах, начиная с фор-
мирования скарнов и заканчивая образованием низ-
котемпературных сульфидов. Из-за разнообразия
минералов, условий их образования и их взаимо-
связей, были выделены четыре стадии рудообразо-
вания: скарновая, грейзеновая, ранне-гидротер-
мальная, позднегидротермальная (Таблица 1). В эти
стадии включены только те минералы, которые
прямо связаны с процессом рудообразования.
Таблица 1.
Стадии Рудообразования (по материалам Баданиной, 1998.)
Минералы Стадии Скарновая Грейзеновая Ранне-
гидротермальная
Поздне-
гидротермальная
Кальцит - 1 ──────
Гранат ──────
Волластонит ──────
Флюорит ──────
Апофиллит ──────
Кварц - - ──────
Магнетит-1 ──────
Шеелит-1 ──────
Молибденит ──────
Халькопирит ───────────
Сфалерит ──────
Борнит ──────
Халькозин ──────
Пирит-1 ──────
Пирит-2 ────────── ─ ─
Минералы висмута ────────── ─────────
Галенит ─────────
Гематит ──────── ───
Магнетит-2 ────────
Кальцит-2 ───────
Шеелит-2 ───────
Вольфрамит ───────
Первая стадия – скарновая. Эта стадия харак-
теризуется как высокотемпературная, благодаря
наличию волластонита (>450°С), а также темпера-
туре гомогенизации газово- 40 жидких включений
в гранате (520-420°С) (Баданина, 1998). Помимо
волластонита и граната, для данной стадии рудооб-
разования также характерны такие минералы как
кальцит-1, шеелит-1 и магнетит-1.
Вслед за скарновой стадией произошло внед-
рение флюида, обогащенного фтором, который
концентрируется преимущественно во флюорите и
является основным минерализатором грейзенового
процесса. Для грейзеновой стадии характерны
сульфиды меди (халькопирит, борнит, халькозин),
молибденит, сфалерит, а также пирит первой гене-
рации, который характеризуется гипидиоморф-
ными зернами.
Гидротермальная стадия характеризуется ши-
роким набором минералов, которые растянуты по
времени образования и имеют сложные взаимоот-
ношения друг с другом. Вследствие этого были вы-
делены раннегидротермальная и позднегидротер-
мальные стадии.
Основную ценность месторождения представ-
ляют собой медно-висмут-молибден-вольфрамо-
вые руды, сосредоточенные в различной степени
измененных (флюоритизированных) скарновых
жилах и прожилках (Таблица 2) Рудоносные скар-
новые прожилки группируются в отдельные мине-
рализованные штокверко-метасоматические зоны,
разделенные участками безрудных и неизмененных
известняков [1].
Таблица 1.
Анализы проб на 4 элемента – Bi, Cu, Mo, W, W.
Bi Cu Mo W
% % % %
LDL 0.00035 0.0001 0.0001 0.001
UL 1 1 1 0.2
В ходе исследований было установлено, что
вольфрамовое оруденение сосредоточено в скарно-
вых жилах и прожилках. Анализ большого объема
статистических данных, полученных при рентген-
радиометрическом каротаже, выявил тесную связь
между толщиной скарновых прожилков и содержа-
нием триоксида вольфрама. Наблюдается тенден-
ция: чем больше толщина скарнового прожилка,
тем выше концентрация триоксида вольфрама. Са-
Znanstvena misel journal №100/2025 24
мые мощные скарновые прожилки содержат значи-
тельное количество рудных прожилков, гнезд и
линз, что делает их ключевым компетентным эле-
ментом в вмещающей оруденение среде [3].
Таким образом, основным параметром, оказы-
вающим влияние на богатое продуктивное орудене-
ние, является доля или объем скарновой массы на
единицу длины выработки. Значения этого пара-
метра численно очень близки к содержанию триок-
сида вольфрама в выработках, отличаясь от них не-
значительно. Например, при концентрации триок-
сида вольфрама в 0,8%, скарнонасыщенность
составляет 8%, а при максимальных значениях в
0,41% содержания триоксида вольфрама, скарнона-
сыщенность достигает 44%. Также отмечается вы-
сокая корреляция между содержанием триоксида
вольфрама и толщиной скарновых прожилков.
Основное промышленное оруденение на дан-
ном месторождении ограничено в рамках разведоч-
ных профилей 45-47 и характеризуется высокой
степенью сплошности и отчетливыми границами
рудных зон. По результатам разведочных работ в
пределах профилей 42-49 выделено общее количе-
ство в 7 рудных зон (тел), включая 4 рудные зоны
(тела) в пределах проектируемого карьера.
Список литературы
1. Баданина И.Ю. Вещественный состав и тех-
нологические свойства руд скарново-грейзенового
месторождения Северный Катпар: дис. канд. геол
наук: Санкт Петербург, 1998;
2. Омирсериков М.Ш., Исаева Л.Д., Асубаева
С.К. К вопросу редкометалльного рудообразования
(на примере месторождения Катпар) // of the
national academy of sciences of the republic of
kazakhstan. Series of geology and technical sciences.
Issn 2224-5278. Volume 5, number 419 (2016), 62 –
70;
3. Губайдулин Ф.Г. Катпарское скарново-грей-
зеновое месторождение вольфрама и молибдена //
Атлас моделей месторождений полезных ископае-
мых. – Алматы: Наука, 2004. – С. 96-98.
4 Байбатша А.Б. Модели месторождений цвет-
ных металлов. – Алматы: Асыл кітап, 2012.
5. Omirserikov M., Isaeva L. Toward a theory of
rare metal ore formaition illustrated by rare metal fields
in Central Kazakhstan. – Lambert Academic Publish-
ing, 2015. – P. 46.
мые мощные скарновые прожилки содержат значи-
тельное количество рудных прожилков, гнезд и
линз, что делает их ключевым компетентным эле-
ментом в вмещающей оруденение среде [3].
Таким образом, основным параметром, оказы-
вающим влияние на богатое продуктивное орудене-
ние, является доля или объем скарновой массы на
единицу длины выработки. Значения этого пара-
метра численно очень близки к содержанию триок-
сида вольфрама в выработках, отличаясь от них не-
значительно. Например, при концентрации триок-
сида вольфрама в 0,8%, скарнонасыщенность
составляет 8%, а при максимальных значениях в
0,41% содержания триоксида вольфрама, скарнона-
сыщенность достигает 44%. Также отмечается вы-
сокая корреляция между содержанием триоксида
вольфрама и толщиной скарновых прожилков.
Основное промышленное оруденение на дан-
ном месторождении ограничено в рамках разведоч-
ных профилей 45-47 и характеризуется высокой
степенью сплошности и отчетливыми границами
рудных зон. По результатам разведочных работ в
пределах профилей 42-49 выделено общее количе-
ство в 7 рудных зон (тел), включая 4 рудные зоны
(тела) в пределах проектируемого карьера.
Список литературы
1. Баданина И.Ю. Вещественный состав и тех-
нологические свойства руд скарново-грейзенового
месторождения Северный Катпар: дис. канд. геол
наук: Санкт Петербург, 1998;
2. Омирсериков М.Ш., Исаева Л.Д., Асубаева
С.К. К вопросу редкометалльного рудообразования
(на примере месторождения Катпар) // of the
national academy of sciences of the republic of
kazakhstan. Series of geology and technical sciences.
Issn 2224-5278. Volume 5, number 419 (2016), 62 –
70;
3. Губайдулин Ф.Г. Катпарское скарново-грей-
зеновое месторождение вольфрама и молибдена //
Атлас моделей месторождений полезных ископае-
мых. – Алматы: Наука, 2004. – С. 96-98.
4 Байбатша А.Б. Модели месторождений цвет-
ных металлов. – Алматы: Асыл кітап, 2012.
5. Omirserikov M., Isaeva L. Toward a theory of
rare metal ore formaition illustrated by rare metal fields
in Central Kazakhstan. – Lambert Academic Publish-
ing, 2015. – P. 46.
Znanstvena misel journal №100/2025 25
ECONOMICS
THE MULTIPLIER EFFECT OF THE ZANGEZUR GLOBAL TRANSPORT CORRIDOR IN
ACCELERATING THE SUSTAINABLE DEVELOPMENT OF AZERBAIJAN
Aliyev Sh.
doctor of economic sciences, professor of Sumgait State University.
Head of the Centre For Karabakh Economic Research UNEC –
Azerbaijan State Economic University
ORCID: https://orcid.org/0000-0002-4997-7563
DOI: 10.5281/zenodo.15099808
Abstract
The article examines the multiplicative effect of the Zangezur global transport corridor in accelerating the
sustainable development of Azerbaijan. The strategic aspects of the Zangezur Global Transport Corridor are pro-
jected in the future. The regional and international advantages of the Zangezur corridor are explained, taking into
account the conditions of sustainable development. The potential for accelerating the integration of the countries
of the region with the commissioning of the Zangezur corridor is examined. The strategic role of the opening of
the Zangezur corridor in unifying the Turkish geography and accelerating the integration of Turkic-speaking states
is given. It is substantiated that after the commissioning of the Zangezur corridor, international cargo turnover will
increase and cargo transportation will be convenient. Taking modern global challenges as a basis, proposals are
made on the strategic aspects of the Zangezur Global Transport Corridor in the context of sustainable development.
Keywords: Azerbaijan, sustainable development, global challenges, Zangezur Global Transport Corridor,
strategic aspects of the Zangezur Corridor, prospects of the Zangezur Corridor.
Introduction
Let us note that in modern times, Azerbaijan is liv-
ing its glorious and honorable history. Thus, the role
and historical services of the Azerbaijani state and
Azerbaijan in raising the bowed stature of the Turkic
world, raising Turkish pride to a new level of awaken-
ing, taking bold steps at the world level in liberating the
occupied territories, and forming a very beautiful posi-
tive example should already be appreciated all over the
world. In writing these historical pages, the historical
services of the Great Leader Heydar Aliyev, whose
100th anniversary we will celebrate this year, are un-
forgettable and of strategic importance [1]. After Hey-
dar Aliyev returned to power in Azerbaijan for the sec-
ond time, starting from mid-1993, historical work was
done. As a result of Heydar Aliyev's foresight and un-
paralleled genius, the "Contract of the Century" was
signed on September 20, 1994, and thanks to the imple-
mentation of the oil strategy, economic reforms were
initiated and the foundation of army building was laid
[2, p. 16]. Under the leadership of President Ilham Ali-
yev, the worthy successor of the Great Leader, the army
building has been further accelerated and serious prep-
arations have been made to liberate our occupied lands
from the enemy. On the other hand, in the post-pan-
demic era, which is a global problem, a reassessment of
modern realities and definition of goals are required [3].
We would like to note that for many years, peace
negotiations with the participation of international or-
ganizations and leading world powers have not yielded
any results, and Armenia continues to recognize
Karabakh as its territory. Since September 27, 2020, the
Armenian armed forces and occupiers have been open-
ing fire from various large-caliber weapons, and the Ar-
menians have no intention of leaving Karabakh and lib-
erating the occupied territories, and in response to all
this, our brave national army, under the leadership of
the Supreme Commander-in-Chief, launched a counter-
attack. During the 44-day battles, our soldiers and of-
ficers showed unparalleled heroism and liberated our
lands from under the dirty feet of the Armenians, and
soon large-scale construction work began in the territo-
ries liberated from occupation [4].
Regional and international strategic im-
portance of the Zangezur Global Transport Corri-
dor in the context of sustainable development. So-
cio-economic rehabilitation of the liberated territories,
taking constructive measures, implementing infrastruc-
ture projects, organizing socially and industrially im-
portant enterprises - all these are, of course, issues that
require considerable resources and time, and labor. But
there are issues that are more important and of strategic
importance for the implementation of all this. Solving
the problems of economic development and settlement
in any territory, primarily the implementation of road
projects and the opening of communications, are essen-
tial conditions. Along with these, two new economic
regions have been created in the liberated territories,
namely the Karabakh and East Zangezur economic re-
gions, and in general the number of economic regions
in our country has increased from 12 to 14 [5]. The ef-
ficient use of resources of newly created economic re-
gions, the construction of modern facilities in these ar-
eas, the construction of residential areas, the formation
of recreational areas, the organization of areas contain-
ing utility services, and the formation of conditions that
can generally ensure normal living require continuous
work, a lot of money and labor [6]. In addition, the first
noticeable large-scale projects in the liberated territo-
ries were related to transport projects, and we would
like to touch on such projects in more detail.
It should be noted that currently the largest pro-
jects in Karabakh are related to transport projects.
Fuzuli International Airport, one of the largest airports
in this region, was built in a very short time - 8 months
ECONOMICS
THE MULTIPLIER EFFECT OF THE ZANGEZUR GLOBAL TRANSPORT CORRIDOR IN
ACCELERATING THE SUSTAINABLE DEVELOPMENT OF AZERBAIJAN
Aliyev Sh.
doctor of economic sciences, professor of Sumgait State University.
Head of the Centre For Karabakh Economic Research UNEC –
Azerbaijan State Economic University
ORCID: https://orcid.org/0000-0002-4997-7563
DOI: 10.5281/zenodo.15099808
Abstract
The article examines the multiplicative effect of the Zangezur global transport corridor in accelerating the
sustainable development of Azerbaijan. The strategic aspects of the Zangezur Global Transport Corridor are pro-
jected in the future. The regional and international advantages of the Zangezur corridor are explained, taking into
account the conditions of sustainable development. The potential for accelerating the integration of the countries
of the region with the commissioning of the Zangezur corridor is examined. The strategic role of the opening of
the Zangezur corridor in unifying the Turkish geography and accelerating the integration of Turkic-speaking states
is given. It is substantiated that after the commissioning of the Zangezur corridor, international cargo turnover will
increase and cargo transportation will be convenient. Taking modern global challenges as a basis, proposals are
made on the strategic aspects of the Zangezur Global Transport Corridor in the context of sustainable development.
Keywords: Azerbaijan, sustainable development, global challenges, Zangezur Global Transport Corridor,
strategic aspects of the Zangezur Corridor, prospects of the Zangezur Corridor.
Introduction
Let us note that in modern times, Azerbaijan is liv-
ing its glorious and honorable history. Thus, the role
and historical services of the Azerbaijani state and
Azerbaijan in raising the bowed stature of the Turkic
world, raising Turkish pride to a new level of awaken-
ing, taking bold steps at the world level in liberating the
occupied territories, and forming a very beautiful posi-
tive example should already be appreciated all over the
world. In writing these historical pages, the historical
services of the Great Leader Heydar Aliyev, whose
100th anniversary we will celebrate this year, are un-
forgettable and of strategic importance [1]. After Hey-
dar Aliyev returned to power in Azerbaijan for the sec-
ond time, starting from mid-1993, historical work was
done. As a result of Heydar Aliyev's foresight and un-
paralleled genius, the "Contract of the Century" was
signed on September 20, 1994, and thanks to the imple-
mentation of the oil strategy, economic reforms were
initiated and the foundation of army building was laid
[2, p. 16]. Under the leadership of President Ilham Ali-
yev, the worthy successor of the Great Leader, the army
building has been further accelerated and serious prep-
arations have been made to liberate our occupied lands
from the enemy. On the other hand, in the post-pan-
demic era, which is a global problem, a reassessment of
modern realities and definition of goals are required [3].
We would like to note that for many years, peace
negotiations with the participation of international or-
ganizations and leading world powers have not yielded
any results, and Armenia continues to recognize
Karabakh as its territory. Since September 27, 2020, the
Armenian armed forces and occupiers have been open-
ing fire from various large-caliber weapons, and the Ar-
menians have no intention of leaving Karabakh and lib-
erating the occupied territories, and in response to all
this, our brave national army, under the leadership of
the Supreme Commander-in-Chief, launched a counter-
attack. During the 44-day battles, our soldiers and of-
ficers showed unparalleled heroism and liberated our
lands from under the dirty feet of the Armenians, and
soon large-scale construction work began in the territo-
ries liberated from occupation [4].
Regional and international strategic im-
portance of the Zangezur Global Transport Corri-
dor in the context of sustainable development. So-
cio-economic rehabilitation of the liberated territories,
taking constructive measures, implementing infrastruc-
ture projects, organizing socially and industrially im-
portant enterprises - all these are, of course, issues that
require considerable resources and time, and labor. But
there are issues that are more important and of strategic
importance for the implementation of all this. Solving
the problems of economic development and settlement
in any territory, primarily the implementation of road
projects and the opening of communications, are essen-
tial conditions. Along with these, two new economic
regions have been created in the liberated territories,
namely the Karabakh and East Zangezur economic re-
gions, and in general the number of economic regions
in our country has increased from 12 to 14 [5]. The ef-
ficient use of resources of newly created economic re-
gions, the construction of modern facilities in these ar-
eas, the construction of residential areas, the formation
of recreational areas, the organization of areas contain-
ing utility services, and the formation of conditions that
can generally ensure normal living require continuous
work, a lot of money and labor [6]. In addition, the first
noticeable large-scale projects in the liberated territo-
ries were related to transport projects, and we would
like to touch on such projects in more detail.
It should be noted that currently the largest pro-
jects in Karabakh are related to transport projects.
Fuzuli International Airport, one of the largest airports
in this region, was built in a very short time - 8 months
Znanstvena misel journal №100/2025 26
and put into operation in September 2021. This can also
be viewed as a global transport project implemented at
a very high speed. The construction and commissioning
of such an international airport in a short time shows
that the Azerbaijani state is determined to intensively
revive our lands liberated from occupation and to max-
imally accelerate the socio-economic development of
the region. Later, the construction of the Zangilan In-
ternational Airport and the creation of a similar
transport and logistics infrastructure led to the for-
mation of another large transport project and the com-
missioning of this airport in 2022. All this shows that
measures to more efficiently use the resources in the
region, include them in economic turnover and deploy
productive forces, and ensure a high-level settlement of
former internally displaced persons within the frame-
work of the Great Return are already entering an inten-
sive phase. It is known that another such project is be-
ing implemented in Lachin, and the commissioning of
three international airports in the future will not only
increase the transport and logistics capabilities of the
region, but also have a positive impact on accelerating
the socio-economic construction processes, and these
are already actively taking place [7].
At the same time, the implementation of 17 large
and small transport projects, for example, the construc-
tion of the Ahmadbeyli-Fuzuli-Shusha Victory Road -
a victory road consisting of very modern engineering
structures, as well as the implementation of several road
projects connecting the Kalbajar and Lachin regions
with other liberated territories, the construction of tun-
nels in areas with complex relief, the construction of
new roads will ultimately create an additional incentive
for the acceleration of integrative processes in the re-
gion and the creation of a network of enterprises, and
the settlement of the population. In this regard, in the
coming years, we will witness more bold steps being
taken, more intensive measures being taken in terms of
population settlement, and the acceleration of the Great
Return [8].
We believe that one of the most important projects
among these projects is the Zangezur transport corridor.
In general, the Zangezur transport corridor is currently
of great importance from the point of view of opening
up transport-logistics and communications at the inter-
national level, integrating countries, regions, continents
and intensifying international trade processes, acceler-
ating purchase and sale processes and flows of goods,
accelerating investment flows and raising trade and
economic relations between continents to a new stage,
optimizing related costs, and these factors, in turn, are
arguments that increase the role of the Zangezur global
transport corridor. In a situation where modern global
economic and technological challenges are accelerat-
ing, these mentioned are considered important elements
[9, p.361].
In fact, the opening of the Zangezur transport cor-
ridor is also in the interest of major powers, including
the European Union. It is in the interest of China, one
of the countries with the largest economies at the fore-
front of the global economy, and all this includes the
relevance and strategic importance of the Zangezur
transport corridor. As a result of the disruption of land
connections between the Turkic states, serious prob-
lems have arisen in the integration of these states and
the preservation of their geographical connections. In
view of these factors, the opening of the Zangezur cor-
ridor is of considerable strategic importance for the
Turkic states for their economic integration. The total
market of the Turkic states is estimated at 1.2 trillion
and this includes the Turkish economy, which is among
the top 15 economies in the world, the economy of Ka-
zakhstan, which has a fairly strong economy in Central
Asia, as well as the economies of Uzbekistan, Turk-
menistan, Kyrgyzstan and Azerbaijan. In general, there
are sufficient resources, natural reserves, underground
and surface wealth in the territories of the Turkic-
speaking states. Nature has endowed the Turkic states
with sufficient resources. There are oil and gas fields in
Kazakhstan, Uzbekistan, Azerbaijan and Turkmeni-
stan. It is gratifying that recently Turkey has started
producing natural gas in the Black Sea. These are the
national treasures that nature has bestowed upon the
Turkic states, and we believe that with the opening of
the Zangezur global transport corridor, the integration
of the Turkic states will reach a new level and stage.
This will not only expand ordinary economic rela-
tions, but also the unification of the Turkic world, the
closer convergence of Turkish culture and Turkish cus-
toms and traditions, the intensive occurrence of travel,
trade and commerce processes, and as a result, the po-
tential for creating new opportunities in the implemen-
tation of economic projects of Turkic-speaking states
and increasing their economic power will be formed
[10].
The multiplicative role of the Zangezur Global
Transport Corridor in the context of sustainable de-
velopment in a global perspective. After the Great
Karabakh Victory, a new geopolitical and geostrategic
situation has emerged in the region, and the processes
are continuing rapidly. In particular, the opening of the
Zangezur corridor, in accordance with the November
10 Statement, is in line with the strategic interests of
neighboring states with strong, reliable partnership re-
lations in political and economic activities, such as
Russia and Azerbaijan. The Zangezur corridor is a very
important communication hub connecting the Eurasian
space with each other, the gate to the Caucasus and
Central Asia. At the informal Summit of the Coopera-
tion Council of Turkic-Speaking States held in a vide-
oconference format on March 31 this year, Azerbaijani
President Ilham Aliyev spoke about the geopolitical
and geostrategic importance of the Zangezur corridor:
"The Zangezur corridor is a historical achievement. The
fact that this issue is especially reflected in the Trilat-
eral Statement is also our great political victory...
Zangezur, an ancient Azerbaijani land, will now play
the role of unifying the Turkic world."
At the same time, this corridor will significantly
expand the opportunities for the Russian Federation to
expand trade and economic relations with Turkey, a
very important strategic partner for it. According to pre-
liminary estimates, the value of cargo transported
through the Zangezur corridor will be measured in bil-
lions of dollars, and this will cover cargo transportation,
trade and economic relations, and wider commodity
and put into operation in September 2021. This can also
be viewed as a global transport project implemented at
a very high speed. The construction and commissioning
of such an international airport in a short time shows
that the Azerbaijani state is determined to intensively
revive our lands liberated from occupation and to max-
imally accelerate the socio-economic development of
the region. Later, the construction of the Zangilan In-
ternational Airport and the creation of a similar
transport and logistics infrastructure led to the for-
mation of another large transport project and the com-
missioning of this airport in 2022. All this shows that
measures to more efficiently use the resources in the
region, include them in economic turnover and deploy
productive forces, and ensure a high-level settlement of
former internally displaced persons within the frame-
work of the Great Return are already entering an inten-
sive phase. It is known that another such project is be-
ing implemented in Lachin, and the commissioning of
three international airports in the future will not only
increase the transport and logistics capabilities of the
region, but also have a positive impact on accelerating
the socio-economic construction processes, and these
are already actively taking place [7].
At the same time, the implementation of 17 large
and small transport projects, for example, the construc-
tion of the Ahmadbeyli-Fuzuli-Shusha Victory Road -
a victory road consisting of very modern engineering
structures, as well as the implementation of several road
projects connecting the Kalbajar and Lachin regions
with other liberated territories, the construction of tun-
nels in areas with complex relief, the construction of
new roads will ultimately create an additional incentive
for the acceleration of integrative processes in the re-
gion and the creation of a network of enterprises, and
the settlement of the population. In this regard, in the
coming years, we will witness more bold steps being
taken, more intensive measures being taken in terms of
population settlement, and the acceleration of the Great
Return [8].
We believe that one of the most important projects
among these projects is the Zangezur transport corridor.
In general, the Zangezur transport corridor is currently
of great importance from the point of view of opening
up transport-logistics and communications at the inter-
national level, integrating countries, regions, continents
and intensifying international trade processes, acceler-
ating purchase and sale processes and flows of goods,
accelerating investment flows and raising trade and
economic relations between continents to a new stage,
optimizing related costs, and these factors, in turn, are
arguments that increase the role of the Zangezur global
transport corridor. In a situation where modern global
economic and technological challenges are accelerat-
ing, these mentioned are considered important elements
[9, p.361].
In fact, the opening of the Zangezur transport cor-
ridor is also in the interest of major powers, including
the European Union. It is in the interest of China, one
of the countries with the largest economies at the fore-
front of the global economy, and all this includes the
relevance and strategic importance of the Zangezur
transport corridor. As a result of the disruption of land
connections between the Turkic states, serious prob-
lems have arisen in the integration of these states and
the preservation of their geographical connections. In
view of these factors, the opening of the Zangezur cor-
ridor is of considerable strategic importance for the
Turkic states for their economic integration. The total
market of the Turkic states is estimated at 1.2 trillion
and this includes the Turkish economy, which is among
the top 15 economies in the world, the economy of Ka-
zakhstan, which has a fairly strong economy in Central
Asia, as well as the economies of Uzbekistan, Turk-
menistan, Kyrgyzstan and Azerbaijan. In general, there
are sufficient resources, natural reserves, underground
and surface wealth in the territories of the Turkic-
speaking states. Nature has endowed the Turkic states
with sufficient resources. There are oil and gas fields in
Kazakhstan, Uzbekistan, Azerbaijan and Turkmeni-
stan. It is gratifying that recently Turkey has started
producing natural gas in the Black Sea. These are the
national treasures that nature has bestowed upon the
Turkic states, and we believe that with the opening of
the Zangezur global transport corridor, the integration
of the Turkic states will reach a new level and stage.
This will not only expand ordinary economic rela-
tions, but also the unification of the Turkic world, the
closer convergence of Turkish culture and Turkish cus-
toms and traditions, the intensive occurrence of travel,
trade and commerce processes, and as a result, the po-
tential for creating new opportunities in the implemen-
tation of economic projects of Turkic-speaking states
and increasing their economic power will be formed
[10].
The multiplicative role of the Zangezur Global
Transport Corridor in the context of sustainable de-
velopment in a global perspective. After the Great
Karabakh Victory, a new geopolitical and geostrategic
situation has emerged in the region, and the processes
are continuing rapidly. In particular, the opening of the
Zangezur corridor, in accordance with the November
10 Statement, is in line with the strategic interests of
neighboring states with strong, reliable partnership re-
lations in political and economic activities, such as
Russia and Azerbaijan. The Zangezur corridor is a very
important communication hub connecting the Eurasian
space with each other, the gate to the Caucasus and
Central Asia. At the informal Summit of the Coopera-
tion Council of Turkic-Speaking States held in a vide-
oconference format on March 31 this year, Azerbaijani
President Ilham Aliyev spoke about the geopolitical
and geostrategic importance of the Zangezur corridor:
"The Zangezur corridor is a historical achievement. The
fact that this issue is especially reflected in the Trilat-
eral Statement is also our great political victory...
Zangezur, an ancient Azerbaijani land, will now play
the role of unifying the Turkic world."
At the same time, this corridor will significantly
expand the opportunities for the Russian Federation to
expand trade and economic relations with Turkey, a
very important strategic partner for it. According to pre-
liminary estimates, the value of cargo transported
through the Zangezur corridor will be measured in bil-
lions of dollars, and this will cover cargo transportation,
trade and economic relations, and wider commodity
Znanstvena misel journal №100/2025 27
markets in the region. If we add the huge Chinese mar-
ket to this, we can predict that this figure will increase.
Interestingly, up to $ 1.2 trillion of this market falls on
the share of Turkic-speaking countries, led by Turkey.
As we have noted, Azerbaijan and Russia will have the
opportunity to benefit from these important commodity
markets to the maximum. Through the Zangezur corri-
dor, Azerbaijan and Russia will have the potential to
strengthen their integrative relations with numerous
world countries. By increasing the intensity of cargo
transportation between West and East, North and
South, expanding international trade operations, and
significantly developing the transport and logistics sec-
tor, additional real potential will be formed for increas-
ing the political and economic power of Azerbaijan and
Russia. It is currently known that large-scale construc-
tion work is being carried out in the newly created
Karabakh and East Zangezur economic regions after
our historic victory in the Patriotic War. [11]. Measures
are being taken to ensure the "Great Return", social in-
frastructure is being formed, in short, life is boiling and
reviving in the territories liberated from occupation.
The most important of these projects is the Zangezur
global transport corridor. In general, the Zangezur cor-
ridor is currently of great importance from the point of
view of opening up transport-logistics and communica-
tions at the international level, integrating countries, re-
gions, continents and intensifying international trade
processes, accelerating commodity and investment
flows, raising trade and economic relations between
continents to a new stage, and optimizing related costs.
These factors, in turn, are arguments that increase the
role of the Zangezur corridor. In a situation where mod-
ern global economic and technological challenges are
accelerating, these are considered important elements.
At the same time, the recent contradictory events in the
world, wars, sanctions against Russia by the US and
European Union countries, deterioration of relations
with China, and unconstructive behavior of some states
in the region have formed new views on global
transport corridors. It is also important to note how
many strong countries have an interest in opening a
communication route like the Zangezur corridor [12].
In our opinion, the opening of the Zangezur
transport corridor is actually in the interest of major
powers, including the European Union. It is in the in-
terest of China, one of the largest economies leading the
global economy. However, I believe that the opening of
the Zangezur global transport corridor is primarily of
historical importance and strategic significance for the
Turkic states. The Turkic states have been separated
from each other for hundreds of years, and as a result
of the severance of land connections between them, se-
rious problems have arisen in the integration of these
states and the preservation of their geographical con-
nections. Russia and Iran, taking as an opportunity the
collapse of the Ottoman Empire after the First World
War and the need for a certain amount of time for the
formation of Turkey as an independent state, treacher-
ously managed to injure the geography of the Turkic
world. It was the Russian Bolsheviks who, by giving
the territory between Azerbaijan and Nakhchivan to
Armenia, managed to cut the land borders between
Azerbaijan and Turkey, which created very serious ob-
stacles to the development of Azerbaijan, and these
problems still persist. [13].
As a logical consequence of the Great Karabakh
Victory, historical events are taking place in the region,
in Turkish geography and in our country. The processes
of revitalization of the Karabakh and East Zangezur
economic regions, established by the initiative of the
President of the country and the Decree dated July 7,
2021, have entered an intensive phase. A large-scale in-
frastructure network is being created, residential areas
are being built, and projects based on "smart" technol-
ogies are being implemented. The commissioning of
Fuzuli International Airport is of strategic importance
as the largest transport project in the region. Currently,
work on various transport projects, the creation of in-
dustrial infrastructure and the organization of a free
economic zone is accelerating in many directions.
However, along with all this, the world's attention is fo-
cused on the Zangezur corridor, and there are serious
grounds for this. The opening of the Zangezur corridor
is of great importance not only for the strategic interests
of Russia and Azerbaijan, but also for other regional
countries and Turkic-speaking states within the Turkish
geography. The total value of cargo that will circulate
through the Zangezur corridor is expected to be signif-
icantly higher, and the volume of cargo transportation
and import-export operations in the region will increase
many times. Taking into account the large-scale Chi-
nese market factor, which has shown serious interest in
the productive use of the Zangezur corridor, the geoe-
conomic importance of this corridor has increased con-
siderably [14].
Considering that today the annual volume of trade
turnover between the European Union and China is ap-
proximately $560 billion and the Zangezur corridor is
an optimal route for both of these poles, the importance
of the corridor becomes somewhat clearer. At the same
time, by benefiting from the Zangezur corridor, it is
possible to predict that integration between the Turkic-
speaking states - Azerbaijan, Kazakhstan, Uzbekistan,
Kyrgyzstan and Turkmenistan, led by Turkey, which
has a common market of $1.2 trillion, will expand in a
short time and foreign trade turnover will increase sig-
nificantly [15]. At the VIII Summit of the Cooperation
Council of Turkic-speaking States, Azerbaijani Presi-
dent Ilham Aliyev said: “...in 1920, the Soviet authori-
ties, by tearing Zangezur from Azerbaijan and giving it
to Armenia, disrupted the geographical connection of
the Turkic world, and anyone can see this by looking at
the map. Today, we are restoring this geography. "With
the implementation of transport and communication
projects, we are reconnecting and uniting this geogra-
phy, and I hope that we will succeed in this until the
end" [16; 17; 18]. Yes, historical justice is being re-
stored, and Turkic-speaking states are gaining unprec-
edented opportunities to integrate more closely, in-
crease their economic potential, and strengthen their
geographical position.
Result. Thus, the creation of the Zangezur global
transport corridor will strengthen the Turkic world and
allow the Turkic-speaking states to play a more im-
portant role in the world economy and world politics in
markets in the region. If we add the huge Chinese mar-
ket to this, we can predict that this figure will increase.
Interestingly, up to $ 1.2 trillion of this market falls on
the share of Turkic-speaking countries, led by Turkey.
As we have noted, Azerbaijan and Russia will have the
opportunity to benefit from these important commodity
markets to the maximum. Through the Zangezur corri-
dor, Azerbaijan and Russia will have the potential to
strengthen their integrative relations with numerous
world countries. By increasing the intensity of cargo
transportation between West and East, North and
South, expanding international trade operations, and
significantly developing the transport and logistics sec-
tor, additional real potential will be formed for increas-
ing the political and economic power of Azerbaijan and
Russia. It is currently known that large-scale construc-
tion work is being carried out in the newly created
Karabakh and East Zangezur economic regions after
our historic victory in the Patriotic War. [11]. Measures
are being taken to ensure the "Great Return", social in-
frastructure is being formed, in short, life is boiling and
reviving in the territories liberated from occupation.
The most important of these projects is the Zangezur
global transport corridor. In general, the Zangezur cor-
ridor is currently of great importance from the point of
view of opening up transport-logistics and communica-
tions at the international level, integrating countries, re-
gions, continents and intensifying international trade
processes, accelerating commodity and investment
flows, raising trade and economic relations between
continents to a new stage, and optimizing related costs.
These factors, in turn, are arguments that increase the
role of the Zangezur corridor. In a situation where mod-
ern global economic and technological challenges are
accelerating, these are considered important elements.
At the same time, the recent contradictory events in the
world, wars, sanctions against Russia by the US and
European Union countries, deterioration of relations
with China, and unconstructive behavior of some states
in the region have formed new views on global
transport corridors. It is also important to note how
many strong countries have an interest in opening a
communication route like the Zangezur corridor [12].
In our opinion, the opening of the Zangezur
transport corridor is actually in the interest of major
powers, including the European Union. It is in the in-
terest of China, one of the largest economies leading the
global economy. However, I believe that the opening of
the Zangezur global transport corridor is primarily of
historical importance and strategic significance for the
Turkic states. The Turkic states have been separated
from each other for hundreds of years, and as a result
of the severance of land connections between them, se-
rious problems have arisen in the integration of these
states and the preservation of their geographical con-
nections. Russia and Iran, taking as an opportunity the
collapse of the Ottoman Empire after the First World
War and the need for a certain amount of time for the
formation of Turkey as an independent state, treacher-
ously managed to injure the geography of the Turkic
world. It was the Russian Bolsheviks who, by giving
the territory between Azerbaijan and Nakhchivan to
Armenia, managed to cut the land borders between
Azerbaijan and Turkey, which created very serious ob-
stacles to the development of Azerbaijan, and these
problems still persist. [13].
As a logical consequence of the Great Karabakh
Victory, historical events are taking place in the region,
in Turkish geography and in our country. The processes
of revitalization of the Karabakh and East Zangezur
economic regions, established by the initiative of the
President of the country and the Decree dated July 7,
2021, have entered an intensive phase. A large-scale in-
frastructure network is being created, residential areas
are being built, and projects based on "smart" technol-
ogies are being implemented. The commissioning of
Fuzuli International Airport is of strategic importance
as the largest transport project in the region. Currently,
work on various transport projects, the creation of in-
dustrial infrastructure and the organization of a free
economic zone is accelerating in many directions.
However, along with all this, the world's attention is fo-
cused on the Zangezur corridor, and there are serious
grounds for this. The opening of the Zangezur corridor
is of great importance not only for the strategic interests
of Russia and Azerbaijan, but also for other regional
countries and Turkic-speaking states within the Turkish
geography. The total value of cargo that will circulate
through the Zangezur corridor is expected to be signif-
icantly higher, and the volume of cargo transportation
and import-export operations in the region will increase
many times. Taking into account the large-scale Chi-
nese market factor, which has shown serious interest in
the productive use of the Zangezur corridor, the geoe-
conomic importance of this corridor has increased con-
siderably [14].
Considering that today the annual volume of trade
turnover between the European Union and China is ap-
proximately $560 billion and the Zangezur corridor is
an optimal route for both of these poles, the importance
of the corridor becomes somewhat clearer. At the same
time, by benefiting from the Zangezur corridor, it is
possible to predict that integration between the Turkic-
speaking states - Azerbaijan, Kazakhstan, Uzbekistan,
Kyrgyzstan and Turkmenistan, led by Turkey, which
has a common market of $1.2 trillion, will expand in a
short time and foreign trade turnover will increase sig-
nificantly [15]. At the VIII Summit of the Cooperation
Council of Turkic-speaking States, Azerbaijani Presi-
dent Ilham Aliyev said: “...in 1920, the Soviet authori-
ties, by tearing Zangezur from Azerbaijan and giving it
to Armenia, disrupted the geographical connection of
the Turkic world, and anyone can see this by looking at
the map. Today, we are restoring this geography. "With
the implementation of transport and communication
projects, we are reconnecting and uniting this geogra-
phy, and I hope that we will succeed in this until the
end" [16; 17; 18]. Yes, historical justice is being re-
stored, and Turkic-speaking states are gaining unprec-
edented opportunities to integrate more closely, in-
crease their economic potential, and strengthen their
geographical position.
Result. Thus, the creation of the Zangezur global
transport corridor will strengthen the Turkic world and
allow the Turkic-speaking states to play a more im-
portant role in the world economy and world politics in
Znanstvena misel journal №100/2025 28
the new conditions arising in the organization of the
Turkic-speaking states.
⁻ The commissioning of the Zangezur corridor
will not only expand ordinary economic relations, but
also unite the Turkic world, bring its culture and tradi-
tions closer together, intensify travel and trade pro-
cesses, and as a result, create new opportunities for the
implementation of economic projects of Turkic-speak-
ing states and increase their economic power;
⁻ The opening of the Zangezur corridor will also
strengthen the Turkic world, allow them to play a more
important role in the world economy and world politics
in the new conditions arising in the organization of Tur-
kic-speaking states;
⁻ As a result of the realization of this historical
opportunity, the Zangezur corridor will bring the coun-
tries of the region closer together, and by uniting the
Turkic geography, it will significantly increase the eco-
nomic power, competitiveness and international image
of our country in the region and the world;
⁻ Most importantly, it will enable the economic
progress of Turkic-speaking states, increase the stand-
ard of living of the population, strengthen economic
and national security and defense, intensify transfer ex-
changes for the development of high technologies, and
attract new resources for the preservation and develop-
ment of the values of the Turkic world, etc.
References
1. Azərbaycan Respublikasında 2023-cü ilin
“Heydər Əliyev İli” elan edilməsi haqqında
Azərbaycan Respublikası Prezidentinin Sərəncamı. –
Bakı, – 29 sentyabr 2022-ci il.
2. Əliyev, Ş.T. Heydər Əliyev dühası və əsrin
müqaviləsi// Jurnal “Geostrategiya”(AAK), Bakı,
№05, noyabr, 2017, №05(41).- S.14-18.
3. Алиев, Ш.Т., Гулиев, Х.С. Основные
глобальные экономические проблемы в мире в
современных условиях и постпандемическом
периоде // II International Scientific and Practical Con-
ference Scientific trends and trends in the context of
globalization held on in Umeå, Kingdom of Sweden.
InterConf, September 19-20, 2021, № 75, с.14-22.
https://doi.org/10.51582/interconf.19-20. 09.
2021.002; https://ojs.ukrlogos.in.ua/index.php/inter-
conf/article/view/14567/13278.
4. Səmədzadə, Z.Ə. Qarabağ iqtisadiyyatı 100
ildə: 5 cild/ Z. Səmədzadə; [baş red. A. Səmədzadə; red.
Y. Məmmədova]. Bakı: Kitab Çapı, 2022. – 856 s.
5. Azərbaycan Respublikasında iqtisadi rayon-
ların yeni bölgüsü haqqında Azərbaycan Respublikası
Prezidentinin Fərmanı. – Bakı, – 7 iyul 2021-ci il.
6. Əliyev, Ş.T. Qarabağ və Şərqi Zəngəzur
iqtisadi rayonlarının yaradılmasının strateji aspektləri //
Jurnal “Geostrategiya”, Bakı, 2021, №4. – Səh. 67-72.
http://geostrategiya.az/pdf/2021/0464.pdf.
7. Алиев, Ш.Т. Стратегическая важность воз-
рождения Карабахского и Восточно-Зангезурского
экономических районов Азербайджана // “Вопросы
истории”, Москва, 2022, № 6, Səh. 148-155.
https://elibrary.ru/item.asp?id=48808624.
8. Əliyev, Aliyev, Sh.T., Babayev F., Gafarli G.,
Galandarova U., Balajayeva T. Economic security of
regions: A prerequisite for diversifying the Azerbaijan
economy// Journal of East European and Central Asian
Research (JEECAR). 2023. September. Vol. 10 No. 5
(2023), p. 827-840. – http://dx.doi.org/10.15549/jee-
car.v10i5.1480.
9. Megits, N., Aliyev, S. T., Pustovhar, S., Bieli-
alov, T., & Prokopenko, O. (2022). The «Five-Helix»
Model as an effective way to develop business in In-
dustry 4.0 of selected countries. // Journal of Eastern
European and Central Asian Research, 9(2), 2022. 357-
368. https://doi.org/10.15549/jeecar.v9i2.92012(Sco-
pus),https://ieeca.org/journal/in-
dex.php/JEECAR/article/view/920.
10. Алиев, Ш., Маммадов, Э., & Ахмедова, Т.
Актуальные вопросы развития предприниматель-
ства на освобождённых от оккупации землях Азер-
байджана. Scientific Collection «InterConf», 2022,
(122), 26–32. https://archive.interconf.center/in-
dex.php/conference-proceeding/article/view/1183
11. Гасымлы, В. Карабах и Восточный Зан-
гезур будут новым драйвером экономического ро-
ста в Азербайджане / В. Гасымлы // Интерактивная
наука. – 2022. № 3(68), – c. 69-70.
12. Aliyev, Sh.T. Rəqəmsal iqtisadiyyatin for-
malaşdirilmasi və inkişafi (Çin təcrübəsi). I Interna-
tional Conference on Modern Trends in Digital Econ-
omy, Baku, 13-14 February, 2020-Səh. 107-108.
https://de-conf.unec.edu.az/images/Proceed-
ing%20book_Conference_Digital%20Economy_13-
14%20february%202020.pdf.
13. Алиев, Ш.Т. Экономическая дипломатия.
Баку, «Наука и образование», 2012. – 196 с.
14. Алиев, Ш.Т. Внешнеэкономическая поли-
тика Азербайджана. Сумгаит: Изд-во Сумгаитского
государственного университета, 2015, – 185 с.
15. Алиев, Ш.Т., Панахалиева, М.О., Солтанов,
С. Роль Зангезурского коридора в усилении
логистическо-транспортной инфраструктуры в
регионе / I International Scientific and Practical Con-
ference Recent Advances in Global Science held in Vil-
nus, Lithuania and for publishing as cientific article,
August16-18, 2022. – с. 15-20.
16. İstanbulda Türkdilli Dövlətlərin Əməkdaşlıq
Şurasının VIII Zirvə Görüşü keçirilib. 12 noyabr 2021.
https://president.az/az/articles/view/54183.
17. Наджафов Намиг Адалат оглы, Ахмедова
Тарана Муталлим гызы, & Алиев Шафа Тифлис
оглы. Роль инвестиционных ресурсов в возрожде-
нии постконфликтных территорий в контексте меж-
дународного опыта. Scientific Collection «Inter-
Conf», (2023), (164), 39–48. https://archive.inter-
conf.center/index.php/conference-
proceeding/article/view/4115.
18. Алиев, Ш.Т., Меликова, Л.А. Актуальные
проблемы и объективные реалии мирового опыта в
восстановлении освобожденных от оккупации тер-
риторий/ IX Международная Научно-Практическая
Конференция «Развитие науки и практики в гло-
бально меняющемся мире в условиях рисков». –
Россия, г. Москва. 28 марта 2022 года- С.277-286.
the new conditions arising in the organization of the
Turkic-speaking states.
⁻ The commissioning of the Zangezur corridor
will not only expand ordinary economic relations, but
also unite the Turkic world, bring its culture and tradi-
tions closer together, intensify travel and trade pro-
cesses, and as a result, create new opportunities for the
implementation of economic projects of Turkic-speak-
ing states and increase their economic power;
⁻ The opening of the Zangezur corridor will also
strengthen the Turkic world, allow them to play a more
important role in the world economy and world politics
in the new conditions arising in the organization of Tur-
kic-speaking states;
⁻ As a result of the realization of this historical
opportunity, the Zangezur corridor will bring the coun-
tries of the region closer together, and by uniting the
Turkic geography, it will significantly increase the eco-
nomic power, competitiveness and international image
of our country in the region and the world;
⁻ Most importantly, it will enable the economic
progress of Turkic-speaking states, increase the stand-
ard of living of the population, strengthen economic
and national security and defense, intensify transfer ex-
changes for the development of high technologies, and
attract new resources for the preservation and develop-
ment of the values of the Turkic world, etc.
References
1. Azərbaycan Respublikasında 2023-cü ilin
“Heydər Əliyev İli” elan edilməsi haqqında
Azərbaycan Respublikası Prezidentinin Sərəncamı. –
Bakı, – 29 sentyabr 2022-ci il.
2. Əliyev, Ş.T. Heydər Əliyev dühası və əsrin
müqaviləsi// Jurnal “Geostrategiya”(AAK), Bakı,
№05, noyabr, 2017, №05(41).- S.14-18.
3. Алиев, Ш.Т., Гулиев, Х.С. Основные
глобальные экономические проблемы в мире в
современных условиях и постпандемическом
периоде // II International Scientific and Practical Con-
ference Scientific trends and trends in the context of
globalization held on in Umeå, Kingdom of Sweden.
InterConf, September 19-20, 2021, № 75, с.14-22.
https://doi.org/10.51582/interconf.19-20. 09.
2021.002; https://ojs.ukrlogos.in.ua/index.php/inter-
conf/article/view/14567/13278.
4. Səmədzadə, Z.Ə. Qarabağ iqtisadiyyatı 100
ildə: 5 cild/ Z. Səmədzadə; [baş red. A. Səmədzadə; red.
Y. Məmmədova]. Bakı: Kitab Çapı, 2022. – 856 s.
5. Azərbaycan Respublikasında iqtisadi rayon-
ların yeni bölgüsü haqqında Azərbaycan Respublikası
Prezidentinin Fərmanı. – Bakı, – 7 iyul 2021-ci il.
6. Əliyev, Ş.T. Qarabağ və Şərqi Zəngəzur
iqtisadi rayonlarının yaradılmasının strateji aspektləri //
Jurnal “Geostrategiya”, Bakı, 2021, №4. – Səh. 67-72.
http://geostrategiya.az/pdf/2021/0464.pdf.
7. Алиев, Ш.Т. Стратегическая важность воз-
рождения Карабахского и Восточно-Зангезурского
экономических районов Азербайджана // “Вопросы
истории”, Москва, 2022, № 6, Səh. 148-155.
https://elibrary.ru/item.asp?id=48808624.
8. Əliyev, Aliyev, Sh.T., Babayev F., Gafarli G.,
Galandarova U., Balajayeva T. Economic security of
regions: A prerequisite for diversifying the Azerbaijan
economy// Journal of East European and Central Asian
Research (JEECAR). 2023. September. Vol. 10 No. 5
(2023), p. 827-840. – http://dx.doi.org/10.15549/jee-
car.v10i5.1480.
9. Megits, N., Aliyev, S. T., Pustovhar, S., Bieli-
alov, T., & Prokopenko, O. (2022). The «Five-Helix»
Model as an effective way to develop business in In-
dustry 4.0 of selected countries. // Journal of Eastern
European and Central Asian Research, 9(2), 2022. 357-
368. https://doi.org/10.15549/jeecar.v9i2.92012(Sco-
pus),https://ieeca.org/journal/in-
dex.php/JEECAR/article/view/920.
10. Алиев, Ш., Маммадов, Э., & Ахмедова, Т.
Актуальные вопросы развития предприниматель-
ства на освобождённых от оккупации землях Азер-
байджана. Scientific Collection «InterConf», 2022,
(122), 26–32. https://archive.interconf.center/in-
dex.php/conference-proceeding/article/view/1183
11. Гасымлы, В. Карабах и Восточный Зан-
гезур будут новым драйвером экономического ро-
ста в Азербайджане / В. Гасымлы // Интерактивная
наука. – 2022. № 3(68), – c. 69-70.
12. Aliyev, Sh.T. Rəqəmsal iqtisadiyyatin for-
malaşdirilmasi və inkişafi (Çin təcrübəsi). I Interna-
tional Conference on Modern Trends in Digital Econ-
omy, Baku, 13-14 February, 2020-Səh. 107-108.
https://de-conf.unec.edu.az/images/Proceed-
ing%20book_Conference_Digital%20Economy_13-
14%20february%202020.pdf.
13. Алиев, Ш.Т. Экономическая дипломатия.
Баку, «Наука и образование», 2012. – 196 с.
14. Алиев, Ш.Т. Внешнеэкономическая поли-
тика Азербайджана. Сумгаит: Изд-во Сумгаитского
государственного университета, 2015, – 185 с.
15. Алиев, Ш.Т., Панахалиева, М.О., Солтанов,
С. Роль Зангезурского коридора в усилении
логистическо-транспортной инфраструктуры в
регионе / I International Scientific and Practical Con-
ference Recent Advances in Global Science held in Vil-
nus, Lithuania and for publishing as cientific article,
August16-18, 2022. – с. 15-20.
16. İstanbulda Türkdilli Dövlətlərin Əməkdaşlıq
Şurasının VIII Zirvə Görüşü keçirilib. 12 noyabr 2021.
https://president.az/az/articles/view/54183.
17. Наджафов Намиг Адалат оглы, Ахмедова
Тарана Муталлим гызы, & Алиев Шафа Тифлис
оглы. Роль инвестиционных ресурсов в возрожде-
нии постконфликтных территорий в контексте меж-
дународного опыта. Scientific Collection «Inter-
Conf», (2023), (164), 39–48. https://archive.inter-
conf.center/index.php/conference-
proceeding/article/view/4115.
18. Алиев, Ш.Т., Меликова, Л.А. Актуальные
проблемы и объективные реалии мирового опыта в
восстановлении освобожденных от оккупации тер-
риторий/ IX Международная Научно-Практическая
Конференция «Развитие науки и практики в гло-
бально меняющемся мире в условиях рисков». –
Россия, г. Москва. 28 марта 2022 года- С.277-286.
Znanstvena misel journal №100/2025 29
PRIORITY SKILLS FOR THE LATVIAN LABOUR MARKET: RESULTS OF A STAKEHOLDER
SURVEY
Skorobogatova O.
Mg.oec., Lecturer of the Faculty of Transport and Management
Transport and Telecommunication Institute, Latvia
DOI: 10.5281/zenodo.15099812
Abstract
The stakeholder survey allows to identify which skills are in demand in the Latvian labor market and to assess
the extent to which training meets the requirements of employers. The results obtained can be used to optimize
training strategies and increase the competitiveness of employees, which in turn contributes to improving the over-
all efficiency of the labor market. In the context of population ageing, migration and technological change, the
study of skills in demand is an important step for creating a balanced and efficient labor market in Latvia. This
makes this study relevant for all stakeholders - from state structures and educational institutions to employers and
employees.
Keywords: skills, Latvia, labour market, stakeholder survey, recommendations.
Introduction
The relevance of the study is due to rapid changes
in the Latvian labour market caused by globalization,
digitalization and technological innovations. Modern
economic and social conditions require new competen-
cies and flexibility from employees to adapt to chang-
ing market needs. At the same time, both technical and
interpersonal skills such as critical thinking, communi-
cation and learning ability are becoming key success
factors.
The aim of this study is to identify priority profes-
sional skills in demand in the Latvian labor market. The
study aims to understand the key competencies that are
necessary to improve the competitiveness of employees
and to effectively adapt to changes in the labor market
caused by technological, social and economic transfor-
mations. The results obtained can be used to optimize
educational programs, as well as to develop skills de-
velopment strategies, which contributes to improving
the overall efficiency of the labor market and reducing
the gap between employers' expectations and the level
of applicants' training.
As outlined in the McKinsey Global Institute's re-
port (2024): physical skills are still important, but tech-
nological, social and emotional skills may be more in
demand. [3] The focus is shifting from traditional skills
and narrow specialization to broader and more compre-
hensive competencies that include the ability to adapt
to a rapidly changing environment, learn new technol-
ogies and use digital tools effectively.
Latvia, one of the countries in the Baltic region,
has gone through significant changes in its economy
and employment structure since regaining independ-
ence in 1991. The transformations associated with the
shift from a centrally planned economy to a market
economy, as well as the impact of global economic
trends, have had a significant impact on the country's
labor market.
At the beginning of 2024, Latvia had a population
of 1 million 872 thousand. 11.1 thousand less than a
year earlier, according to data from the Central Statisti-
cal Office. [2] In 2023, 945.7 thousand people were
economically active in Latvia, which is slightly more
than two thirds or 68.6% of the total population aged
15-74. [1]
Research Methodology
In order to analyze the priority skills in demand in
the Latvian labour market, a methodology was applied,
including the use of hierarchical clustering to identify
key groups of skills relevant for different sectors of the
economy. At the first stage of the study, data reflecting
employers' requirements to candidates was collected,
which allowed to form a complete picture of the com-
petencies in demand. Vacancies, corporate documents
and analytical reports of the companies were used as
input data, which ensured the comprehensiveness of the
approach.
To systematize and analyze the information ob-
tained, content analysis was used to identify and clas-
sify the key requirements outlined by employers. This
method facilitated the identification of 126 unique
skills, which were subsequently categorized using clus-
ter analysis. The classification of skills into 38 catego-
ries was done based on their structural and functional
similarities, which provided a deeper understanding of
the composition of the competencies in demand in the
Latvian labor market.
All companies participating in the study have in-
ternational experience, have significant business exper-
tise and manage large teams of employees. This makes
their skill requirements and perceptions relevant to a
wide range of professional fields and markets.
The usage of statistical analysis made it possible
to identify the most significant skill clusters by calcu-
lating their frequency among the surveyed companies.
As a result of the analysis, 21 skill clusters were identi-
fied (Table 1), which were the most frequently encoun-
tered and represented the key competencies demanded
by modern organizations.
PRIORITY SKILLS FOR THE LATVIAN LABOUR MARKET: RESULTS OF A STAKEHOLDER
SURVEY
Skorobogatova O.
Mg.oec., Lecturer of the Faculty of Transport and Management
Transport and Telecommunication Institute, Latvia
DOI: 10.5281/zenodo.15099812
Abstract
The stakeholder survey allows to identify which skills are in demand in the Latvian labor market and to assess
the extent to which training meets the requirements of employers. The results obtained can be used to optimize
training strategies and increase the competitiveness of employees, which in turn contributes to improving the over-
all efficiency of the labor market. In the context of population ageing, migration and technological change, the
study of skills in demand is an important step for creating a balanced and efficient labor market in Latvia. This
makes this study relevant for all stakeholders - from state structures and educational institutions to employers and
employees.
Keywords: skills, Latvia, labour market, stakeholder survey, recommendations.
Introduction
The relevance of the study is due to rapid changes
in the Latvian labour market caused by globalization,
digitalization and technological innovations. Modern
economic and social conditions require new competen-
cies and flexibility from employees to adapt to chang-
ing market needs. At the same time, both technical and
interpersonal skills such as critical thinking, communi-
cation and learning ability are becoming key success
factors.
The aim of this study is to identify priority profes-
sional skills in demand in the Latvian labor market. The
study aims to understand the key competencies that are
necessary to improve the competitiveness of employees
and to effectively adapt to changes in the labor market
caused by technological, social and economic transfor-
mations. The results obtained can be used to optimize
educational programs, as well as to develop skills de-
velopment strategies, which contributes to improving
the overall efficiency of the labor market and reducing
the gap between employers' expectations and the level
of applicants' training.
As outlined in the McKinsey Global Institute's re-
port (2024): physical skills are still important, but tech-
nological, social and emotional skills may be more in
demand. [3] The focus is shifting from traditional skills
and narrow specialization to broader and more compre-
hensive competencies that include the ability to adapt
to a rapidly changing environment, learn new technol-
ogies and use digital tools effectively.
Latvia, one of the countries in the Baltic region,
has gone through significant changes in its economy
and employment structure since regaining independ-
ence in 1991. The transformations associated with the
shift from a centrally planned economy to a market
economy, as well as the impact of global economic
trends, have had a significant impact on the country's
labor market.
At the beginning of 2024, Latvia had a population
of 1 million 872 thousand. 11.1 thousand less than a
year earlier, according to data from the Central Statisti-
cal Office. [2] In 2023, 945.7 thousand people were
economically active in Latvia, which is slightly more
than two thirds or 68.6% of the total population aged
15-74. [1]
Research Methodology
In order to analyze the priority skills in demand in
the Latvian labour market, a methodology was applied,
including the use of hierarchical clustering to identify
key groups of skills relevant for different sectors of the
economy. At the first stage of the study, data reflecting
employers' requirements to candidates was collected,
which allowed to form a complete picture of the com-
petencies in demand. Vacancies, corporate documents
and analytical reports of the companies were used as
input data, which ensured the comprehensiveness of the
approach.
To systematize and analyze the information ob-
tained, content analysis was used to identify and clas-
sify the key requirements outlined by employers. This
method facilitated the identification of 126 unique
skills, which were subsequently categorized using clus-
ter analysis. The classification of skills into 38 catego-
ries was done based on their structural and functional
similarities, which provided a deeper understanding of
the composition of the competencies in demand in the
Latvian labor market.
All companies participating in the study have in-
ternational experience, have significant business exper-
tise and manage large teams of employees. This makes
their skill requirements and perceptions relevant to a
wide range of professional fields and markets.
The usage of statistical analysis made it possible
to identify the most significant skill clusters by calcu-
lating their frequency among the surveyed companies.
As a result of the analysis, 21 skill clusters were identi-
fied (Table 1), which were the most frequently encoun-
tered and represented the key competencies demanded
by modern organizations.
Znanstvena misel journal №100/2025 30
Table 1
Key skills clusters (created by the author, 2024)
Nr. Skills cluster Skills
1 Accountability Responsibility for decisions; Taking accountability for mistakes; A responsible
approach to work
2 Adaptability Adjusting to changes; Flexible approaches; Managing stressful situations; Emo-
tional resilience
3 Client Orientation Focus on client needs; Maintaining client relationships; Creating value for cli-
ents
4 Commercial Aware-
ness
Understanding business processes; Financial literacy; Risk and opportunity as-
sessment; Market awareness; Identifying new opportunities
5 Commitment to
Continuous Learn-
ing
Continuous professional development; Self-education; Willingness to learn new
things; Organizing employee training
6 Communication Persuasion skills; Effective business communication; Building trust-based rela-
tionships
7 Creating New Value Generating new opportunities; Implementing innovations; Developing partner-
ships; Creating new value
8 Creativity Developing new ideas; Generating unconventional solutions; Seeking new ap-
proaches; Innovative thinking
9 Influential Inspiring through personal example and behavior; Personal authority; Mentoring
skills; Setting long-term goals
10 Integrity Focused High ethical standards; Building team trust; Personal honesty; Adherence to eth-
ics and norms
11 Leadership, Trust-
worthiness & Ethics
Leadership qualities; Team management; Ability to make complex decisions;
Building trust within the team; Delegating authority
12 Organizational
Skills
Developing structures and systems; Attention to detail; Creating regulations and
procedures; Project management; Multitasking
13 Planning and Or-
ganization
Task and deadline planning; Priority management; Resource allocation; Effec-
tive workflow organization
14 Positive Outlook Maintaining a positive attitude; Motivating others; Identifying opportunities in
challenging situations
15 Problem Solving Creative problem solving; Effective decision-making; Critical analysis; Compre-
hensive solutions
16 Reconciling Ten-
sions and Dilemmas
Conflict resolution; Managing dilemmas; Balancing interests; Resolving com-
plex situations
17 Responsibility Responsibility for tasks; Balancing interests; Time management
18 Strategic Network-
ing
Building professional connections; Maintaining a good business reputation; Ne-
gotiation skills; Managing business contacts; Cross-cultural collaboration
19 Teamwork
Working in cross-functional teams; Division of responsibilities; Team engage-
ment in processes; Building partnerships
20 Technological
Awareness
Proficiency in modern technologies; Digital data analysis; Mastering new tech-
nical tools; Digital literacy; Process automation; Ensuring information security
21 Vision Sharing Envisioning a common future; Sharing knowledge
The results confirmed that employers from leading
countries focus on a limited set of key skills, which re-
flects the current changes in the labor market caused by
the processes of digitalization, globalization and trans-
formation of business models. These findings under-
score the importance of these competencies in the con-
text of organizations' adaptation to new economic and
technological challenges.
Results of the Study
As part of the research, three questionnaires were
developed targeting three key groups of Latvian labor
market participants: representatives of employers hold-
ing top management positions in companies, specialists
of recruitment agencies and students. The purpose of
the surveys was to investigate the perception and eval-
uation of the importance of 21 skill groups. Participants
were asked to rate each skill group on a scale from 1
(not at all important) to 5 (extremely important), which
allowed to identify the priorities of each group in the
context of their professional and educational expecta-
tions.
To analyze the obtained data, the cluster analysis
technique was used, aimed at identifying groups of
skills characterized by similar average values of assess-
ments. This approach allowed to identify the most pri-
oritized skills, as well as to determine those of the pre-
sented skills that are perceived as less important. In or-
der to ensure systematic and objective interpretation of
the data, all skills were classified into four clusters:
1. Skills with the highest mean scores (range:
3.68 - 5.00)
2. Skills with high average scores (range: 3.45 -
3.67)
3. Skills with moderate but below average scores
(range: 2.84 - 3.44)
Table 1
Key skills clusters (created by the author, 2024)
Nr. Skills cluster Skills
1 Accountability Responsibility for decisions; Taking accountability for mistakes; A responsible
approach to work
2 Adaptability Adjusting to changes; Flexible approaches; Managing stressful situations; Emo-
tional resilience
3 Client Orientation Focus on client needs; Maintaining client relationships; Creating value for cli-
ents
4 Commercial Aware-
ness
Understanding business processes; Financial literacy; Risk and opportunity as-
sessment; Market awareness; Identifying new opportunities
5 Commitment to
Continuous Learn-
ing
Continuous professional development; Self-education; Willingness to learn new
things; Organizing employee training
6 Communication Persuasion skills; Effective business communication; Building trust-based rela-
tionships
7 Creating New Value Generating new opportunities; Implementing innovations; Developing partner-
ships; Creating new value
8 Creativity Developing new ideas; Generating unconventional solutions; Seeking new ap-
proaches; Innovative thinking
9 Influential Inspiring through personal example and behavior; Personal authority; Mentoring
skills; Setting long-term goals
10 Integrity Focused High ethical standards; Building team trust; Personal honesty; Adherence to eth-
ics and norms
11 Leadership, Trust-
worthiness & Ethics
Leadership qualities; Team management; Ability to make complex decisions;
Building trust within the team; Delegating authority
12 Organizational
Skills
Developing structures and systems; Attention to detail; Creating regulations and
procedures; Project management; Multitasking
13 Planning and Or-
ganization
Task and deadline planning; Priority management; Resource allocation; Effec-
tive workflow organization
14 Positive Outlook Maintaining a positive attitude; Motivating others; Identifying opportunities in
challenging situations
15 Problem Solving Creative problem solving; Effective decision-making; Critical analysis; Compre-
hensive solutions
16 Reconciling Ten-
sions and Dilemmas
Conflict resolution; Managing dilemmas; Balancing interests; Resolving com-
plex situations
17 Responsibility Responsibility for tasks; Balancing interests; Time management
18 Strategic Network-
ing
Building professional connections; Maintaining a good business reputation; Ne-
gotiation skills; Managing business contacts; Cross-cultural collaboration
19 Teamwork
Working in cross-functional teams; Division of responsibilities; Team engage-
ment in processes; Building partnerships
20 Technological
Awareness
Proficiency in modern technologies; Digital data analysis; Mastering new tech-
nical tools; Digital literacy; Process automation; Ensuring information security
21 Vision Sharing Envisioning a common future; Sharing knowledge
The results confirmed that employers from leading
countries focus on a limited set of key skills, which re-
flects the current changes in the labor market caused by
the processes of digitalization, globalization and trans-
formation of business models. These findings under-
score the importance of these competencies in the con-
text of organizations' adaptation to new economic and
technological challenges.
Results of the Study
As part of the research, three questionnaires were
developed targeting three key groups of Latvian labor
market participants: representatives of employers hold-
ing top management positions in companies, specialists
of recruitment agencies and students. The purpose of
the surveys was to investigate the perception and eval-
uation of the importance of 21 skill groups. Participants
were asked to rate each skill group on a scale from 1
(not at all important) to 5 (extremely important), which
allowed to identify the priorities of each group in the
context of their professional and educational expecta-
tions.
To analyze the obtained data, the cluster analysis
technique was used, aimed at identifying groups of
skills characterized by similar average values of assess-
ments. This approach allowed to identify the most pri-
oritized skills, as well as to determine those of the pre-
sented skills that are perceived as less important. In or-
der to ensure systematic and objective interpretation of
the data, all skills were classified into four clusters:
1. Skills with the highest mean scores (range:
3.68 - 5.00)
2. Skills with high average scores (range: 3.45 -
3.67)
3. Skills with moderate but below average scores
(range: 2.84 - 3.44)
Znanstvena misel journal №100/2025 31
4. Skills with the lowest average scores (range: 0
- 2.83)
The presented classification allows to reflect the
level of importance of each group of skills and provides
a differentiated approach to the analysis of their percep-
tion in the context of professional expectations of labor
market participants.
At the first stage of the research, the author con-
ducted 18 interviews with representatives of top man-
agement. In the process of preparing this stage, specific
criteria for selecting respondents were established. The
main criterion for inclusion was at least 10 years of
work experience in managerial positions, which en-
sured a high level of professional competence and
depth of knowledge of the participants in the context of
the topic under consideration.
Figure 1 presents the five most important profes-
sional skills that top managers rated as Extremely Im-
portant, with the percentage of respondents who gave
each of them the highest rating.
Figure 1. Top 5 most in-demand skills as assessed by top managers (created by the author, 2024)
Influence is one of the key factors contributing to
the success of both individual employees and the team
as a whole. In a dynamically changing business envi-
ronment, the ability to influence allows an employee
not only to perform assigned tasks, but also to actively
participate in processes, making a meaningful contribu-
tion to the development of the organization. Top man-
agers highly value this skill, as it is directly related to
successful implementation of changes, solving com-
plex problems and achieving strategic business goals.
At the second stage of the study, the author col-
lected responses from representatives of recruitment
agencies operating in Latvia. Forty-seven respondents
representing 21 agencies took part in the survey. The
criterion for the selection of agencies was high assess-
ment of their clients, which ensured the participation of
organizations with a proven reputation and high quality
of services provided.
In order to improve the accuracy of the results, the
survey was conducted among professionals at various
levels within the agencies, including recruiters, account
managers and supervisors. This approach allowed to
collect the opinions of representatives with different
levels of responsibility and professional experience,
which contributed to a more comprehensive assessment
of the aspects under consideration.
Figure 2 illustrates the five most important skills
that recruiters rated as Extremely Important. The X-
axis shows the percentage of respondents who assigned
a given level of importance to each skill.
Figure 2. Top 5 most in-demand skills as assessed by employees of recruiting agencies (created by the author,
2024)
4. Skills with the lowest average scores (range: 0
- 2.83)
The presented classification allows to reflect the
level of importance of each group of skills and provides
a differentiated approach to the analysis of their percep-
tion in the context of professional expectations of labor
market participants.
At the first stage of the research, the author con-
ducted 18 interviews with representatives of top man-
agement. In the process of preparing this stage, specific
criteria for selecting respondents were established. The
main criterion for inclusion was at least 10 years of
work experience in managerial positions, which en-
sured a high level of professional competence and
depth of knowledge of the participants in the context of
the topic under consideration.
Figure 1 presents the five most important profes-
sional skills that top managers rated as Extremely Im-
portant, with the percentage of respondents who gave
each of them the highest rating.
Figure 1. Top 5 most in-demand skills as assessed by top managers (created by the author, 2024)
Influence is one of the key factors contributing to
the success of both individual employees and the team
as a whole. In a dynamically changing business envi-
ronment, the ability to influence allows an employee
not only to perform assigned tasks, but also to actively
participate in processes, making a meaningful contribu-
tion to the development of the organization. Top man-
agers highly value this skill, as it is directly related to
successful implementation of changes, solving com-
plex problems and achieving strategic business goals.
At the second stage of the study, the author col-
lected responses from representatives of recruitment
agencies operating in Latvia. Forty-seven respondents
representing 21 agencies took part in the survey. The
criterion for the selection of agencies was high assess-
ment of their clients, which ensured the participation of
organizations with a proven reputation and high quality
of services provided.
In order to improve the accuracy of the results, the
survey was conducted among professionals at various
levels within the agencies, including recruiters, account
managers and supervisors. This approach allowed to
collect the opinions of representatives with different
levels of responsibility and professional experience,
which contributed to a more comprehensive assessment
of the aspects under consideration.
Figure 2 illustrates the five most important skills
that recruiters rated as Extremely Important. The X-
axis shows the percentage of respondents who assigned
a given level of importance to each skill.
Figure 2. Top 5 most in-demand skills as assessed by employees of recruiting agencies (created by the author,
2024)
Znanstvena misel journal №100/2025 32
The highest priority was given to skills that pro-
mote effective teamwork and quick adaptation to
change, which is especially important in a rapidly ad-
vancing technological environment.
At the third stage of the study, the author orga-
nized a survey of students of three Latvian higher edu-
cation institutions. The study involved 327 students
representing different levels of education and studying
different specialties. Such a diverse composition of re-
spondents allowed to collect a wider range of opinions
regarding the importance of professional skills. Both
senior students, many of whom are already active par-
ticipants in the labor market, and junior students pre-
paring to enter the labor market participated in the sur-
vey. The survey was conducted using online question-
naires.
The general trend indicates that students empha-
size skills that they believe will be useful to them im-
mediately after graduation, while less attention is paid
to managerial skills, whose importance increases later
in their professional careers.
Figure 3 presents the five occupational skills that
students who participated in the survey rated as Ex-
tremely Important.
Figure 3. Top 5 most in-demand skills as assessed by students (created by the author, 2024)
Despite the high importance of the mentioned
practical skills, the students' emphasis is probably due
to their current level of training and lack of experience
in a professional environment.
Conclusion
The analysis allows the author to identify differ-
ences in the perception of the importance of profes-
sional skills between three key groups of respondents -
top managers, employees of Latvian recruitment agen-
cies and students. This contributes to understanding
which skills are most important for each group, as well
as identifying points of divergence in their assessments.
Table 2 shows the summary results of the con-
ducted surveys. The results can serve as a basis for the
development of programs to improve the skills of em-
ployees, taking into account the priorities of top man-
agers and recruiters. This will allow companies and ed-
ucational institutions to develop those skills that are
most in demand in today's labor market. Recruitment
agencies can use this information to analyze discrepan-
cies in the priorities of students and employers, which
will help to formulate requirements for candidates more
accurately and target those who meet employers' expec-
tations. In addition, the identified results may help stu-
dents to realize the differences between their perception
of skills and real expectations of employers, which, in
the author's opinion, will stimulate their attention to the
development of underestimated, but in demand on the
labor market skills.
The highest priority was given to skills that pro-
mote effective teamwork and quick adaptation to
change, which is especially important in a rapidly ad-
vancing technological environment.
At the third stage of the study, the author orga-
nized a survey of students of three Latvian higher edu-
cation institutions. The study involved 327 students
representing different levels of education and studying
different specialties. Such a diverse composition of re-
spondents allowed to collect a wider range of opinions
regarding the importance of professional skills. Both
senior students, many of whom are already active par-
ticipants in the labor market, and junior students pre-
paring to enter the labor market participated in the sur-
vey. The survey was conducted using online question-
naires.
The general trend indicates that students empha-
size skills that they believe will be useful to them im-
mediately after graduation, while less attention is paid
to managerial skills, whose importance increases later
in their professional careers.
Figure 3 presents the five occupational skills that
students who participated in the survey rated as Ex-
tremely Important.
Figure 3. Top 5 most in-demand skills as assessed by students (created by the author, 2024)
Despite the high importance of the mentioned
practical skills, the students' emphasis is probably due
to their current level of training and lack of experience
in a professional environment.
Conclusion
The analysis allows the author to identify differ-
ences in the perception of the importance of profes-
sional skills between three key groups of respondents -
top managers, employees of Latvian recruitment agen-
cies and students. This contributes to understanding
which skills are most important for each group, as well
as identifying points of divergence in their assessments.
Table 2 shows the summary results of the con-
ducted surveys. The results can serve as a basis for the
development of programs to improve the skills of em-
ployees, taking into account the priorities of top man-
agers and recruiters. This will allow companies and ed-
ucational institutions to develop those skills that are
most in demand in today's labor market. Recruitment
agencies can use this information to analyze discrepan-
cies in the priorities of students and employers, which
will help to formulate requirements for candidates more
accurately and target those who meet employers' expec-
tations. In addition, the identified results may help stu-
dents to realize the differences between their perception
of skills and real expectations of employers, which, in
the author's opinion, will stimulate their attention to the
development of underestimated, but in demand on the
labor market skills.
Znanstvena misel journal №100/2025 33
Table 2
Ranking of 21 professional skills in terms of importance for top managers, employees of recruiting agencies and
students who participated in the survey (created by the author, 2024)
top managers recruitment agencies students
1 Influential Teamwork Problem Solving
2 Responsibility Adaptability Responsibility
3
Commitment to Continuous
Learning Technological Awareness Creativity
4 Vision Sharing Vision Sharing Organizational Skills
5 Client Orientation Responsibility Communication Skills
6 Accountability
Commitment to Continuous
Learning Technological Awareness
7 Technological Awareness Client Orientation Adaptable
8 Communication Skills Communication Skills Planning and Organization
9 Problem Solving Problem Solving
Leadership, Trustworthiness &
Ethics
10 Adaptability Positive Outlook
Reconciling tensions and di-
lemmas
11 Positive Outlook Creativity Strategic Networking
12 Organizational Skills Organizational Skills
Commitment to Continuous
Learning
13 Commercial Awareness
Reconciling Tensions and Di-
lemmas Commercial Awareness
14
Leadership, Trustworthiness &
Ethics Commercial Awareness Integrity Focused
15 Teamwork
Leadership, Trustworthiness &
Ethics Positive Outlook
16 Creativity Planning and Organization Client Orientation
17
Reconciling Tensions and Di-
lemmas Strategic Networking Accountability
18 Planning and Organization Integrity Focused Creating new value
19 Creating New Value Creating New Value Vision Sharing
20 Integrity Focused Accountability Teamwork
21 Strategic Networking Influential Influential
Assessing the results of the comparison, it is nec-
essary to note the differences in the priorities of profes-
sional skills among the three groups of respondents.
Top managers attach the greatest importance to leader-
ship and strategic skills, such as the ability to influence
and focus on client needs. Recruiters, on the other hand,
emphasize collaboration and adaptability skills, includ-
ing teamwork and flexibility. Students highlight skills
related to problem solving, responsibility and creativ-
ity, reflecting their perception of the key requirements
of today's labor market.
The author suggests that decision-makers need to
focus educational efforts on strengthening the basic
skills that students consider most important. At the
same time, attention should be paid to developing stu-
dents' awareness of the importance of long-term and
strategic competencies in order to prepare them for the
realities of today's labor market and ensure their com-
petitiveness in the future.
References
1. Centrālā statistiskas pārvalde. Darbaspēka
apsekojuma galvenie rādītāji 2023. gadā. Available at:
https://admin.stat.gov.lv/system/files/publica-
tion/2024-05/Nr_09_Darbaspeka_apsekojuma_gal-
venie_raditaji_2023_gada_%2824_00%29_LV.pdf
[Accessed: 07-02-2025]
2. Centrālā statistiskas pārvalde. Iedzīvotāju skaits
un tā izmaiņas. https://stat.gov.lv/lv/statistikas-te-
mas/iedzivotaji/iedzivotaju-skaits/247-iedzivotaju-
skaits-un-ta-izmainas?themeCode=IR [Accessed: 07-
02-2025]
3. Hazan, E., Madgavkar, A., Chui, M., etc., A
new future of work: The race to deploy AI and raise
skills in Europe and beyond. McKinsey Global Insti-
tute. https://www.mckinsey.de/~/media/mckinsey/lo-
cations/europe%20and%20middle%20east/deutsch-
land/news/presse/2024/2024%20-%2005%20-
%2023%20mgi%20genai%20fu-
ture%20of%20work/mgi%20report_a-new-future-of-
work-the-race-to-deploy-ai.pdf [Accessed: 07-02-
2025]
Table 2
Ranking of 21 professional skills in terms of importance for top managers, employees of recruiting agencies and
students who participated in the survey (created by the author, 2024)
top managers recruitment agencies students
1 Influential Teamwork Problem Solving
2 Responsibility Adaptability Responsibility
3
Commitment to Continuous
Learning Technological Awareness Creativity
4 Vision Sharing Vision Sharing Organizational Skills
5 Client Orientation Responsibility Communication Skills
6 Accountability
Commitment to Continuous
Learning Technological Awareness
7 Technological Awareness Client Orientation Adaptable
8 Communication Skills Communication Skills Planning and Organization
9 Problem Solving Problem Solving
Leadership, Trustworthiness &
Ethics
10 Adaptability Positive Outlook
Reconciling tensions and di-
lemmas
11 Positive Outlook Creativity Strategic Networking
12 Organizational Skills Organizational Skills
Commitment to Continuous
Learning
13 Commercial Awareness
Reconciling Tensions and Di-
lemmas Commercial Awareness
14
Leadership, Trustworthiness &
Ethics Commercial Awareness Integrity Focused
15 Teamwork
Leadership, Trustworthiness &
Ethics Positive Outlook
16 Creativity Planning and Organization Client Orientation
17
Reconciling Tensions and Di-
lemmas Strategic Networking Accountability
18 Planning and Organization Integrity Focused Creating new value
19 Creating New Value Creating New Value Vision Sharing
20 Integrity Focused Accountability Teamwork
21 Strategic Networking Influential Influential
Assessing the results of the comparison, it is nec-
essary to note the differences in the priorities of profes-
sional skills among the three groups of respondents.
Top managers attach the greatest importance to leader-
ship and strategic skills, such as the ability to influence
and focus on client needs. Recruiters, on the other hand,
emphasize collaboration and adaptability skills, includ-
ing teamwork and flexibility. Students highlight skills
related to problem solving, responsibility and creativ-
ity, reflecting their perception of the key requirements
of today's labor market.
The author suggests that decision-makers need to
focus educational efforts on strengthening the basic
skills that students consider most important. At the
same time, attention should be paid to developing stu-
dents' awareness of the importance of long-term and
strategic competencies in order to prepare them for the
realities of today's labor market and ensure their com-
petitiveness in the future.
References
1. Centrālā statistiskas pārvalde. Darbaspēka
apsekojuma galvenie rādītāji 2023. gadā. Available at:
https://admin.stat.gov.lv/system/files/publica-
tion/2024-05/Nr_09_Darbaspeka_apsekojuma_gal-
venie_raditaji_2023_gada_%2824_00%29_LV.pdf
[Accessed: 07-02-2025]
2. Centrālā statistiskas pārvalde. Iedzīvotāju skaits
un tā izmaiņas. https://stat.gov.lv/lv/statistikas-te-
mas/iedzivotaji/iedzivotaju-skaits/247-iedzivotaju-
skaits-un-ta-izmainas?themeCode=IR [Accessed: 07-
02-2025]
3. Hazan, E., Madgavkar, A., Chui, M., etc., A
new future of work: The race to deploy AI and raise
skills in Europe and beyond. McKinsey Global Insti-
tute. https://www.mckinsey.de/~/media/mckinsey/lo-
cations/europe%20and%20middle%20east/deutsch-
land/news/presse/2024/2024%20-%2005%20-
%2023%20mgi%20genai%20fu-
ture%20of%20work/mgi%20report_a-new-future-of-
work-the-race-to-deploy-ai.pdf [Accessed: 07-02-
2025]
Znanstvena misel journal №100/2025 34
HISTORICAL SCIENCES
«ОКНА ВОЗМОЖНОСТЕЙ» В РАЗВИТИИ СЛОВЕНСКОЙ ГОСУДАРСТВЕННОСТИ (1918 -
1941)
Мальшина К.В.
Институт украинской археографии и источниковедения
им. М.С. Грушевского, НАН Украины, Киев, Украина
"WINDOWS OF OPPORTUNITIES" IN THE DEVELOPMENT OF THE SLOVENIAN STATEHOOD
(1918-1941)
Malshina K.
M.S. Hrushevsky Institute of Ukrainian Archeography and Source Studies,
National Academy of Sciences of Ukraine, Kyiv, Ukraine
ORCID 0000-0003-3004-3944
DOI: 10.5281/zenodo.15099816
Аннотация
Процесс восстановления словенского государства начался в августе 1918 г., был усложнен разделом
словенских земель между Италией, Австрией, Венгрией и Югославией, прошел через четыре «окна воз-
можностей» и остался незавершенным в условиях нацистско-фашистской оккупации в 1941 г. Aакторами
незавершенности этого процесса были: нерешительность словенской национально-политической про-
граммы, раскол политикума на течения югославизма и «словенства». «Окна возможностей» процесса гос-
ударственного строительства показывают его «волновой» характер: он ускорялся во время развала муль-
тинациональных государств, в рамках которых жили словенцы, и роста внешней угрозы со стороны Ита-
лии, Австрии, Венгрии. В условиях стабильности в авторитарных мультинациональных государствах
процесс замедлялся.
Abstract
The process of restoring of the Slovenian statehood began in August 1918, was complicated by division of
Slovenian lands between Italy, Austria and Hungary, passed through four "windows of opportunity" and remained
unfinished in the context of the nacist-fashist occupation in 1941. The incompleteness of this process was due to
the indecision of the Slovenian national-political program, the split of the Slovene politicum on the currents of
Yugoslavism and "Sloveneness". The "windows of opportunity" of the state-building process show its "wave"
character: it was accelerated in times of the collapse of multinational state formations within which the Slovenians
lived, and amid increasing external threat from side of Italy, Austria, Hungary. Thus, in the conditions of stable
existence in authoritarian multinational states, the process of Slovenian state formation slowed down.
Ключевые слова: Словения, словенское государственное строительство, югославизм, словенство,
«окна возможностей».
Keywords: Slovenia, Slovenian state-building, Yugoslavism, Sloveneness, "windows of opportunities".
В истории каждого народа обязательно выде-
ляются периоды, решающим образом сказывающи-
еся на его дальнейшей историко-политической
судьбе. Такие периоды, независимо от складываю-
щих их событий и их реальных последствий, стано-
вятся предметами историографической легендари-
зации и либо замалчиваются, либо изучаются одно-
сторонне и обрастают массой совокупных деталей,
в основном вырванных из реального исторического
контекста, создавая желаемый историко-политиче-
ский концепт.
Именно такая роль в истории не только Слове-
нии, но и всей Юго-Восточной Европы принадле-
жит межвоенному периоду. Этот период решаю-
щим образом повлиял на судьбы народов Западных
Балкан, после Первой мировой войны на семьдесят
лет оказавшихся в мультинациональных государ-
ственных образованиях – Первой и Второй Югосла-
вии. Для Словении, из всех малых западно-балкан-
ских народов, в 1918-1920 гг. выпала самая трудная
судьба. Ее земли и народ были разорваны между че-
тырьмя государствами, а словенские меньшинства,
находящиеся в соседних с ней государствах, еще и
сейчас не могут пользоваться правами, гарантиро-
ванными национальным меньшинствам в Евросо-
юзе. В межвоенные времена Словения упустила
шанс объединиться, защитить свой язык и культуру
от югославской унификации и обрести независи-
мость в условиях авторитарного государства, кото-
рое обосновывало свою централиз ованность
именно этой унификацией.
* * *
Проблематика словенской истории межвоен-
ного периода, исторической памяти народа, внеш-
ней и внутренней политики в межвоенный период
стала объектом детального исследования в Слове-
нии только после достижения независимости.
Наличие словенских, югославских и англоязычных
наработок по указанной тематике позволило сфор-
мировать определенные базовые представления о
словенском государственном строительства в 1918-
1941 гг. в фрагментарном виде.
HISTORICAL SCIENCES
«ОКНА ВОЗМОЖНОСТЕЙ» В РАЗВИТИИ СЛОВЕНСКОЙ ГОСУДАРСТВЕННОСТИ (1918 -
1941)
Мальшина К.В.
Институт украинской археографии и источниковедения
им. М.С. Грушевского, НАН Украины, Киев, Украина
"WINDOWS OF OPPORTUNITIES" IN THE DEVELOPMENT OF THE SLOVENIAN STATEHOOD
(1918-1941)
Malshina K.
M.S. Hrushevsky Institute of Ukrainian Archeography and Source Studies,
National Academy of Sciences of Ukraine, Kyiv, Ukraine
ORCID 0000-0003-3004-3944
DOI: 10.5281/zenodo.15099816
Аннотация
Процесс восстановления словенского государства начался в августе 1918 г., был усложнен разделом
словенских земель между Италией, Австрией, Венгрией и Югославией, прошел через четыре «окна воз-
можностей» и остался незавершенным в условиях нацистско-фашистской оккупации в 1941 г. Aакторами
незавершенности этого процесса были: нерешительность словенской национально-политической про-
граммы, раскол политикума на течения югославизма и «словенства». «Окна возможностей» процесса гос-
ударственного строительства показывают его «волновой» характер: он ускорялся во время развала муль-
тинациональных государств, в рамках которых жили словенцы, и роста внешней угрозы со стороны Ита-
лии, Австрии, Венгрии. В условиях стабильности в авторитарных мультинациональных государствах
процесс замедлялся.
Abstract
The process of restoring of the Slovenian statehood began in August 1918, was complicated by division of
Slovenian lands between Italy, Austria and Hungary, passed through four "windows of opportunity" and remained
unfinished in the context of the nacist-fashist occupation in 1941. The incompleteness of this process was due to
the indecision of the Slovenian national-political program, the split of the Slovene politicum on the currents of
Yugoslavism and "Sloveneness". The "windows of opportunity" of the state-building process show its "wave"
character: it was accelerated in times of the collapse of multinational state formations within which the Slovenians
lived, and amid increasing external threat from side of Italy, Austria, Hungary. Thus, in the conditions of stable
existence in authoritarian multinational states, the process of Slovenian state formation slowed down.
Ключевые слова: Словения, словенское государственное строительство, югославизм, словенство,
«окна возможностей».
Keywords: Slovenia, Slovenian state-building, Yugoslavism, Sloveneness, "windows of opportunities".
В истории каждого народа обязательно выде-
ляются периоды, решающим образом сказывающи-
еся на его дальнейшей историко-политической
судьбе. Такие периоды, независимо от складываю-
щих их событий и их реальных последствий, стано-
вятся предметами историографической легендари-
зации и либо замалчиваются, либо изучаются одно-
сторонне и обрастают массой совокупных деталей,
в основном вырванных из реального исторического
контекста, создавая желаемый историко-политиче-
ский концепт.
Именно такая роль в истории не только Слове-
нии, но и всей Юго-Восточной Европы принадле-
жит межвоенному периоду. Этот период решаю-
щим образом повлиял на судьбы народов Западных
Балкан, после Первой мировой войны на семьдесят
лет оказавшихся в мультинациональных государ-
ственных образованиях – Первой и Второй Югосла-
вии. Для Словении, из всех малых западно-балкан-
ских народов, в 1918-1920 гг. выпала самая трудная
судьба. Ее земли и народ были разорваны между че-
тырьмя государствами, а словенские меньшинства,
находящиеся в соседних с ней государствах, еще и
сейчас не могут пользоваться правами, гарантиро-
ванными национальным меньшинствам в Евросо-
юзе. В межвоенные времена Словения упустила
шанс объединиться, защитить свой язык и культуру
от югославской унификации и обрести независи-
мость в условиях авторитарного государства, кото-
рое обосновывало свою централиз ованность
именно этой унификацией.
* * *
Проблематика словенской истории межвоен-
ного периода, исторической памяти народа, внеш-
ней и внутренней политики в межвоенный период
стала объектом детального исследования в Слове-
нии только после достижения независимости.
Наличие словенских, югославских и англоязычных
наработок по указанной тематике позволило сфор-
мировать определенные базовые представления о
словенском государственном строительства в 1918-
1941 гг. в фрагментарном виде.
Znanstvena misel journal №100/2025 35
Но даже эти фрагменты позволяют говорить о
восстановлении государственных процессов в Сло-
вении в этот период, реконструировать предпо-
сылки и выявить совокупность факторов, способ-
ствовавших или мешающих созданию словенских
государственных институтов и их взаимоотноше-
ниям с другими государственными учреждениями
Первой Югославии, от формирования первых наци-
ональных органов в августе 1918 г. к попытке вос-
становления автономии в апреле-сентябре 1941 г.
Проблема словенского государственного стро-
ительства в межвоенный период слабо изучена
даже в словенской историографии. [13, рp.511-522]
Этот период сами словенцы считают "минным по-
лем словенской истории". Причин тому много. Дви-
жущей силой процесса словенского государствен-
ного строительства в межвоенный период были
националисты - клерикали-автономисты. С точки
зрения правящих кругов современной Словении,
выходцев из семей, связанных с партизанским дви-
жением, они были антикоммунисты и реакционеры.
Коммунисты, создавшие Вторую Югославию и
национальные квазигосударства в виде союзных
республик, избегали какого-либо подробного изу-
чения этого периода из-за незначительности своей
роли в легальной общественной жизни Первой
Югославии.
В Словении это можно дополнить тем, что все
главные идеи и способы политической работы сло-
венские коммунисты переняли от клерикалов. Это
было сделано по соображениям, подобным тому,
что сделал один из главных творцов СССР, лидер
большевистской партии В.И.Ленин, когда взял про-
грамму эсеров, чтобы привлечь на свою сторону
крестьянство. Клерикалы имели более 50% под-
держки словенского населения через взвешенность
национально-политической и экономической про-
граммы. Кровавые репрессии против клерикалов в
Словении в течение и после Второй мировой войны
имели целью уничтожить всю эту прослойку насе-
ления и переустроить историческую память народа.
Поэтому межвоенная политическая история Слове-
нии оставалась предметом многочисленных пере-
кручиваний и упрощенных схем до рубежа ХХ/ХХІ
ст.
Если обобщить взгляды югославских истори-
ков на политическое развитие Словении в 1918-
1941 гг., первым и главным выводом югославской
историографии было следование сербской позиции
относительно партийной деятельности во времена
Первой Югославии: именно парламентаризм и оже-
сточенная партийная борьба за власть в стране при-
вели к катастрофическим последствиям, сепара-
тизму, диктатуре и поражению Первой Югославии
в целом. Это служило хорошей теоретической ос-
новой для оправдания однопартийной системы и
югославизма, царствовавших сначала по введению
королевской диктатуры 1929 г. и плавно перешли
во Вторую Югославию. Многолетнее нежелание
историков сталкиваться с исследованиями деятель-
ности словенских буржуазных партий в основном
оправдывалось, наряду с другими проблемами, не-
хваткой источников. Результатом стало то, что изу-
чение истории Словении межвоенного периода вра-
щалось в кругу безымянных, обобщающих рассуж-
дений и политических интриг.
За последние три десятилетия достигнуты зна-
чительные результаты в изучении межвоенной ис-
тории Словении в ее легальном национально-поли-
тическом аспекте, каждый год продолжается пуб-
ликация архивных материалов, изменяющих
общую картину ее политической жизни. В целом
современная история Словении может характери-
зоваться открытием для научных дискуссий тем и
проблем, которые абсолютно замалчивались во
Второй Югославии. Но и до сих пор словенские ис-
торики не считают межвоенный период значимым
периодом в развитии словенской госуларственно-
сти.
Мы понимаем восстановление словенской гос-
ударственности как воспроизводство главных вет-
вей словенской национальной государственной
власти – законодательной, исполнительной и су-
дебной, среди которых исследование сосредото-
чено на первых двух.
* * *
К исследованию процесса восстановления сло-
венской государственности было привлечено зна-
чительное количество источников (документов гос-
ударственного и партийного характера, выступле-
ний и воспоминаний современников), хранящихся
в Британской Библиотеке, библиотеке Школы сла-
вянских студий Университета города Лондон, сло-
венских библиотеках и Архиве Респуьлики Слове-
ния.
Даты 1918-1941 гг. избраны в отрыве от уста-
новившейся хронологии межвоенного периода, ко-
торый для Европы традиционно определяется кон-
цом Первой мировой войны на европейских фрон-
тах в первые дни ноября 1918 г. и началом Второй
мировой войны в сентябре 1939 г. Если речь идет
об истории Словении, то верхняя рамка определя-
ется вступлением в войну Югославии, а это 6 ап-
реля 1941 г. Особенностью этого периода с точки
зрения словенского государственного строитель-
ства была единовременность самого факта восста-
новления словенской государственности в 1918 г. и
дальнейшая дискретность и незавершенность её
развития до 1941 г.
Процесс восстановился в августе 1918 г. в виде
создания «августовского» Национального совета
СХС в Любляне. В сентябре 1941 г. руководители
уже второго, «апрельского» Национального совета
для Словении, в условиях итальянской оккупации
западной части Словении покинули легальную по-
литическую сцену, и совет окончательно ушел в
подполье. Обе даты связаны с кульминационными
кризисными моментами развала государственных
образований, в которых находилась Словения, и,
таким образом, являются наиболее широкими «ок-
нами возможностей».
«Окно возможностей» - одно из политологиче-
ских понятий – является существенным для рас-
смотрения процесса восстановления словенской
государственности, как динамической предметной
области. .Концепцию «окон возможностей» разра-
Но даже эти фрагменты позволяют говорить о
восстановлении государственных процессов в Сло-
вении в этот период, реконструировать предпо-
сылки и выявить совокупность факторов, способ-
ствовавших или мешающих созданию словенских
государственных институтов и их взаимоотноше-
ниям с другими государственными учреждениями
Первой Югославии, от формирования первых наци-
ональных органов в августе 1918 г. к попытке вос-
становления автономии в апреле-сентябре 1941 г.
Проблема словенского государственного стро-
ительства в межвоенный период слабо изучена
даже в словенской историографии. [13, рp.511-522]
Этот период сами словенцы считают "минным по-
лем словенской истории". Причин тому много. Дви-
жущей силой процесса словенского государствен-
ного строительства в межвоенный период были
националисты - клерикали-автономисты. С точки
зрения правящих кругов современной Словении,
выходцев из семей, связанных с партизанским дви-
жением, они были антикоммунисты и реакционеры.
Коммунисты, создавшие Вторую Югославию и
национальные квазигосударства в виде союзных
республик, избегали какого-либо подробного изу-
чения этого периода из-за незначительности своей
роли в легальной общественной жизни Первой
Югославии.
В Словении это можно дополнить тем, что все
главные идеи и способы политической работы сло-
венские коммунисты переняли от клерикалов. Это
было сделано по соображениям, подобным тому,
что сделал один из главных творцов СССР, лидер
большевистской партии В.И.Ленин, когда взял про-
грамму эсеров, чтобы привлечь на свою сторону
крестьянство. Клерикалы имели более 50% под-
держки словенского населения через взвешенность
национально-политической и экономической про-
граммы. Кровавые репрессии против клерикалов в
Словении в течение и после Второй мировой войны
имели целью уничтожить всю эту прослойку насе-
ления и переустроить историческую память народа.
Поэтому межвоенная политическая история Слове-
нии оставалась предметом многочисленных пере-
кручиваний и упрощенных схем до рубежа ХХ/ХХІ
ст.
Если обобщить взгляды югославских истори-
ков на политическое развитие Словении в 1918-
1941 гг., первым и главным выводом югославской
историографии было следование сербской позиции
относительно партийной деятельности во времена
Первой Югославии: именно парламентаризм и оже-
сточенная партийная борьба за власть в стране при-
вели к катастрофическим последствиям, сепара-
тизму, диктатуре и поражению Первой Югославии
в целом. Это служило хорошей теоретической ос-
новой для оправдания однопартийной системы и
югославизма, царствовавших сначала по введению
королевской диктатуры 1929 г. и плавно перешли
во Вторую Югославию. Многолетнее нежелание
историков сталкиваться с исследованиями деятель-
ности словенских буржуазных партий в основном
оправдывалось, наряду с другими проблемами, не-
хваткой источников. Результатом стало то, что изу-
чение истории Словении межвоенного периода вра-
щалось в кругу безымянных, обобщающих рассуж-
дений и политических интриг.
За последние три десятилетия достигнуты зна-
чительные результаты в изучении межвоенной ис-
тории Словении в ее легальном национально-поли-
тическом аспекте, каждый год продолжается пуб-
ликация архивных материалов, изменяющих
общую картину ее политической жизни. В целом
современная история Словении может характери-
зоваться открытием для научных дискуссий тем и
проблем, которые абсолютно замалчивались во
Второй Югославии. Но и до сих пор словенские ис-
торики не считают межвоенный период значимым
периодом в развитии словенской госуларственно-
сти.
Мы понимаем восстановление словенской гос-
ударственности как воспроизводство главных вет-
вей словенской национальной государственной
власти – законодательной, исполнительной и су-
дебной, среди которых исследование сосредото-
чено на первых двух.
* * *
К исследованию процесса восстановления сло-
венской государственности было привлечено зна-
чительное количество источников (документов гос-
ударственного и партийного характера, выступле-
ний и воспоминаний современников), хранящихся
в Британской Библиотеке, библиотеке Школы сла-
вянских студий Университета города Лондон, сло-
венских библиотеках и Архиве Респуьлики Слове-
ния.
Даты 1918-1941 гг. избраны в отрыве от уста-
новившейся хронологии межвоенного периода, ко-
торый для Европы традиционно определяется кон-
цом Первой мировой войны на европейских фрон-
тах в первые дни ноября 1918 г. и началом Второй
мировой войны в сентябре 1939 г. Если речь идет
об истории Словении, то верхняя рамка определя-
ется вступлением в войну Югославии, а это 6 ап-
реля 1941 г. Особенностью этого периода с точки
зрения словенского государственного строитель-
ства была единовременность самого факта восста-
новления словенской государственности в 1918 г. и
дальнейшая дискретность и незавершенность её
развития до 1941 г.
Процесс восстановился в августе 1918 г. в виде
создания «августовского» Национального совета
СХС в Любляне. В сентябре 1941 г. руководители
уже второго, «апрельского» Национального совета
для Словении, в условиях итальянской оккупации
западной части Словении покинули легальную по-
литическую сцену, и совет окончательно ушел в
подполье. Обе даты связаны с кульминационными
кризисными моментами развала государственных
образований, в которых находилась Словения, и,
таким образом, являются наиболее широкими «ок-
нами возможностей».
«Окно возможностей» - одно из политологиче-
ских понятий – является существенным для рас-
смотрения процесса восстановления словенской
государственности, как динамической предметной
области. .Концепцию «окон возможностей» разра-
Znanstvena misel journal №100/2025 36
ботал вице-президент МакКинакского центра об-
щественной политики (Мидланд, США) Джозеф
Овертон в конце ХХ в., в качестве выборной поли-
тической технологии, поэтому их назвали «окна
Овертона». 1 Под «окном Овертона» понимается
«политическая теория, описывающая границы
идей, которые могут быть приняты обществом как
«окно». Политическая жизнеспособность любой
идеи зависит в основном от того, попадает ли она в
окно, чем от преимуществ конкретного политика.
Главная идея заключается в том, что не поли-
тики, а запросы общества влияют на выбор государ-
ственного курса.
Джозеф Леман, президент центра, в 2010 г. пи-
сал: «Многие верят, что политики двигают окно, но
это случается крайне редко. В нашем понимании,
политики не определяют, что политически прием-
лемо; чаще они лишь реагируют на это как суще-
ствующее и делают это приемлемым. Изменения
политического курса следуют за политическими из-
менениями, которые в свою очередь происходят по-
сле изменений социальных... Окно Овертона опи-
сывает не все, но только одну великую вещь: поли-
тики не всегда будут поддерживать любую
политику, которую они выбирают; напротив, они
будут делать то, что они будут чувствовать возмож-
ным без риска поражения на выборах, с учетом то-
гдашней политической среды, сформированной
идеями, социальными движениями и социальными
ощущениями». [11]
«Окно Овертона» по содержанию примыкает к
более широкому понятию «окна возможностей» во
всем многообразии его применения, во многом с
ним пересекаясь. устанавливает верифицирован-
ные параметры какого-либо целостного историче-
ского континуума – сложного и внутренне противо-
речивого историко-политического явления.
Таким образом, мы определяем «окно возмож-
ностей» как обще-теоретическое понятие, отража-
ющее, во-первых, появление комплекса условий
для возможного осуществления данного события;
во-вторых, нарастание комплекса до наивысшей ве-
роятности совершения данного события и дальней-
шее снижение до потери сути комплекса и оконча-
тельной потери возможности осуществления дан-
ного события.
С другой стороны, «окно возможностей» пред-
ставляет собой целостный бытийный (историче-
ский) феномен с пределами его осуществления, т.е.
достижение полной вероятности его реализации. В
случае с таким феноменом, как процесс восстанов-
ления словенской государственности, воля к дости-
жению этого и есть движущая причина словенского
национального движения.
1 Суть концепции состоит в том, что все варианты гос-
ударственной политики в определенной сфере можно
ранжировать по шкале от полностью свободных (отсут-
ствие государственного регулирования, свободная ры-
ночная конкуренция) до менее свободных (полный кон-
троль государства). Для общества в определенное время
приемлемы лишь некоторые из них, попадающие на не-
большой отрезок этой шкалы. Радикальные варианты,
скорее, не преуспевают, а приемлемые разместятся где-
то между ними. Политики и государственные деятели
В этом методологическом фокусе все попытки
словенцев в 1918-1941 гг. возобновить процесс гос-
ударственного строительства следует понимать,
безусловно, не как разовые отдельные историко-по-
литические акции, но как события, имевшие очень
сложную пред- и послеисторию и представлявшие
собой объемный феномен с четкими пределами су-
ществования, внутри которых были возможны раз-
личные векторы движения.
Это позволяет рассмотреть процесс развития
государственности как динамическую предметную
область через построение ее модели 2 Мы строим
эту модель в континуитете определенного периода;
выявление проявлений (хронологических окон воз-
можностей) и причин его дискретности; а также со-
вокупность факторов его неуспешности.
* * *
В ХХ ст. процесс распада империй повлек за
собой переосмысление (вернее – новое осмысле-
ние) самооценки национальных сообществ. И при
этой переоценке и при выборе собственного пути
развития нации обычно руководствовались суще-
ствующей традицией, которая сохраняет и передает
опыт предыдущих поколений. Это актуально для
"малых" европейских славянских народов, полити-
ческое и культурное бытие которых было практи-
чески восстановлено, посредством поддержки
народного языка и возвращения к национальной ду-
ховной традиции, в период Национального возрож-
дения (ІІ пол. XVIII – І пол. XX ст.). К таким наро-
дам относится и словенский.
Особенность «малости» словенского народа
состояла в том, что он был завоеван франками еще
в 828 г. и находился в составе франкского королев-
ства, а затем австрийского (эрц)герцогства до 1918
г. за эти без малого 1100 лет память о существова-
нии словенского раннефеодального княжества Ка-
рантания в VII-ІХ вв. обрела в статус сказочный. Во
многом этому способствовала и австрийская поли-
тика. Историческую наследственность словенской
государственности, которая отрицалась и замалчи-
валась австрийцами и существовала до распада Ав-
стро-Венгерской империи на уровне исторического
рассказа, изучил и доказал в 1920-30-е годы выда-
ющийся словенский медиевист Иосип Маль.
За последнее тысячелетие собственно словен-
ская знать вымерла (последний из князей Цельских
скончался бездетным в сер. ХV в.), горожане, мона-
стыри и знать были немецкоязычные, а словенский
язык и фольклор сохранился только в среде кресть-
янства. Для австрийцев словенцы были «неистори-
ческим» народом, никогда не имевшем своей госу-
дарственности. Поэтому словенцы не имели в Ав-
стрийской империи своей административной
своими словами и действиями должны попасть в это
«окно», иначе у них нет шансов на следующих выборах.
В результате они имеют ограниченный выбор вариантов
политики, который и называют Окном Овертона.
2 Динамическая предметная область представляет со-
бой понятие темпоральной логики, отражающее развитие
реального мира. Пониманию механизма этого «волно-
вого» процесса служит конкретный метод темпорального
моделирования.
ботал вице-президент МакКинакского центра об-
щественной политики (Мидланд, США) Джозеф
Овертон в конце ХХ в., в качестве выборной поли-
тической технологии, поэтому их назвали «окна
Овертона». 1 Под «окном Овертона» понимается
«политическая теория, описывающая границы
идей, которые могут быть приняты обществом как
«окно». Политическая жизнеспособность любой
идеи зависит в основном от того, попадает ли она в
окно, чем от преимуществ конкретного политика.
Главная идея заключается в том, что не поли-
тики, а запросы общества влияют на выбор государ-
ственного курса.
Джозеф Леман, президент центра, в 2010 г. пи-
сал: «Многие верят, что политики двигают окно, но
это случается крайне редко. В нашем понимании,
политики не определяют, что политически прием-
лемо; чаще они лишь реагируют на это как суще-
ствующее и делают это приемлемым. Изменения
политического курса следуют за политическими из-
менениями, которые в свою очередь происходят по-
сле изменений социальных... Окно Овертона опи-
сывает не все, но только одну великую вещь: поли-
тики не всегда будут поддерживать любую
политику, которую они выбирают; напротив, они
будут делать то, что они будут чувствовать возмож-
ным без риска поражения на выборах, с учетом то-
гдашней политической среды, сформированной
идеями, социальными движениями и социальными
ощущениями». [11]
«Окно Овертона» по содержанию примыкает к
более широкому понятию «окна возможностей» во
всем многообразии его применения, во многом с
ним пересекаясь. устанавливает верифицирован-
ные параметры какого-либо целостного историче-
ского континуума – сложного и внутренне противо-
речивого историко-политического явления.
Таким образом, мы определяем «окно возмож-
ностей» как обще-теоретическое понятие, отража-
ющее, во-первых, появление комплекса условий
для возможного осуществления данного события;
во-вторых, нарастание комплекса до наивысшей ве-
роятности совершения данного события и дальней-
шее снижение до потери сути комплекса и оконча-
тельной потери возможности осуществления дан-
ного события.
С другой стороны, «окно возможностей» пред-
ставляет собой целостный бытийный (историче-
ский) феномен с пределами его осуществления, т.е.
достижение полной вероятности его реализации. В
случае с таким феноменом, как процесс восстанов-
ления словенской государственности, воля к дости-
жению этого и есть движущая причина словенского
национального движения.
1 Суть концепции состоит в том, что все варианты гос-
ударственной политики в определенной сфере можно
ранжировать по шкале от полностью свободных (отсут-
ствие государственного регулирования, свободная ры-
ночная конкуренция) до менее свободных (полный кон-
троль государства). Для общества в определенное время
приемлемы лишь некоторые из них, попадающие на не-
большой отрезок этой шкалы. Радикальные варианты,
скорее, не преуспевают, а приемлемые разместятся где-
то между ними. Политики и государственные деятели
В этом методологическом фокусе все попытки
словенцев в 1918-1941 гг. возобновить процесс гос-
ударственного строительства следует понимать,
безусловно, не как разовые отдельные историко-по-
литические акции, но как события, имевшие очень
сложную пред- и послеисторию и представлявшие
собой объемный феномен с четкими пределами су-
ществования, внутри которых были возможны раз-
личные векторы движения.
Это позволяет рассмотреть процесс развития
государственности как динамическую предметную
область через построение ее модели 2 Мы строим
эту модель в континуитете определенного периода;
выявление проявлений (хронологических окон воз-
можностей) и причин его дискретности; а также со-
вокупность факторов его неуспешности.
* * *
В ХХ ст. процесс распада империй повлек за
собой переосмысление (вернее – новое осмысле-
ние) самооценки национальных сообществ. И при
этой переоценке и при выборе собственного пути
развития нации обычно руководствовались суще-
ствующей традицией, которая сохраняет и передает
опыт предыдущих поколений. Это актуально для
"малых" европейских славянских народов, полити-
ческое и культурное бытие которых было практи-
чески восстановлено, посредством поддержки
народного языка и возвращения к национальной ду-
ховной традиции, в период Национального возрож-
дения (ІІ пол. XVIII – І пол. XX ст.). К таким наро-
дам относится и словенский.
Особенность «малости» словенского народа
состояла в том, что он был завоеван франками еще
в 828 г. и находился в составе франкского королев-
ства, а затем австрийского (эрц)герцогства до 1918
г. за эти без малого 1100 лет память о существова-
нии словенского раннефеодального княжества Ка-
рантания в VII-ІХ вв. обрела в статус сказочный. Во
многом этому способствовала и австрийская поли-
тика. Историческую наследственность словенской
государственности, которая отрицалась и замалчи-
валась австрийцами и существовала до распада Ав-
стро-Венгерской империи на уровне исторического
рассказа, изучил и доказал в 1920-30-е годы выда-
ющийся словенский медиевист Иосип Маль.
За последнее тысячелетие собственно словен-
ская знать вымерла (последний из князей Цельских
скончался бездетным в сер. ХV в.), горожане, мона-
стыри и знать были немецкоязычные, а словенский
язык и фольклор сохранился только в среде кресть-
янства. Для австрийцев словенцы были «неистори-
ческим» народом, никогда не имевшем своей госу-
дарственности. Поэтому словенцы не имели в Ав-
стрийской империи своей административной
своими словами и действиями должны попасть в это
«окно», иначе у них нет шансов на следующих выборах.
В результате они имеют ограниченный выбор вариантов
политики, который и называют Окном Овертона.
2 Динамическая предметная область представляет со-
бой понятие темпоральной логики, отражающее развитие
реального мира. Пониманию механизма этого «волно-
вого» процесса служит конкретный метод темпорального
моделирования.
Znanstvena misel journal №100/2025 37
единицы, в отличие от королевств Чехии, Венгрии
и Хорватии, которые попали под корону Габсбур-
гов значительно позднее, в ХVІ в. Словенцы были
поделены между провинциями Австрии в разном
процентном количестве, и полностью словенской
была только Карниола. В Штирии, Каринтии и
Приморье словенцы составляли примерно третью
часть населения. За пределами этой территории
жили только 6% – венгерские и венецианские сло-
венцы.
Исторические процессы на словенских землях,
с образованием словенского раннефеодального гос-
ударства Карантания в 623 г., привели к созданию
надлежащих ветвей государственной власти – зако-
нодательной, исполнительной и судебной. Иосип
Маль указал на формирование княжеской власти,
главных административных институтов, а также на
существование словенского законодательства, упо-
минаемого в источниках как словенская клятва сво-
ему князю, «Учреждения Склавенские» и «Закон
Славский», что доказывает полное соответствие
Карантании понятию «самостоятельное государ-
ство». Эти доказательства «историчности» словен-
ского народа, несмотря на противодействие со сто-
роны господствующего государственного интерна-
ционализма в обеих Югославиях, постепенно
идеологически освободили словенский народ от за-
шоренности своего собственного государственного
прошлого и обосновали словенскую национальную
идею на исторически-правовой основе. [14, рр. 148-
155]
* * *
XIX век принес волну «Возрождения» в Юго-
Восточную и Центральную Европу. Национальное
Возрождение славянских народов, как процесс ста-
новления национального самосознания у находив-
шихся под властью Османской или Австрийской
империй южных и западных славян, было связано с
борьбой за политическое объединение и государ-
ственную независимость. Как правило, выделяют
три этапа Национального Возрождения — 1) про-
светительский (конец XVIII — начало XIX в.), 2)
национально-религиозный (начало XIX в. — рево-
люции 1848 г.) и 3) национально-освободительный
3 Il Risorgimento (итал. ) — возрождение, обновление.
Италия была раздроблена на 8 государств — республик и
монархий.
4 1848—1849 гг. — первая война с Австрией за незави-
симость, завершившаяся неудачно (перемирие в Виньяле
и миланский мирный договор), однако сыгравшая важ-
ную роль в развитии и распространении патриотических
настроений.
1859—1860 гг. — вторая война за независимость, в ре-
зультате которой происходит объединение Сардинского
королевства с Ломбардией, Тосканой, Романьей, Пармой
и Моденой, Королевством обеих Сицилий.
1866 г. — третья война за независимость в союзе с Прус-
сией (австро-прусская война), в ходе которой к Италии
была присоединена область Венеция с Венецией.
5 Герма́нский сою́з (нем. Deutscher Bund) — объедине-
ние 35 независимых германских государств и вольных
городов, созданное после Венского конгресса на месте
распущенной в 1806 г. Священной Римской империи. В
(после 1848-1849 гг. до 1878 г. у славян в Осман-
ской империи, и вплоть до 1918 г. у габсбургских
славян).
В то же время проходило и «возрождение» ита-
льянцев и германцев. Рисорджименто 3 — нацио-
нально-освободительное движение итальянского
народа против иноземного господства, за объедине-
ние раздробленной Италии, активно развивалось в
1820 — 1861 гг., сопровождалось многочислен-
ными восстаниями и австро-итальянскими вой-
нами. 4 и завершилось в 1871 г. присоединением
Рима к Итальянскому королевству.
Объединительные устремления в Германии
начались уже во время Наполеоновских войн (со-
здание Германского союза в 1806 г. 5) и получили
особенно энергичное выражение в ходе революций
1848—1849 гг. (Франкфуртский парламент 6), но не
могли немедленно привести к фактическому объ-
единению. Проблемой являлось, под чьей гегемо-
нией осуществить его — католической Австрии
(великогерманская идея) или протестантской Прус-
сии (малогерманская идея). Сторонники «малогер-
манского пути» полагали, что страны-участники
должны объединиться в единую Германию под ру-
ководством короля Пруссии и без участия Австрии.
Они полагали, что при объединении Германии под
главенством Габсбургов, ввиду многонационально-
сти Австрийской империи, доля немецкого населе-
ния в новом государстве могла не достигнуть боль-
шинства.
Обе программы зависели от Австрии, и она же
мешала их объединению.
Судьба словенского народа прямо зависела от
судьбы Австрии.
Словенские земли географически находятся в
треугольнике между Италией, Германией и Ав-
стрией. Они были административно разделены на 6
провинций Австрии — Приморье, Истрия, Гори-
ция, Карниола, Каринтия, Штирия, и, таким обра-
зом, уже входили в Германский союз. В случае вы-
бора немцами «великогерманского пути», сло-
венцы должны были бы войти и в «Великую
Германию».
«Земля, на которой живут словенцы, есть есте-
ственный шаг к Адриатическому морю, который
него входили немецкоговорящие территории Пруссии и
Австрии (в том числе административно подчинявшиеся
Австрии Чехия и Словения). [8, р.83]
6 С 18 мая 1848 по 30 мая 1849 г. во Франкфурте засе-
дало единое для всей Германии национальное собрание,
избранное всеобщей подачей голосов, с целью вырабо-
тать конституцию для Германии. Депутаты активно об-
суждали варианты германского государственного строи-
тельства, основанные на малогерманской модели. Депу-
таты разработали проект «Конституции Паульскирхе»,
построенной на принципах парламентской демократии.
Национальное собрание во Франкфурте и разработанная
им конституция потерпели провал, столкнувшись с отка-
зом короля Пруссии Фридриха Вильгельма IV от предло-
женного ему титула кайзера.
Наиболее важные положения проекта Конституции Па-
ульскирхе были взяты за образец при создании конститу-
ции Веймарской республики 1919 г. и Основного закона
ФРГ 1949 г.
единицы, в отличие от королевств Чехии, Венгрии
и Хорватии, которые попали под корону Габсбур-
гов значительно позднее, в ХVІ в. Словенцы были
поделены между провинциями Австрии в разном
процентном количестве, и полностью словенской
была только Карниола. В Штирии, Каринтии и
Приморье словенцы составляли примерно третью
часть населения. За пределами этой территории
жили только 6% – венгерские и венецианские сло-
венцы.
Исторические процессы на словенских землях,
с образованием словенского раннефеодального гос-
ударства Карантания в 623 г., привели к созданию
надлежащих ветвей государственной власти – зако-
нодательной, исполнительной и судебной. Иосип
Маль указал на формирование княжеской власти,
главных административных институтов, а также на
существование словенского законодательства, упо-
минаемого в источниках как словенская клятва сво-
ему князю, «Учреждения Склавенские» и «Закон
Славский», что доказывает полное соответствие
Карантании понятию «самостоятельное государ-
ство». Эти доказательства «историчности» словен-
ского народа, несмотря на противодействие со сто-
роны господствующего государственного интерна-
ционализма в обеих Югославиях, постепенно
идеологически освободили словенский народ от за-
шоренности своего собственного государственного
прошлого и обосновали словенскую национальную
идею на исторически-правовой основе. [14, рр. 148-
155]
* * *
XIX век принес волну «Возрождения» в Юго-
Восточную и Центральную Европу. Национальное
Возрождение славянских народов, как процесс ста-
новления национального самосознания у находив-
шихся под властью Османской или Австрийской
империй южных и западных славян, было связано с
борьбой за политическое объединение и государ-
ственную независимость. Как правило, выделяют
три этапа Национального Возрождения — 1) про-
светительский (конец XVIII — начало XIX в.), 2)
национально-религиозный (начало XIX в. — рево-
люции 1848 г.) и 3) национально-освободительный
3 Il Risorgimento (итал. ) — возрождение, обновление.
Италия была раздроблена на 8 государств — республик и
монархий.
4 1848—1849 гг. — первая война с Австрией за незави-
симость, завершившаяся неудачно (перемирие в Виньяле
и миланский мирный договор), однако сыгравшая важ-
ную роль в развитии и распространении патриотических
настроений.
1859—1860 гг. — вторая война за независимость, в ре-
зультате которой происходит объединение Сардинского
королевства с Ломбардией, Тосканой, Романьей, Пармой
и Моденой, Королевством обеих Сицилий.
1866 г. — третья война за независимость в союзе с Прус-
сией (австро-прусская война), в ходе которой к Италии
была присоединена область Венеция с Венецией.
5 Герма́нский сою́з (нем. Deutscher Bund) — объедине-
ние 35 независимых германских государств и вольных
городов, созданное после Венского конгресса на месте
распущенной в 1806 г. Священной Римской империи. В
(после 1848-1849 гг. до 1878 г. у славян в Осман-
ской империи, и вплоть до 1918 г. у габсбургских
славян).
В то же время проходило и «возрождение» ита-
льянцев и германцев. Рисорджименто 3 — нацио-
нально-освободительное движение итальянского
народа против иноземного господства, за объедине-
ние раздробленной Италии, активно развивалось в
1820 — 1861 гг., сопровождалось многочислен-
ными восстаниями и австро-итальянскими вой-
нами. 4 и завершилось в 1871 г. присоединением
Рима к Итальянскому королевству.
Объединительные устремления в Германии
начались уже во время Наполеоновских войн (со-
здание Германского союза в 1806 г. 5) и получили
особенно энергичное выражение в ходе революций
1848—1849 гг. (Франкфуртский парламент 6), но не
могли немедленно привести к фактическому объ-
единению. Проблемой являлось, под чьей гегемо-
нией осуществить его — католической Австрии
(великогерманская идея) или протестантской Прус-
сии (малогерманская идея). Сторонники «малогер-
манского пути» полагали, что страны-участники
должны объединиться в единую Германию под ру-
ководством короля Пруссии и без участия Австрии.
Они полагали, что при объединении Германии под
главенством Габсбургов, ввиду многонационально-
сти Австрийской империи, доля немецкого населе-
ния в новом государстве могла не достигнуть боль-
шинства.
Обе программы зависели от Австрии, и она же
мешала их объединению.
Судьба словенского народа прямо зависела от
судьбы Австрии.
Словенские земли географически находятся в
треугольнике между Италией, Германией и Ав-
стрией. Они были административно разделены на 6
провинций Австрии — Приморье, Истрия, Гори-
ция, Карниола, Каринтия, Штирия, и, таким обра-
зом, уже входили в Германский союз. В случае вы-
бора немцами «великогерманского пути», сло-
венцы должны были бы войти и в «Великую
Германию».
«Земля, на которой живут словенцы, есть есте-
ственный шаг к Адриатическому морю, который
него входили немецкоговорящие территории Пруссии и
Австрии (в том числе административно подчинявшиеся
Австрии Чехия и Словения). [8, р.83]
6 С 18 мая 1848 по 30 мая 1849 г. во Франкфурте засе-
дало единое для всей Германии национальное собрание,
избранное всеобщей подачей голосов, с целью вырабо-
тать конституцию для Германии. Депутаты активно об-
суждали варианты германского государственного строи-
тельства, основанные на малогерманской модели. Депу-
таты разработали проект «Конституции Паульскирхе»,
построенной на принципах парламентской демократии.
Национальное собрание во Франкфурте и разработанная
им конституция потерпели провал, столкнувшись с отка-
зом короля Пруссии Фридриха Вильгельма IV от предло-
женного ему титула кайзера.
Наиболее важные положения проекта Конституции Па-
ульскирхе были взяты за образец при создании конститу-
ции Веймарской республики 1919 г. и Основного закона
ФРГ 1949 г.
Znanstvena misel journal №100/2025 38
немцы постараются приберечь для матери-Герма-
нии». [10, р.159] C другой стороны, идея ирреден-
тизма, 7 получившая развитие в Италии в кон. XIX
– нач.XX вв., посягала на словенские земли Примо-
рья и Гориции. 8
Именно в это время, к началу «весны народов»,
формирование внутренних предпосылок для возоб-
новления процесса словенского государственного
строительства привело к составлению программы
Объединенной. Словении. Как выразился Матия
Мразович, «словенцы разделены на шесть админи-
стративных земель: Гориция, Триест, Истрия, Ка-
ринтия, Карниола и Штирия. И хотя они заседают в
шести провинциальных парламентах, повсюду, за
исключением люблянского, составляют меньшин-
ство, и их голос не слышен у престола.
Поэтому они подавлены в каждой провинции
со стороны господского народа, хотя они в боль-
шинстве своем есть как народ; так есть в Истрии, и
в Триесте, и в Горице, но не столько в Штирии и
Каринтии, где словенцы в любом случае состав-
ляют меньшинство. Единственным парламентом, в
котором словенское племя может повысить свой
голос, есть карниольский провинциальный совет в
Любляне. Поэтому сегодня Словения преимуще-
ственно только Карниола, и словенцы не могут вы-
разить себя как словенцы ни в одном провинциаль-
ном совете, кроме единственного люблянского».
[10, р.159]
С.Гранда подчеркивает, что осознание словен-
ства и самоидентификация словенцев насчитывает
уже по крайней мере несколько веков, но только
Март 1848 г. создал возможность, чтобы словенцы
вслух говорили о себе и раскрыли свои цели и же-
лания. [Подробнее см.: 6; 7, рр.15-20;16, рр.196-206;
20, рр.13-25]
Эти цели в то время были только намечены. 29
марта 1848 г. целовский (клагенфуртский) собор-
ный капеллан и народный будитель Матия Майяр-
Зильский в газете "Новости" в статье "Слава Богу в
вышних [12, рр.4-6.].отметил: "Пусть каждый чело-
век живет в своей стране как дома, как он считает
нужным... Пусть нам будет свободно, пусть мы
сможем в Словении, когда мы хотим и как мы хо-
тим, в маленькой школе или канцелярии ввести
наш словенский язык».
В этих простых словах уже была вся про-
грамма Объединенной Словении и реорганизации
7 В 1878 г. Менотти Гарибальди основал союз Ирре-
дента (итал. irredenta, «неосвобождённая» [Италия]), вы-
ступавший за присоединение к Итальянскому королев-
ству пограничных территорий Австро-Венгрии с ита-
льянским населением — в ХIV-ХVIII вв. бывших под
контролем Венецианской республики. В настоящее
время термином ирредента обозначают часть этноса, со-
ставляющую меньшинство населения в пределах данного
государства, но компактно проживающую в непосред-
ственной близости к государству, в котором близкий или
идентичный ей народ составляет большинство.
8 «Ирредента» положила начало итальянскому ирре-
дентистскому движению, которое было направлено на
объединение всех этнических итальянцев в рамках од-
ного государства. К территориям, на которые движение
Габсбургской империи: "Преодоление историче-
ского разделения страны на провинции, слияние
нашей словенской земли в языковых границах в
единую страну и таким образом концентрация всех
нас в единую нацию“. [5, р.53.]
В поддержку географ Петер Козлер подгото-
вил брошюру о границах Словении и карту словен-
ских земель с начертанными этническими грани-
цами. [7] Это был первый географический обзор
Словении, как целостного единства, и первая карта
Словении как таковой.
Но уже после Франкфуртского парламента мая
1848 г. словенцы почувствовали себя «малым»
народом, которому грозит «утопление в море гер-
манства». [15, р.39]
Хорваты имели схожую цель – объединение
своих государственно-административных единиц в
единую Великую Хорватию – и видели это как три-
ализм, то есть идею создания Австро-Угро-Хорва-
тии. Кроме того, оба народа имели общие истори-
ческих внешних врагов (турки и итальянцы). Это
укрепило словенцев в едином лагере югославизма
вместе с хорватами и воеводинскими сербами.
Словенцы желали спасти себя либо от потери
любой гарантии своего национального развития в
Великой Германии, либо от раздробленности и дав-
ления германизации и латинизации, что препят-
ствовало их национальному развитию в Австрии.
[8, р.84] Поэтому они потребовали не полную само-
стоятельность, а лишь национальную автономию в
виде объединения всех административных единиц
Австрии, в которых жили словенцы, видя в ав-
стрийцах-католиках образ защитника от поглоще-
ния со стороны протестантской Германии, а в хор-
ватах — союзников и собратьев. Хотя требования
других западно-балканских габсбургских славян
шли гораздо дальше, все они вместе увидели выход
в совместной борьбе под лозунгами югославизма.
То есть, в 1848-1849 гг. был создан западный центр
объединения «государства» Югославии, на основе
остатков хорватской государственности в составе
империи Габсбургов. В резолюциях хорватского
собора программно с Хорватией связывались серб-
ская Воеводина с востока и словенские земли с за-
пада. [8, р.82.] 9 С этого времени склонность к идее
югославизма развивалась среди словенцев мед-
ленно и постепенно. Безрезультатность "Весны
предъявляло претензии, относились Трентино и Тироль,
а также районы с мультиэтническим составом населения,
включавшего в себя, помимо итальянцев, немцев, словен-
цев, хорватов, ладинов и истрорумынов, — такие как
Южный Тироль, Истрия, Горица и часть Далмации.
Позже предъявлялись претензии на город Риека (Фиуме),
Корсику, Мальту, Ниццу и Итальянскую Швейцарию.
[22]
9 Это решение хорватского парламента 1848 года где-
то слишком забыто, и мы продолжаем слышать его не-
правильно, как будто только в связи с Люблянским кон-
грессом 1870 года произошла первая конкретная форму-
лировка югославской или хорватско-словенской полити-
ческой взаимности или объединения. [10, р.339]
немцы постараются приберечь для матери-Герма-
нии». [10, р.159] C другой стороны, идея ирреден-
тизма, 7 получившая развитие в Италии в кон. XIX
– нач.XX вв., посягала на словенские земли Примо-
рья и Гориции. 8
Именно в это время, к началу «весны народов»,
формирование внутренних предпосылок для возоб-
новления процесса словенского государственного
строительства привело к составлению программы
Объединенной. Словении. Как выразился Матия
Мразович, «словенцы разделены на шесть админи-
стративных земель: Гориция, Триест, Истрия, Ка-
ринтия, Карниола и Штирия. И хотя они заседают в
шести провинциальных парламентах, повсюду, за
исключением люблянского, составляют меньшин-
ство, и их голос не слышен у престола.
Поэтому они подавлены в каждой провинции
со стороны господского народа, хотя они в боль-
шинстве своем есть как народ; так есть в Истрии, и
в Триесте, и в Горице, но не столько в Штирии и
Каринтии, где словенцы в любом случае состав-
ляют меньшинство. Единственным парламентом, в
котором словенское племя может повысить свой
голос, есть карниольский провинциальный совет в
Любляне. Поэтому сегодня Словения преимуще-
ственно только Карниола, и словенцы не могут вы-
разить себя как словенцы ни в одном провинциаль-
ном совете, кроме единственного люблянского».
[10, р.159]
С.Гранда подчеркивает, что осознание словен-
ства и самоидентификация словенцев насчитывает
уже по крайней мере несколько веков, но только
Март 1848 г. создал возможность, чтобы словенцы
вслух говорили о себе и раскрыли свои цели и же-
лания. [Подробнее см.: 6; 7, рр.15-20;16, рр.196-206;
20, рр.13-25]
Эти цели в то время были только намечены. 29
марта 1848 г. целовский (клагенфуртский) собор-
ный капеллан и народный будитель Матия Майяр-
Зильский в газете "Новости" в статье "Слава Богу в
вышних [12, рр.4-6.].отметил: "Пусть каждый чело-
век живет в своей стране как дома, как он считает
нужным... Пусть нам будет свободно, пусть мы
сможем в Словении, когда мы хотим и как мы хо-
тим, в маленькой школе или канцелярии ввести
наш словенский язык».
В этих простых словах уже была вся про-
грамма Объединенной Словении и реорганизации
7 В 1878 г. Менотти Гарибальди основал союз Ирре-
дента (итал. irredenta, «неосвобождённая» [Италия]), вы-
ступавший за присоединение к Итальянскому королев-
ству пограничных территорий Австро-Венгрии с ита-
льянским населением — в ХIV-ХVIII вв. бывших под
контролем Венецианской республики. В настоящее
время термином ирредента обозначают часть этноса, со-
ставляющую меньшинство населения в пределах данного
государства, но компактно проживающую в непосред-
ственной близости к государству, в котором близкий или
идентичный ей народ составляет большинство.
8 «Ирредента» положила начало итальянскому ирре-
дентистскому движению, которое было направлено на
объединение всех этнических итальянцев в рамках од-
ного государства. К территориям, на которые движение
Габсбургской империи: "Преодоление историче-
ского разделения страны на провинции, слияние
нашей словенской земли в языковых границах в
единую страну и таким образом концентрация всех
нас в единую нацию“. [5, р.53.]
В поддержку географ Петер Козлер подгото-
вил брошюру о границах Словении и карту словен-
ских земель с начертанными этническими грани-
цами. [7] Это был первый географический обзор
Словении, как целостного единства, и первая карта
Словении как таковой.
Но уже после Франкфуртского парламента мая
1848 г. словенцы почувствовали себя «малым»
народом, которому грозит «утопление в море гер-
манства». [15, р.39]
Хорваты имели схожую цель – объединение
своих государственно-административных единиц в
единую Великую Хорватию – и видели это как три-
ализм, то есть идею создания Австро-Угро-Хорва-
тии. Кроме того, оба народа имели общие истори-
ческих внешних врагов (турки и итальянцы). Это
укрепило словенцев в едином лагере югославизма
вместе с хорватами и воеводинскими сербами.
Словенцы желали спасти себя либо от потери
любой гарантии своего национального развития в
Великой Германии, либо от раздробленности и дав-
ления германизации и латинизации, что препят-
ствовало их национальному развитию в Австрии.
[8, р.84] Поэтому они потребовали не полную само-
стоятельность, а лишь национальную автономию в
виде объединения всех административных единиц
Австрии, в которых жили словенцы, видя в ав-
стрийцах-католиках образ защитника от поглоще-
ния со стороны протестантской Германии, а в хор-
ватах — союзников и собратьев. Хотя требования
других западно-балканских габсбургских славян
шли гораздо дальше, все они вместе увидели выход
в совместной борьбе под лозунгами югославизма.
То есть, в 1848-1849 гг. был создан западный центр
объединения «государства» Югославии, на основе
остатков хорватской государственности в составе
империи Габсбургов. В резолюциях хорватского
собора программно с Хорватией связывались серб-
ская Воеводина с востока и словенские земли с за-
пада. [8, р.82.] 9 С этого времени склонность к идее
югославизма развивалась среди словенцев мед-
ленно и постепенно. Безрезультатность "Весны
предъявляло претензии, относились Трентино и Тироль,
а также районы с мультиэтническим составом населения,
включавшего в себя, помимо итальянцев, немцев, словен-
цев, хорватов, ладинов и истрорумынов, — такие как
Южный Тироль, Истрия, Горица и часть Далмации.
Позже предъявлялись претензии на город Риека (Фиуме),
Корсику, Мальту, Ниццу и Итальянскую Швейцарию.
[22]
9 Это решение хорватского парламента 1848 года где-
то слишком забыто, и мы продолжаем слышать его не-
правильно, как будто только в связи с Люблянским кон-
грессом 1870 года произошла первая конкретная форму-
лировка югославской или хорватско-словенской полити-
ческой взаимности или объединения. [10, р.339]
Znanstvena misel journal №100/2025 39
народов" и идеи Великой Германии надолго успо-
коили национально-освободительные движения
габсбургских славян.
А уже в 1867 г. Австрия должна была отдать
Италии Венецианскую Словению. 10 С этого вре-
мени словенцы потеряли не только большую часть
своего народа и своих земель, но и уверенность в
собственных силах защитить народную целост-
ность и идентичность. [16, рр.196-206]
Разочарование словенцев в Австрии в 1867 г.
как защитника усилило идею Объединенной Слове-
нии и повлекло за собой начало словенского «та-
борского» (народнического) движения (1868-1871
гг.). Таборы представляли собой многотысячное
народное собрание в виде палаточных лагерей на
крестьянских полях, организованное словенскими
культурно-политическими деятелями и студен-
тами, и подчеркивали силу народного решения. В
них приняли участие крестьяне, представлявшие
подавляющее большинство словенцев, как основу
национального движения, духовная и светская ин-
теллигенция, мещане. «Словенцы осознают себя,
они проснулись, и, несмотря на политическую раз-
деленность, они знают, что они есть одно племя.
Поэтому в своих таборах они требуют объединения
словенского племени в единое политическое
тело».. [10, р.159]
Осенью 1870 г. под впечатлением германских
побед во франко-прусской войне хорватская и сло-
венская политика сблизились. Пруссия взяла курс
на создание новой германской империи и угрожала
Австрии, поскольку очень вероятно хотела захва-
тить "наследственные" земли Габсбургов, принад-
лежавшие Германскому союзу до 1866 г. Возрас-
тала обеспокоенность не-немецких народов в Ав-
стрии, которые опасались новых разделов или
худшего этнического угнетения под прусской пя-
той.
«Заточник», бюллетень Хорватской нацио-
нальной партии, 8 ноября 1870 г. писал: «Давайте
радоваться, что нынешняя франко-германская
война подняла вопрос о более тесном национально-
10 По Пражскому мирному договору от 23 августа 1867
г., Австрия передавала Пруссии Гольштейн и выходила
из Германского союза, таким образом отказываясь от
участия в объединении германских государств под своим
началом. Италии досталась Венеция и Венецианская
Словения.
11 В словенской историографии словенско-хорватское
объединение обсуждается с 1921 г. Его истоки, акторы,
идеи и их сторонники, связи, предложения, развитие по-
литических событий стали предметом жарких дискуссий
в 1960-е годы и продолжают привлекать внимание и в но-
вейшей исторической литературе. [8, рр.81-144; 9,
рр.319-354; 10, рр.155-170; 18, рр.37-66, 21; 26, рр.145-
147]
12 Славянский конгресс проходил в Праге 2-12 июня
1848 г. Миклошич сказал в обращении: «Немцы созвали
парламент во Франкфурте для своего объединения, кото-
рый хочет, чтобы... австрийская империя присоедини-
лась к Германии со всеми ее невенгерскими землями. Та-
кой шаг разрушит не только единство Австрии, но и ны-
нешние связи и независимость славянских народов,
политическом союзе между триединым королев-
ством и словенскими землями, который после 1848
года полностью заснул». [8, р.83]
Словенцы были «всегда готовы, полагаясь на
Хорватию, спасти себя от распада империи Габс-
бургов, что могло бы затянуть словенцев в жерло
Великой Германии, растянувшейся до Сотлы и Го-
рьянцев, [8, р.84] и желающей любым способом до-
тянуться через их территорию до Адриатики и Три-
еста — главного австрийского порта на словенской
земле. [26, р.145] 8 ноября этого года на конферен-
цию в Сисаке кроме хорватов приехали несколько
словенских политиков. [9, р.160] А 4-6 декабря со-
брался известный югославянский конгресс в Люб-
ляне. 11
Важно для нас то, что главной идеей обеих
конференций был австрославизм — создание Ав-
стро-Угро-Хорватии, где словенцы хотели бы
войти в третью часть империи вместе с воеводин-
скими сербами. Процесс развития этой идеи сопро-
вождали внешние факторы: угроза ассимилирую-
щей германизации (1848 и 1870). 12 и начало раз-
дела словенских земель (потеря Венецианской
Словении). Из этого вытекал еще один фактор –
объединение словенцев с любой политической си-
лой для предотвращения национального уничтоже-
ния.
Первая мировая война еще усилила югосла-
вистские тенденции и закончилась распадом Ав-
стро-Венгрии. И именно словенцы стали «зачинщи-
ками» этого знаменательного события.
І. Первое «окно возможностей» (1918-1921)
Процессы государственного строительства на
словенских землях возобновились в августе-ноябре
1918 г. Смыслом этих процессов было создание
первых национальных государственных органов и
постепенное формирование и развитие главных
ветвей власти – законодательной («августовский»
Национальный Совет в Любляне), исполнительной
(Национальное правительство в Любляне, Нацио-
нальная брамба (оборона), военное командование,
полиция) и судебной. Эти процессы протекали на
словенских землях в составе Государства СХС,
национальность которых окажется под угрозой. Мы
должны защищать то, что для нас самое святое. Пришло
время нам, славянам, согласиться друг с другом и объ-
единиться».
На съезд приехало более 300 человек, в том числе около
40 югославян; из них 4 словенца. Был составлен мани-
фест для народов Европы, в котором было требование
«полного равенства всех национальностей, независимо
от их политической власти или размера». В меморандуме
австрийскому императору, помимо требования «возро-
дить Австрию как федеративное государство», были пе-
речислены пожелания отдельных народов.
Относительно словенцев было заявлено: 1. что все сло-
венцы, проживающие в Штирии, Карниоле, Каринтии и
Приморье, объединяются в одно политическое образова-
ние под названием Королевство Словения, 2. что словен-
ский язык приобретает дипломатическую силу и прини-
мается в школах, офисах и судах, что знание словенского
языка является неизбежной обязанностью каждого чи-
новника. Наконец, 3. - они просят открыть университет в
Любляне.
народов" и идеи Великой Германии надолго успо-
коили национально-освободительные движения
габсбургских славян.
А уже в 1867 г. Австрия должна была отдать
Италии Венецианскую Словению. 10 С этого вре-
мени словенцы потеряли не только большую часть
своего народа и своих земель, но и уверенность в
собственных силах защитить народную целост-
ность и идентичность. [16, рр.196-206]
Разочарование словенцев в Австрии в 1867 г.
как защитника усилило идею Объединенной Слове-
нии и повлекло за собой начало словенского «та-
борского» (народнического) движения (1868-1871
гг.). Таборы представляли собой многотысячное
народное собрание в виде палаточных лагерей на
крестьянских полях, организованное словенскими
культурно-политическими деятелями и студен-
тами, и подчеркивали силу народного решения. В
них приняли участие крестьяне, представлявшие
подавляющее большинство словенцев, как основу
национального движения, духовная и светская ин-
теллигенция, мещане. «Словенцы осознают себя,
они проснулись, и, несмотря на политическую раз-
деленность, они знают, что они есть одно племя.
Поэтому в своих таборах они требуют объединения
словенского племени в единое политическое
тело».. [10, р.159]
Осенью 1870 г. под впечатлением германских
побед во франко-прусской войне хорватская и сло-
венская политика сблизились. Пруссия взяла курс
на создание новой германской империи и угрожала
Австрии, поскольку очень вероятно хотела захва-
тить "наследственные" земли Габсбургов, принад-
лежавшие Германскому союзу до 1866 г. Возрас-
тала обеспокоенность не-немецких народов в Ав-
стрии, которые опасались новых разделов или
худшего этнического угнетения под прусской пя-
той.
«Заточник», бюллетень Хорватской нацио-
нальной партии, 8 ноября 1870 г. писал: «Давайте
радоваться, что нынешняя франко-германская
война подняла вопрос о более тесном национально-
10 По Пражскому мирному договору от 23 августа 1867
г., Австрия передавала Пруссии Гольштейн и выходила
из Германского союза, таким образом отказываясь от
участия в объединении германских государств под своим
началом. Италии досталась Венеция и Венецианская
Словения.
11 В словенской историографии словенско-хорватское
объединение обсуждается с 1921 г. Его истоки, акторы,
идеи и их сторонники, связи, предложения, развитие по-
литических событий стали предметом жарких дискуссий
в 1960-е годы и продолжают привлекать внимание и в но-
вейшей исторической литературе. [8, рр.81-144; 9,
рр.319-354; 10, рр.155-170; 18, рр.37-66, 21; 26, рр.145-
147]
12 Славянский конгресс проходил в Праге 2-12 июня
1848 г. Миклошич сказал в обращении: «Немцы созвали
парламент во Франкфурте для своего объединения, кото-
рый хочет, чтобы... австрийская империя присоедини-
лась к Германии со всеми ее невенгерскими землями. Та-
кой шаг разрушит не только единство Австрии, но и ны-
нешние связи и независимость славянских народов,
политическом союзе между триединым королев-
ством и словенскими землями, который после 1848
года полностью заснул». [8, р.83]
Словенцы были «всегда готовы, полагаясь на
Хорватию, спасти себя от распада империи Габс-
бургов, что могло бы затянуть словенцев в жерло
Великой Германии, растянувшейся до Сотлы и Го-
рьянцев, [8, р.84] и желающей любым способом до-
тянуться через их территорию до Адриатики и Три-
еста — главного австрийского порта на словенской
земле. [26, р.145] 8 ноября этого года на конферен-
цию в Сисаке кроме хорватов приехали несколько
словенских политиков. [9, р.160] А 4-6 декабря со-
брался известный югославянский конгресс в Люб-
ляне. 11
Важно для нас то, что главной идеей обеих
конференций был австрославизм — создание Ав-
стро-Угро-Хорватии, где словенцы хотели бы
войти в третью часть империи вместе с воеводин-
скими сербами. Процесс развития этой идеи сопро-
вождали внешние факторы: угроза ассимилирую-
щей германизации (1848 и 1870). 12 и начало раз-
дела словенских земель (потеря Венецианской
Словении). Из этого вытекал еще один фактор –
объединение словенцев с любой политической си-
лой для предотвращения национального уничтоже-
ния.
Первая мировая война еще усилила югосла-
вистские тенденции и закончилась распадом Ав-
стро-Венгрии. И именно словенцы стали «зачинщи-
ками» этого знаменательного события.
І. Первое «окно возможностей» (1918-1921)
Процессы государственного строительства на
словенских землях возобновились в августе-ноябре
1918 г. Смыслом этих процессов было создание
первых национальных государственных органов и
постепенное формирование и развитие главных
ветвей власти – законодательной («августовский»
Национальный Совет в Любляне), исполнительной
(Национальное правительство в Любляне, Нацио-
нальная брамба (оборона), военное командование,
полиция) и судебной. Эти процессы протекали на
словенских землях в составе Государства СХС,
национальность которых окажется под угрозой. Мы
должны защищать то, что для нас самое святое. Пришло
время нам, славянам, согласиться друг с другом и объ-
единиться».
На съезд приехало более 300 человек, в том числе около
40 югославян; из них 4 словенца. Был составлен мани-
фест для народов Европы, в котором было требование
«полного равенства всех национальностей, независимо
от их политической власти или размера». В меморандуме
австрийскому императору, помимо требования «возро-
дить Австрию как федеративное государство», были пе-
речислены пожелания отдельных народов.
Относительно словенцев было заявлено: 1. что все сло-
венцы, проживающие в Штирии, Карниоле, Каринтии и
Приморье, объединяются в одно политическое образова-
ние под названием Королевство Словения, 2. что словен-
ский язык приобретает дипломатическую силу и прини-
мается в школах, офисах и судах, что знание словенского
языка является неизбежной обязанностью каждого чи-
новника. Наконец, 3. - они просят открыть университет в
Любляне.
Znanstvena misel journal №100/2025 40
мультинационального образования, носящего кон-
федеративный характер и все признаки буржуазно-
демократической республики.
Время существования Государства СХС, как
еще в 1923 г. писал известный словенский публи-
цист и историк Фран Эрьявец, можно справедливо
поместить между лучшими главами словенской ис-
тории. [1, р.67.] Словенцы на короткое время
«эпохи переворота», как ее наименовал другой из-
вестный словенец А.Препелюх, полагались исклю-
чительно на свои силы и свои возможности и в этом
испытании оказались блестящими организаторами.
[19, рр.156-185] Период с августа 1918 г. по январь
1919 г. в словенской истории оказалась наиболее
плодотворной в смысле государственного строи-
тельства.
В рамках Государства СХС была осуществ-
лена полная автономия большей части Словении
(за исключением оккупированных Приморья, Ка-
ринтии и Прекмурья). На внутриполитической
сцене вновь словенские органы власти решили по-
чти все вопросы формирования государства: созда-
ние собственной административной, судебной си-
стемы на местах и структур охраны порядка, фор-
мирование словенских вооруженных сил, начало
установления государственных границ. Словен-
ский язык стал государственным. Особенностью их
деятельности было то, что она выходила за хроно-
логические рамки существования Государства
СХС. Первый в словенской истории Национальный
совет действовал с 16 августа 1918 г. по 30 апреля
1919 г., в чем словенцы опередили других габсбург-
ских славян, Национальное правительство также
работало еще некоторое время после образования
Королевства СХС (1 декабря 1918 - 23 января 1919
гг.).
На международную арену словенцы (в лицах
своих величайших политиков) вышли с целью даль-
нейшего решения своего национального вопроса –
объединение всех этнических словенских земель в
единую государственную единицу.
Это было самое широкое «окно возможно-
стей», которое уже никогда не повторилось в по-
добном объеме до 1945 г. К сожалению, это «окно»
также закрылось слишком быстро (окончательно с
принятием Видовданской Конституции 1921г.), и
многие словенские инициативы не достигли своей
цели.
Во внутренней политике формирование соб-
ственной законодательной ветви власти должно
было завершиться как признание Национального
совета словенским парламентом. Его действитель-
ные функции и методы деятельности в августе-но-
ябре 1918 г. полностью соответствовали этому
определению. Но эти попытки остались на бумаге и
потерялись в межпартийных спорах Националь-
ного правительства. Это был шаг к закрытию «окна
возможностей».
Уже с первых дней в новом общем государстве
– Королевстве СХС – медленно началось постепен-
ное наступление на полную автономию словенцев.
Замена Народного правительства СХС в Любляне
Провинциальным правительством для Словении
ликвидировала словенскую автономию, остановила
процесс словенского создания государства и стала
началом введения централизации. Из 12 «пове-
ренств» – «министерств» осталось 4, наиболее по-
литически и экономически неважных. Центральная
власть в Белграде уничтожила межпартийный ба-
ланс в словенской политической жизни, существо-
вавшей во время председательства Иосифа Погач-
ника, создав преимущество либералам. "Таким об-
разом, были ликвидированы последние элементы
словенской государственности, созданные в борьбе
за освобождение и объединение". [25, р.211.]
На югославянской политической сцене по-
пытки добиться гарантий федеративно-автоном-
ного устройства тоже провалились: достижения Ко-
рошца на Женевской конференции оказались тщет-
ными из-за политической игры других актеров.
Большую роль в ускорении югославянского объ-
единения в форме монархии сыграл внешний фак-
тор – итальянская угроза словенскому Приморью и
Истрии и хорватской Далмации.
Во внешней политике завершение формирова-
ния государства означало объединение всех сло-
венских этнических земель (кроме Венецианской
Словении, утерянной еще в 1867 г.) и защиту ново-
проложенных границ, но этого тоже не произошло.
Пришлось мириться с итальянской оккупацией
Приморья, не удалось занять словенские земли –
Каринтию и Прекмурье, захваченные Австрией и
Венгрией.
Но впереди словенцы ждали справедливого
выполнения своих стремлений жить своей жизнью
в Объединенной Словении. Эти ожидания, не сбыв-
шиеся с Перводекабрьским Актом 1918 г о созда-
нии Королевства СХС, они теперь связывали с Па-
рижской мирной конференцией и Конституантой.
Снова словенцы ждали решения судьбоносных во-
просов от внешних актеров.
Новоустановленному Провинциальному пра-
вительству пришлось решать все государственные
проблемы, унаследованные от Национального пра-
вительства, но в гораздо более сложных внутрен-
них и внешних условиях.
Начало постепенной централизации нового
объединенного государства и интенсивное вмеша-
тельство сверхдержав и соседних стран в процесс
определения словенских границ привели к пораже-
нию Провинциального правительства во всех сфе-
рах. Сфера его административной ответственности
не достигала предыдущей словенской полной авто-
номии из-за полного подчинения Провинциального
правительства центральному правительству в Бел-
граде, совсем прекратившему его деятельность 12
июля 1921 г.
Вторая из главных государственных задач сло-
венской политики – завершить процесс объедине-
ния всех словенцев в единой стране – тоже не была
достигнута. Главной причиной было необычное по-
ложение словенских земель в международном рас-
кладе: в течение войны Словения была частью по-
бежденной Австрии, но присоединилась (как и все
Государство СХС) к Королевству Сербии – стране-
победительнице. Отрезки словенских границ были
установлены в разные исторические периоды, в раз-
мультинационального образования, носящего кон-
федеративный характер и все признаки буржуазно-
демократической республики.
Время существования Государства СХС, как
еще в 1923 г. писал известный словенский публи-
цист и историк Фран Эрьявец, можно справедливо
поместить между лучшими главами словенской ис-
тории. [1, р.67.] Словенцы на короткое время
«эпохи переворота», как ее наименовал другой из-
вестный словенец А.Препелюх, полагались исклю-
чительно на свои силы и свои возможности и в этом
испытании оказались блестящими организаторами.
[19, рр.156-185] Период с августа 1918 г. по январь
1919 г. в словенской истории оказалась наиболее
плодотворной в смысле государственного строи-
тельства.
В рамках Государства СХС была осуществ-
лена полная автономия большей части Словении
(за исключением оккупированных Приморья, Ка-
ринтии и Прекмурья). На внутриполитической
сцене вновь словенские органы власти решили по-
чти все вопросы формирования государства: созда-
ние собственной административной, судебной си-
стемы на местах и структур охраны порядка, фор-
мирование словенских вооруженных сил, начало
установления государственных границ. Словен-
ский язык стал государственным. Особенностью их
деятельности было то, что она выходила за хроно-
логические рамки существования Государства
СХС. Первый в словенской истории Национальный
совет действовал с 16 августа 1918 г. по 30 апреля
1919 г., в чем словенцы опередили других габсбург-
ских славян, Национальное правительство также
работало еще некоторое время после образования
Королевства СХС (1 декабря 1918 - 23 января 1919
гг.).
На международную арену словенцы (в лицах
своих величайших политиков) вышли с целью даль-
нейшего решения своего национального вопроса –
объединение всех этнических словенских земель в
единую государственную единицу.
Это было самое широкое «окно возможно-
стей», которое уже никогда не повторилось в по-
добном объеме до 1945 г. К сожалению, это «окно»
также закрылось слишком быстро (окончательно с
принятием Видовданской Конституции 1921г.), и
многие словенские инициативы не достигли своей
цели.
Во внутренней политике формирование соб-
ственной законодательной ветви власти должно
было завершиться как признание Национального
совета словенским парламентом. Его действитель-
ные функции и методы деятельности в августе-но-
ябре 1918 г. полностью соответствовали этому
определению. Но эти попытки остались на бумаге и
потерялись в межпартийных спорах Националь-
ного правительства. Это был шаг к закрытию «окна
возможностей».
Уже с первых дней в новом общем государстве
– Королевстве СХС – медленно началось постепен-
ное наступление на полную автономию словенцев.
Замена Народного правительства СХС в Любляне
Провинциальным правительством для Словении
ликвидировала словенскую автономию, остановила
процесс словенского создания государства и стала
началом введения централизации. Из 12 «пове-
ренств» – «министерств» осталось 4, наиболее по-
литически и экономически неважных. Центральная
власть в Белграде уничтожила межпартийный ба-
ланс в словенской политической жизни, существо-
вавшей во время председательства Иосифа Погач-
ника, создав преимущество либералам. "Таким об-
разом, были ликвидированы последние элементы
словенской государственности, созданные в борьбе
за освобождение и объединение". [25, р.211.]
На югославянской политической сцене по-
пытки добиться гарантий федеративно-автоном-
ного устройства тоже провалились: достижения Ко-
рошца на Женевской конференции оказались тщет-
ными из-за политической игры других актеров.
Большую роль в ускорении югославянского объ-
единения в форме монархии сыграл внешний фак-
тор – итальянская угроза словенскому Приморью и
Истрии и хорватской Далмации.
Во внешней политике завершение формирова-
ния государства означало объединение всех сло-
венских этнических земель (кроме Венецианской
Словении, утерянной еще в 1867 г.) и защиту ново-
проложенных границ, но этого тоже не произошло.
Пришлось мириться с итальянской оккупацией
Приморья, не удалось занять словенские земли –
Каринтию и Прекмурье, захваченные Австрией и
Венгрией.
Но впереди словенцы ждали справедливого
выполнения своих стремлений жить своей жизнью
в Объединенной Словении. Эти ожидания, не сбыв-
шиеся с Перводекабрьским Актом 1918 г о созда-
нии Королевства СХС, они теперь связывали с Па-
рижской мирной конференцией и Конституантой.
Снова словенцы ждали решения судьбоносных во-
просов от внешних актеров.
Новоустановленному Провинциальному пра-
вительству пришлось решать все государственные
проблемы, унаследованные от Национального пра-
вительства, но в гораздо более сложных внутрен-
них и внешних условиях.
Начало постепенной централизации нового
объединенного государства и интенсивное вмеша-
тельство сверхдержав и соседних стран в процесс
определения словенских границ привели к пораже-
нию Провинциального правительства во всех сфе-
рах. Сфера его административной ответственности
не достигала предыдущей словенской полной авто-
номии из-за полного подчинения Провинциального
правительства центральному правительству в Бел-
граде, совсем прекратившему его деятельность 12
июля 1921 г.
Вторая из главных государственных задач сло-
венской политики – завершить процесс объедине-
ния всех словенцев в единой стране – тоже не была
достигнута. Главной причиной было необычное по-
ложение словенских земель в международном рас-
кладе: в течение войны Словения была частью по-
бежденной Австрии, но присоединилась (как и все
Государство СХС) к Королевству Сербии – стране-
победительнице. Отрезки словенских границ были
установлены в разные исторические периоды, в раз-
Znanstvena misel journal №100/2025 41
ных условиях, по разным мотивам, факторам и гео-
графическим характеристикам. Но по всей протя-
женности на севере государственная граница Пер-
вой Югославии демонстрирует конфликт с фактами
этно-исторического разграничения.
Решения Парижской конференции в пользу
Австрии принимались не ради Австрии, но против
Югославии, потому что ее изначально поддержи-
вала Франция. Дело в том, что на конференции Ко-
ролевство СХС в целом воспринималось как рас-
ширенное Королевство Сербия, и речь шла не о
правах народов, а о росте влияния Франции на Бал-
канах. Сама Сербия, впервые выйдя на мировую
арену, еще не имела достаточного опыта в дипло-
матических баталиях; кроме того, она использовала
словенские земли в качестве разменной монеты,
чтобы выторговать территориальные уступки себе
на юге, в Македонии. Так, словенские земли «разо-
рвали» между собой 4 государства, и только в Ко-
ролевстве СХС словенцы имели некоторое квазиса-
моуправление.
Во время плебисцита в Каринтии, который по
решению Парижской конференции состоялся 10
октября 1920 г. и был ее продолжением, проявились
последствия многовекового австрийского социаль-
ного и национального давления на местных словен-
цев, что прослеживается и сегодня. Внутренние
причины этого концентрировались вокруг социаль-
ной структуры каринтийского общества, где мало-
численное национально сознательное богатое кре-
стьянство голосовало за СХС, а батраки и мещане –
за Австрию. В значительной степени каринтийские
словенцы оказались безразличными к процессу раз-
вития своего государства, где они были бы одной
из титульных наций, еще и из-за опасений налого-
вого давления со стороны Белграда.
Агитация пропагандировала только словен-
ский язык и культуру, а не социально-экономиче-
ские преимущества объединенного югославянского
государства. Кроме того, агитировали не за Слове-
нию, а за Югославию (королевство и, более того, с
православной династией во главе), в то время как
каринтийцы имели возможность остаться в католи-
ческой буржуазной республике.
Проигранный Каринтийский плебисцит имел
катастрофические последствия для словенского
народа. За границами Словении осталось 40% сло-
венских земель и населения, в том числе около 1
млн каринтийских словенцев, что затрудняло отно-
шение словенцев к центральной власти, которую
они обвинили в потере Каринтии, и соседям по гос-
ударственным границам, отрезавшим Каринтию
(Австрия), Приморье (Италия) и Порабье (Вен-
грия).
Поражение в плебисците, символично вобрав-
шее в себя и другие территориальные потери для
словенцев, стало одним из решающих факторов за-
медления процесса словенского государственного
строительства, процесс объединения словенских
земель остался незавершенным. С другой стороны,
плебисцит сплотил словенскую клерикальную по-
литику вокруг идеи автономизма и решительного
ее отстаивания, что повлекло за собой дальнейшее
развитие словенской политической, государствен-
ной и исторической мысли в условиях фактической
политической демодернизации, которая началась в
Королевстве СХС.
Если обобщить деятельность словенских орга-
нов власти в первом «окне возможностей», то мы
увидим устойчивость и непрестанность их попыток
полностью решить «словенский вопрос». В борьбе
Провинциального правительства с Белградом по
балансу полномочий центра и провинции (февраль
1919 – июнь 1921 гг.) клерикалам удалось суще-
ственно расширить его полномочия. Но когда во
главе правительства встали словенские либералы, в
борьбе победил Белград.
Опыт подготовки и работы словенцев в Кон-
ституанте в 1920-1921 гг. и её результаты сыграли
значительную роль в развитии словенской идеи
государства. Политические лагеря полярно разо-
шлись гораздо больше, чем до 1 декабря. Если на
позициях югославизма в 1918 г. стояло подавляю-
щее большинство словенского электората, то уже
ликвидация национальных органов власти, созда-
ние Королевства СХС во главе с регентом, недемо-
кратичность избирательного закона и работы Кон-
ституанты, неприкрытый централизм и националь-
ный унитаризм Видовданской конституции, не
соответствовавшие принципам Корфской деклара-
ции, привели к полной поляризации словенского
политикума, т. е. к переходу подавляющего боль-
шинства клерикального электората на позиции
«словенства» и полного разочарования в действен-
ности политики клерикалов, что привело к ряду по-
ражений СНП на местных выборах 1921 г.
II. Второе «окно возможностей» (1925-1929)
Развитие словенской государственности в
1920-е гг. основывалось на новом внутри- и внеш-
неполитическом положении Словении как зависи-
мой территории с народом, за которым перестали
признавать его национальную идентичность. По-
этому второе «окно возможностей» (1927-1929 гг.)
имело достаточно длинное «преддверие».
Борьба словенского политикума за сохранение
остатков самоуправления и Объединенной Слове-
нии проходила в форме противостояния идейно-по-
литических югославизмов и «словенства».
Два направления – югославизм-централизм и
словенство-автономизм, на которые делились все
словенские политические силы, видели разные
пути в Объединенную Словению.
Автономисты считали, что это выполнение по-
ложений Корфской декларации, то есть восстанов-
ление самоуправления и автономии, завоеванной в
конце Первой мировой войны, и федеративное гос-
ударственное устройство. Из всех автономистов в
словенской политике именно Словенская Народная
партия (СНП) наиболее основательно защищала
идею федерализма, постепенно поддерживаемую в
большей или меньшей степени также в других сло-
венских политических лагерях: крестьянско-рес-
публиканском, коммунистическом, социалистиче-
ском и частично даже в либеральном лагере.
ных условиях, по разным мотивам, факторам и гео-
графическим характеристикам. Но по всей протя-
женности на севере государственная граница Пер-
вой Югославии демонстрирует конфликт с фактами
этно-исторического разграничения.
Решения Парижской конференции в пользу
Австрии принимались не ради Австрии, но против
Югославии, потому что ее изначально поддержи-
вала Франция. Дело в том, что на конференции Ко-
ролевство СХС в целом воспринималось как рас-
ширенное Королевство Сербия, и речь шла не о
правах народов, а о росте влияния Франции на Бал-
канах. Сама Сербия, впервые выйдя на мировую
арену, еще не имела достаточного опыта в дипло-
матических баталиях; кроме того, она использовала
словенские земли в качестве разменной монеты,
чтобы выторговать территориальные уступки себе
на юге, в Македонии. Так, словенские земли «разо-
рвали» между собой 4 государства, и только в Ко-
ролевстве СХС словенцы имели некоторое квазиса-
моуправление.
Во время плебисцита в Каринтии, который по
решению Парижской конференции состоялся 10
октября 1920 г. и был ее продолжением, проявились
последствия многовекового австрийского социаль-
ного и национального давления на местных словен-
цев, что прослеживается и сегодня. Внутренние
причины этого концентрировались вокруг социаль-
ной структуры каринтийского общества, где мало-
численное национально сознательное богатое кре-
стьянство голосовало за СХС, а батраки и мещане –
за Австрию. В значительной степени каринтийские
словенцы оказались безразличными к процессу раз-
вития своего государства, где они были бы одной
из титульных наций, еще и из-за опасений налого-
вого давления со стороны Белграда.
Агитация пропагандировала только словен-
ский язык и культуру, а не социально-экономиче-
ские преимущества объединенного югославянского
государства. Кроме того, агитировали не за Слове-
нию, а за Югославию (королевство и, более того, с
православной династией во главе), в то время как
каринтийцы имели возможность остаться в католи-
ческой буржуазной республике.
Проигранный Каринтийский плебисцит имел
катастрофические последствия для словенского
народа. За границами Словении осталось 40% сло-
венских земель и населения, в том числе около 1
млн каринтийских словенцев, что затрудняло отно-
шение словенцев к центральной власти, которую
они обвинили в потере Каринтии, и соседям по гос-
ударственным границам, отрезавшим Каринтию
(Австрия), Приморье (Италия) и Порабье (Вен-
грия).
Поражение в плебисците, символично вобрав-
шее в себя и другие территориальные потери для
словенцев, стало одним из решающих факторов за-
медления процесса словенского государственного
строительства, процесс объединения словенских
земель остался незавершенным. С другой стороны,
плебисцит сплотил словенскую клерикальную по-
литику вокруг идеи автономизма и решительного
ее отстаивания, что повлекло за собой дальнейшее
развитие словенской политической, государствен-
ной и исторической мысли в условиях фактической
политической демодернизации, которая началась в
Королевстве СХС.
Если обобщить деятельность словенских орга-
нов власти в первом «окне возможностей», то мы
увидим устойчивость и непрестанность их попыток
полностью решить «словенский вопрос». В борьбе
Провинциального правительства с Белградом по
балансу полномочий центра и провинции (февраль
1919 – июнь 1921 гг.) клерикалам удалось суще-
ственно расширить его полномочия. Но когда во
главе правительства встали словенские либералы, в
борьбе победил Белград.
Опыт подготовки и работы словенцев в Кон-
ституанте в 1920-1921 гг. и её результаты сыграли
значительную роль в развитии словенской идеи
государства. Политические лагеря полярно разо-
шлись гораздо больше, чем до 1 декабря. Если на
позициях югославизма в 1918 г. стояло подавляю-
щее большинство словенского электората, то уже
ликвидация национальных органов власти, созда-
ние Королевства СХС во главе с регентом, недемо-
кратичность избирательного закона и работы Кон-
ституанты, неприкрытый централизм и националь-
ный унитаризм Видовданской конституции, не
соответствовавшие принципам Корфской деклара-
ции, привели к полной поляризации словенского
политикума, т. е. к переходу подавляющего боль-
шинства клерикального электората на позиции
«словенства» и полного разочарования в действен-
ности политики клерикалов, что привело к ряду по-
ражений СНП на местных выборах 1921 г.
II. Второе «окно возможностей» (1925-1929)
Развитие словенской государственности в
1920-е гг. основывалось на новом внутри- и внеш-
неполитическом положении Словении как зависи-
мой территории с народом, за которым перестали
признавать его национальную идентичность. По-
этому второе «окно возможностей» (1927-1929 гг.)
имело достаточно длинное «преддверие».
Борьба словенского политикума за сохранение
остатков самоуправления и Объединенной Слове-
нии проходила в форме противостояния идейно-по-
литических югославизмов и «словенства».
Два направления – югославизм-централизм и
словенство-автономизм, на которые делились все
словенские политические силы, видели разные
пути в Объединенную Словению.
Автономисты считали, что это выполнение по-
ложений Корфской декларации, то есть восстанов-
ление самоуправления и автономии, завоеванной в
конце Первой мировой войны, и федеративное гос-
ударственное устройство. Из всех автономистов в
словенской политике именно Словенская Народная
партия (СНП) наиболее основательно защищала
идею федерализма, постепенно поддерживаемую в
большей или меньшей степени также в других сло-
венских политических лагерях: крестьянско-рес-
публиканском, коммунистическом, социалистиче-
ском и частично даже в либеральном лагере.
Znanstvena misel journal №100/2025 42
Централисты (либералы) полагали, что только
унифицированная югославская нация в централизо-
ванном государстве могла предоставить словенцам
возможность выживания и развития.
В 1923—1925 гг. ряды югославистов еще со-
кратились. Этому способствовал переход словен-
ских коммунистов на националистические позиции
(1923 г.) и результаты честной предвыборной
борьбы в Национальную скупщину 1925 г., которые
не оказали желаемого эффекта из-за совсем другой
политической традиции — сербской (т.е. личных
связей, закулисных интриг и политического лави-
рования).
Поражение в Конституанте, использование не-
демократических и конфликтующих с моралью
принципов на уровне высших эшелонов власти ока-
зало свое влияние на деятельность ведущих футо-
ров словенской политики. Анализ политической
конъюнктуры в реальных обстоятельствах стал
неотъемлемой составляющей легитимной словен-
ской политической практики. Когда СНП поняла
способ вынесения решений в королевстве (основан-
ный на сербской традиции), ее руководство при-
бегло к политическим играм, которые были неотъ-
емлемой частью политики Белграда. Главной це-
лью было воспользоваться любой возможностью,
чтобы завоевать как можно больше прав и преиму-
ществ для Словении.
Поэтому в 1926 г. националистически настро-
енные силы, оказавшиеся в оппозиции централь-
ному правительству, использовали политическое
лавирование, чтобы прийти к власти в областных
органах самоуправления. После непризнания Ви-
довданской конституции и политического бойкота
в 1921-1925 гг., СНП пошла на соглашение с правя-
щим режимом, чтобы сохранить достижения авто-
номии, полученные в процессе государственного
строительства, начатого во времена Государства
СХС. 13 Таким образом, СНП достигла политиче-
ского господства в Люблянской и Мариборской об-
ластях, а главное – вступила в центральное прави-
тельство, что позволяло значительные преимуще-
ства партии на местах и способствовало
выполнению партийной националистической про-
граммы. Это открыло второе «окно возможностей»
для новой волны в развитии словенской государ-
ственности.
Главным достижением словенцев на государ-
ственном пути в этот период стало сочетание наци-
ональной, государственной и политической идеи: в
это время все партии, стоящие на позициях «сло-
венства», разработали детальные программы даль-
нейшего развития словенской государственности,
которые различались в деталях, но сходились на
необходимости переустройства общего югославян-
ского королевства в федерацию.
Вся политическая тактика СНП в 1926-1929
гг., накануне выборов областных органов само-
управления и на протяжении их деятельности, само
Бледское соглашение, по которому партия ценой
13 В 1927 г. СНП заключила политическое соглашение с
правительством о признании конституции и власти ко-
роля (Бледское соглашение).
признания Видовданской конституции вступила в
коалиционное правительство в Белграде, проде-
монстрировала приспособление к централистской
реальности и расчет решений, действий и послед-
ствий на годы вперед. Успехом такой тактики было
особенно широкое финансирование мероприятий
Люблянской и Мариборской областей и расшире-
ние законодательной юрисдикции областных скуп-
щин, в результате чего югославяне стали именовать
Словению «государством в государстве».
Деятельность обеих словенских областных
скупщин отличали характерные особенности: пар-
ламентские методы работы, попытки синхронизи-
ровать деятельность обоих скупщин через синхрон-
ность проведения заседаний, постоянная борьба с
центральным правительством за расширение своих
полномочий.
Политическая адаптация и связанные с ней
компромиссы привели только к частичным и вре-
менным результатам. После 6 января 1929 г. отмена
фундаментальных буржуазно-демократических ос-
нов в Югославии и начало репрессий резко обост-
рили противостояние словенских централистов и
автономистов. Положительным катализатором та-
кого обострения было начало Великого экономиче-
ского кризиса и резкое ухудшение социально-эко-
номических условий в Словении. Это стало причи-
ной того, что программы словенских политических
лагерей тоже приобрели большую категоричность,
что, в свою очередь, привело к проигрышу словен-
ской клерикальной оппозиции, последовавшей за
хорватской в открытом выступлении против унита-
ризма и централизма режима личной диктатуры ко-
роля Александра.
На фоне всеобщей стагнации политической
жизни в Словении, казалось бы, никакой новой воз-
можности для восстановления даже минимальных
ростков самоуправления не могло возникнуть.
Единственным органом власти, где словенцы могли
высказывать свои мысли и принимать некоторые
решения, стал Банский 14 совет Дравской бано-
вины, официально имеющий только консультатив-
ные функции, чаще всего рассматривая различные
аспекты тяжелых социальных проблем, вызванных
экономическим кризисом. Однако, в 1933-1935 гг.
деятельность банского совета существенно полити-
зировалась. На слушаниях по бюджету бановины
политические дименции получили, в частности, не-
которые дискуссии относительно обязанностей и
полномочий бановины и местного самоуправления,
а также выборов банского совета о государствен-
ной финансовой политике по отношению к Слове-
нии.
Причиной этого, прежде всего, явилось усиле-
ние репрессий против словенской клерикально-
националистической оппозиции. Во-вторых, Алек-
сандру I необходимо было найти пути улучшения
внутриполитической ситуации, при этом сохранить
всю полноту власти и поднять уровень своей попу-
лярности среди населения и за границей. Поэтому в
14 Бан — наместник короля в провинциях Королевства
Югославия.
Централисты (либералы) полагали, что только
унифицированная югославская нация в централизо-
ванном государстве могла предоставить словенцам
возможность выживания и развития.
В 1923—1925 гг. ряды югославистов еще со-
кратились. Этому способствовал переход словен-
ских коммунистов на националистические позиции
(1923 г.) и результаты честной предвыборной
борьбы в Национальную скупщину 1925 г., которые
не оказали желаемого эффекта из-за совсем другой
политической традиции — сербской (т.е. личных
связей, закулисных интриг и политического лави-
рования).
Поражение в Конституанте, использование не-
демократических и конфликтующих с моралью
принципов на уровне высших эшелонов власти ока-
зало свое влияние на деятельность ведущих футо-
ров словенской политики. Анализ политической
конъюнктуры в реальных обстоятельствах стал
неотъемлемой составляющей легитимной словен-
ской политической практики. Когда СНП поняла
способ вынесения решений в королевстве (основан-
ный на сербской традиции), ее руководство при-
бегло к политическим играм, которые были неотъ-
емлемой частью политики Белграда. Главной це-
лью было воспользоваться любой возможностью,
чтобы завоевать как можно больше прав и преиму-
ществ для Словении.
Поэтому в 1926 г. националистически настро-
енные силы, оказавшиеся в оппозиции централь-
ному правительству, использовали политическое
лавирование, чтобы прийти к власти в областных
органах самоуправления. После непризнания Ви-
довданской конституции и политического бойкота
в 1921-1925 гг., СНП пошла на соглашение с правя-
щим режимом, чтобы сохранить достижения авто-
номии, полученные в процессе государственного
строительства, начатого во времена Государства
СХС. 13 Таким образом, СНП достигла политиче-
ского господства в Люблянской и Мариборской об-
ластях, а главное – вступила в центральное прави-
тельство, что позволяло значительные преимуще-
ства партии на местах и способствовало
выполнению партийной националистической про-
граммы. Это открыло второе «окно возможностей»
для новой волны в развитии словенской государ-
ственности.
Главным достижением словенцев на государ-
ственном пути в этот период стало сочетание наци-
ональной, государственной и политической идеи: в
это время все партии, стоящие на позициях «сло-
венства», разработали детальные программы даль-
нейшего развития словенской государственности,
которые различались в деталях, но сходились на
необходимости переустройства общего югославян-
ского королевства в федерацию.
Вся политическая тактика СНП в 1926-1929
гг., накануне выборов областных органов само-
управления и на протяжении их деятельности, само
Бледское соглашение, по которому партия ценой
13 В 1927 г. СНП заключила политическое соглашение с
правительством о признании конституции и власти ко-
роля (Бледское соглашение).
признания Видовданской конституции вступила в
коалиционное правительство в Белграде, проде-
монстрировала приспособление к централистской
реальности и расчет решений, действий и послед-
ствий на годы вперед. Успехом такой тактики было
особенно широкое финансирование мероприятий
Люблянской и Мариборской областей и расшире-
ние законодательной юрисдикции областных скуп-
щин, в результате чего югославяне стали именовать
Словению «государством в государстве».
Деятельность обеих словенских областных
скупщин отличали характерные особенности: пар-
ламентские методы работы, попытки синхронизи-
ровать деятельность обоих скупщин через синхрон-
ность проведения заседаний, постоянная борьба с
центральным правительством за расширение своих
полномочий.
Политическая адаптация и связанные с ней
компромиссы привели только к частичным и вре-
менным результатам. После 6 января 1929 г. отмена
фундаментальных буржуазно-демократических ос-
нов в Югославии и начало репрессий резко обост-
рили противостояние словенских централистов и
автономистов. Положительным катализатором та-
кого обострения было начало Великого экономиче-
ского кризиса и резкое ухудшение социально-эко-
номических условий в Словении. Это стало причи-
ной того, что программы словенских политических
лагерей тоже приобрели большую категоричность,
что, в свою очередь, привело к проигрышу словен-
ской клерикальной оппозиции, последовавшей за
хорватской в открытом выступлении против унита-
ризма и централизма режима личной диктатуры ко-
роля Александра.
На фоне всеобщей стагнации политической
жизни в Словении, казалось бы, никакой новой воз-
можности для восстановления даже минимальных
ростков самоуправления не могло возникнуть.
Единственным органом власти, где словенцы могли
высказывать свои мысли и принимать некоторые
решения, стал Банский 14 совет Дравской бано-
вины, официально имеющий только консультатив-
ные функции, чаще всего рассматривая различные
аспекты тяжелых социальных проблем, вызванных
экономическим кризисом. Однако, в 1933-1935 гг.
деятельность банского совета существенно полити-
зировалась. На слушаниях по бюджету бановины
политические дименции получили, в частности, не-
которые дискуссии относительно обязанностей и
полномочий бановины и местного самоуправления,
а также выборов банского совета о государствен-
ной финансовой политике по отношению к Слове-
нии.
Причиной этого, прежде всего, явилось усиле-
ние репрессий против словенской клерикально-
националистической оппозиции. Во-вторых, Алек-
сандру I необходимо было найти пути улучшения
внутриполитической ситуации, при этом сохранить
всю полноту власти и поднять уровень своей попу-
лярности среди населения и за границей. Поэтому в
14 Бан — наместник короля в провинциях Королевства
Югославия.
Znanstvena misel journal №100/2025 43
1933 г. власти были вынуждены прибегнуть к де-
монстрации возвращения к демократии – выборам
в муниципальные советы, самого низкого уровня
административной ответственности. Для этого пра-
вительство предоставило банским советам полно-
мочия по принятию постановлений, касающихся
разных аспектов проведения выборов. Это озна-
чало расширение компетенций банского совета
Дравской бановины в законодательном направле-
нии.
Подготовка к муниципальным выборам, их
проведение и результаты показали, что, прежде
всего, власти использовали инструмент выборов,
долгожданных и обнадеживающих, для прикрытия
муниципальной реформы по объединению мелких
муниципалитетов, которая экономила государ-
ственные бюджетные средства, но ухудшала соци-
ально-экономическую ситуацию. Во-вторых, это
привело к укреплению националистических
настроений населения и поддержке оппозиции по
всей Словении. В-третьих, это показало, что даже в
полузапрещенном положении автономисты все же
воспользовались случаем и получили очень проч-
ную поддержку населения и заняли много важных
должностей в муниципалитетах. Процент манда-
тов, полученных оппозицией в Словении, был са-
мым высоким по Югославии.
Словенский автономистский политикум полу-
чил достаточную социальную базу и укрепился в
стремлении воспользоваться любой возможностью,
чтобы снова начать активную деятельность. В це-
лом же следует отметить, что автономистские уси-
лия Банского совета Дравской бановины были обу-
словлены, в частности, ее партийным составом и
особенно последствиями смены правящих режи-
мов.
ІІІ. Третье «окно возможностей» (1939-1940)
1930-е годы представляли собой поворотный
пункт в идейных взглядах в Европе, либеральная
демократия утратила доверие, на первый план вы-
шли сторонники классовых видений, что человек
должен подчинять свои интересы коллективу – об-
щине, классу, нации. Приверженность как сослов-
ной корпоративной, так и классовой организации
означала отказ от индивидуализма и ограничения
демократических свобод. Это глобальное явление
не обошло и Югославию, а с ней и Словению, осо-
бенно после убийства короля Александра осенью
1934 г. Поэтому клерикальный лагерь, с большой
долей христианских социалистов, через банский со-
вет, местные органы самоуправления и широкую
сеть католических организаций господствовал в
Словении. [23, рр.224-237] Это господство во ІІ
пол.1930 - х гг. не оспаривалось.
Словенские либералы в новой для себя ситуа-
ции искали выход из кризиса идентичности и были
политически расколоты, так что они в основном бо-
ролись за свое политическое выживание. Об этом
свидетельствует объяснение либералов британским
дипломатам, что в своей политической деятельно-
сти они стремятся прежде всего доказать, что СНП
не является представителем всего словенского
народа и признает право либералов на существова-
ние, [24, р.63] что выражало их слабую позицию.
Словенские коммунисты во II пол.1930-х гг.,
когда была основана Коммунистическая партия
Словении (КПС), в своем нелегальном положении
посредством своей политики и требований на наци-
ональном уровне (антифашизм, требования демо-
кратизации общества, поддержка идеи Объединен-
ной Словении) адаптировались к реалиям. В основ-
ном они двигались в направлении идеологической
обработки определенных социальных групп (сту-
дентов, интеллектуалов). [3, рр.46-52]
Таким образом, в преддверии распада Югосла-
вии в 1941 г. словенские клерикалы-автономисты
оставались главной движущей силой государствен-
ного процесса. После убийства Александра I они
получили возможность выйти из многолетней оп-
позиции и снова вступить в политическую жизнь.
Единственным путем для этого было присоедине-
ние к всегосударственной партии – Югославский
Радикальный союз (ЮРС).
Решение бессменного главы СНП А.Корошца
войти в ЮРС и правительство М.Стоядиновича в
1935 г. судьбоносно отметили тогдашние политиче-
ские события в Словении. Решению сопротивля-
лись члены высшего руководства партии Фран Ку-
ловец и Марко Натлачен. [2, р.245] Они, как гово-
рится, не видели «окна возможностей», поскольку
думали, что СНП в этой правительственной комби-
нации не смогла бы достичь своих программных
целей (автономия Словении). Однако А.Корошец
сам принял решение начать сотрудничество с цен-
тральной властью в Белграде. [4, р.150] Этому спо-
собствовало политическое господство партии в
Дравской бановине. И, действительно, Корошец
был прав, это позволило открыть следующее «окно
возможностей» для достижения словенской авто-
номии по примеру Хорватии.
Создание бановины Хорватии, согласно согла-
шению Цветковича-Мачка от 26 августа 1939 г., по-
дало словенцам надежду, и представители Слове-
нии потребовали такую же степень автономии, под-
готовили пакет документов. Активная
постановочная подготовка к созданию бановины
Словении велась Банским советом, который в это
время преимущественно составляли клерикалы.
Вопрос Бановины Словении вынудил клери-
кальный лагерь искать государственно-политиче-
скую модель словенского общества, рассматривая
примеры решения национального вопроса, которые
предоставляла Европа во ІІ пол.1930-х гг. Быстрое
течение событий в Европе в 1938-1941 гг. вызвало
значительные колебания в выборе модели выжива-
ния. СНП склонялась к словацкому опыту, потому
что в автономии Словакии была осуществлена ка-
толическая социальная модель с элементами евро-
пейской демократии. Кроме того, после молниенос-
ного завоевания Польши нацистами клерикалы в
заботе о самосохранении и территориальной це-
лостности Словении окончательно склонились к
примеру выживания Словакии из-за ее приспособ-
ления к нацистскому «Новому порядку».
Процесс создания Бановины Словении усугуб-
лялся противоборством двух факторов, внешнего и
внутреннего. Обращение югославской внутренней
1933 г. власти были вынуждены прибегнуть к де-
монстрации возвращения к демократии – выборам
в муниципальные советы, самого низкого уровня
административной ответственности. Для этого пра-
вительство предоставило банским советам полно-
мочия по принятию постановлений, касающихся
разных аспектов проведения выборов. Это озна-
чало расширение компетенций банского совета
Дравской бановины в законодательном направле-
нии.
Подготовка к муниципальным выборам, их
проведение и результаты показали, что, прежде
всего, власти использовали инструмент выборов,
долгожданных и обнадеживающих, для прикрытия
муниципальной реформы по объединению мелких
муниципалитетов, которая экономила государ-
ственные бюджетные средства, но ухудшала соци-
ально-экономическую ситуацию. Во-вторых, это
привело к укреплению националистических
настроений населения и поддержке оппозиции по
всей Словении. В-третьих, это показало, что даже в
полузапрещенном положении автономисты все же
воспользовались случаем и получили очень проч-
ную поддержку населения и заняли много важных
должностей в муниципалитетах. Процент манда-
тов, полученных оппозицией в Словении, был са-
мым высоким по Югославии.
Словенский автономистский политикум полу-
чил достаточную социальную базу и укрепился в
стремлении воспользоваться любой возможностью,
чтобы снова начать активную деятельность. В це-
лом же следует отметить, что автономистские уси-
лия Банского совета Дравской бановины были обу-
словлены, в частности, ее партийным составом и
особенно последствиями смены правящих режи-
мов.
ІІІ. Третье «окно возможностей» (1939-1940)
1930-е годы представляли собой поворотный
пункт в идейных взглядах в Европе, либеральная
демократия утратила доверие, на первый план вы-
шли сторонники классовых видений, что человек
должен подчинять свои интересы коллективу – об-
щине, классу, нации. Приверженность как сослов-
ной корпоративной, так и классовой организации
означала отказ от индивидуализма и ограничения
демократических свобод. Это глобальное явление
не обошло и Югославию, а с ней и Словению, осо-
бенно после убийства короля Александра осенью
1934 г. Поэтому клерикальный лагерь, с большой
долей христианских социалистов, через банский со-
вет, местные органы самоуправления и широкую
сеть католических организаций господствовал в
Словении. [23, рр.224-237] Это господство во ІІ
пол.1930 - х гг. не оспаривалось.
Словенские либералы в новой для себя ситуа-
ции искали выход из кризиса идентичности и были
политически расколоты, так что они в основном бо-
ролись за свое политическое выживание. Об этом
свидетельствует объяснение либералов британским
дипломатам, что в своей политической деятельно-
сти они стремятся прежде всего доказать, что СНП
не является представителем всего словенского
народа и признает право либералов на существова-
ние, [24, р.63] что выражало их слабую позицию.
Словенские коммунисты во II пол.1930-х гг.,
когда была основана Коммунистическая партия
Словении (КПС), в своем нелегальном положении
посредством своей политики и требований на наци-
ональном уровне (антифашизм, требования демо-
кратизации общества, поддержка идеи Объединен-
ной Словении) адаптировались к реалиям. В основ-
ном они двигались в направлении идеологической
обработки определенных социальных групп (сту-
дентов, интеллектуалов). [3, рр.46-52]
Таким образом, в преддверии распада Югосла-
вии в 1941 г. словенские клерикалы-автономисты
оставались главной движущей силой государствен-
ного процесса. После убийства Александра I они
получили возможность выйти из многолетней оп-
позиции и снова вступить в политическую жизнь.
Единственным путем для этого было присоедине-
ние к всегосударственной партии – Югославский
Радикальный союз (ЮРС).
Решение бессменного главы СНП А.Корошца
войти в ЮРС и правительство М.Стоядиновича в
1935 г. судьбоносно отметили тогдашние политиче-
ские события в Словении. Решению сопротивля-
лись члены высшего руководства партии Фран Ку-
ловец и Марко Натлачен. [2, р.245] Они, как гово-
рится, не видели «окна возможностей», поскольку
думали, что СНП в этой правительственной комби-
нации не смогла бы достичь своих программных
целей (автономия Словении). Однако А.Корошец
сам принял решение начать сотрудничество с цен-
тральной властью в Белграде. [4, р.150] Этому спо-
собствовало политическое господство партии в
Дравской бановине. И, действительно, Корошец
был прав, это позволило открыть следующее «окно
возможностей» для достижения словенской авто-
номии по примеру Хорватии.
Создание бановины Хорватии, согласно согла-
шению Цветковича-Мачка от 26 августа 1939 г., по-
дало словенцам надежду, и представители Слове-
нии потребовали такую же степень автономии, под-
готовили пакет документов. Активная
постановочная подготовка к созданию бановины
Словении велась Банским советом, который в это
время преимущественно составляли клерикалы.
Вопрос Бановины Словении вынудил клери-
кальный лагерь искать государственно-политиче-
скую модель словенского общества, рассматривая
примеры решения национального вопроса, которые
предоставляла Европа во ІІ пол.1930-х гг. Быстрое
течение событий в Европе в 1938-1941 гг. вызвало
значительные колебания в выборе модели выжива-
ния. СНП склонялась к словацкому опыту, потому
что в автономии Словакии была осуществлена ка-
толическая социальная модель с элементами евро-
пейской демократии. Кроме того, после молниенос-
ного завоевания Польши нацистами клерикалы в
заботе о самосохранении и территориальной це-
лостности Словении окончательно склонились к
примеру выживания Словакии из-за ее приспособ-
ления к нацистскому «Новому порядку».
Процесс создания Бановины Словении усугуб-
лялся противоборством двух факторов, внешнего и
внутреннего. Обращение югославской внутренней
Znanstvena misel journal №100/2025 44
политики к признанию национальной индивиду-
альности и федерализации страны ускоряло про-
цесс. Фактором замедления была политика словен-
ских либералов, отстраненных от главных рычагов
власти, которые настаивали на недопустимости со-
здания Бановины Словении по нескольким причи-
нам. Экономической причиной либералы считали
слабость словенского аграрного сектора (в части
производства зерновых), с внутриполитической
точки зрения они не допускали введение однопар-
тийной системы в будущей словенской автономии,
а внешнеполитическую причину видели в росте
агрессии в Европе со стороны государств Оси. Та-
ким образом, если внутриполитические условия
способствовали созданию полной словенской авто-
номии, то начало Второй мировой войны посте-
пенно отвлекло фокус политики белградского пра-
вительства на международную арену, и процесс со-
здания Бановины Словении был свернут. Не
последнюю роль в этом сыграла смерть А. Корошца
14 декабря 1940 г. Еще одно «окно возможностей»
закрылось.
IV. Четвертое «окно возможностей» (апрель-
сентябрь 1941)
Последнее «окно возможностей» словенской
государственности было связано с попыткой вос-
становить национальную автономию во время
нацистско-фашистской оккупации Словении в ап-
реле – сентябре 1941 года.
На внешнеполитическом поле СНП допускала
возможность победы государств Оси и “нового по-
рядка” в Европе. После переворота в Югославии 27
марта 1941 г. СНП изменила тактику – в случае ок-
купации руководство партии решило не идти на со-
трудничество с оккупатором и выполнить свой
гражданский долг перед Югославией.
Государственная программа СНП на период
войны, наспех сформулированная в сложных внут-
риполитических обстоятельствах в последний день
перед началом оккупации, базировалась на не-
скольких принципах, главными из которых были
любым способом сохранения единства словенского
народа; сохранение физического состава населе-
ния, экономики и инфраструктуры, предотвраще-
ние кровопролития.
Но в начале Апрельской войны 1941 г., втор-
жение оккупантов в Югославию началось именно
через территорию Словении.
Поражение самостоятельной политики, то есть
замедление и прекращение процесса словенского
государственного строительства в 1919-1921 гг., за-
ложило основу для дальнейшего возобновления
этого процесса в подобных условиях в апреле 1941
года, но уже на основе коллаборационизма.
Та часть руководителей, которая осталась на
родине вместе с баном Н.Натлаченом, для спасения
словенского народа избрала план покойного главы
СНП А.Корошца - полную независимость в каче-
стве способа выживания, очевидно, по примеру
Словакии, а временное решение видела под эгидой
оккупантов. Они начали увязывать словенскую гос-
ударственность с оккупантами за счет попыток со-
трудничества, на начальном этапе, с немецко-
нацистским, а позже с итало-фашистским режи-
мом.
Под влиянием информации о несостоятельно-
сти Югославии противостоять нападению, а также
о нацистских планах создать из Словении протек-
торат, СНП сменила патриотические планы на
националистические. Ее государственно стратегия
предусматривала создание единого, неделимого,
независимого словенского (возможно, общего с
хорватами) государства под одним оккупатором.
Политической тактикой было избрано продолже-
ние положительной традиции со времен Государ-
ства СХС, то есть создание многопартийного Наци-
онального совета.
Задачей Национального совета для Словении
было взять власть в Словении и принять все необ-
ходимые меры для выполнения стратегического
плана СНП.
В глазах югославского правительства, хотя с
ним была прервана прямая связь, существование
Национального совета для Словении было непри-
емлемым и не могло быть и не было признано пра-
вительством, поскольку ни один официальный за-
кон югославского законодательства не предусмат-
ривал двоевластия. Создание Национального
совета для Словении стало государственным ша-
гом, который не предпринял ни один из других
народов Югославии. Национальный совет, таким
образом, был исключением на югославском по-
прище.
С провозглашением суверенитета на террито-
рии Дравской бановины, бан и Национальный совет
Словении, который никогда не признавали ни Бел-
град, ни оккупационные власти, фактически пре-
вратили Национальный совет в правительство. Сле-
дующий шаг - попытка сформировать словенскую
армию (в виде Словенского легиона). Все это явля-
лось реализацией плана Объединенной Словении.
Однако уже как «своеобразного немецкого протек-
тората» по образу и подобию Независимого Госу-
дарства Хорватия, созданного нацистами.
Быстрые изменения в государственной про-
грамме словенских автономистов непосредственно
перед и в течение кратковременного процесса окку-
пации в апреле 1941 р., использование комплекса
методов коммуникации с высшими органами окку-
пационной власти и надежды на восстановление
прежнего уклада жизни словенцев и объединение
всех словенцев под единой новой властью позво-
ляют сделать вывод, что словенские националисти-
чески настроенные силы (по крайней мере до сен-
тября 1941 г.) чувствовали сходство своего положе-
ния под сербами в Королевстве СХС/Югославии и
под оккупатором. В ходе оккупации не было убито
ни одного словенца. Поэтому они не видели измены
в коллаборации с новой властью, наоборот, они
увидели «окно возможностей». Это был для них
естественный переход, шаг к возможному улучше-
нию политического положения в сторону достиже-
ния столь долгожданной автономии.
Работу Национального совета во время Ап-
рельской войны (6-17 апреля 1941 г.) можно рас-
сматривать поэтапно: сначала хорваты поспешили
с созданием Независимого Государства Хорватии,
политики к признанию национальной индивиду-
альности и федерализации страны ускоряло про-
цесс. Фактором замедления была политика словен-
ских либералов, отстраненных от главных рычагов
власти, которые настаивали на недопустимости со-
здания Бановины Словении по нескольким причи-
нам. Экономической причиной либералы считали
слабость словенского аграрного сектора (в части
производства зерновых), с внутриполитической
точки зрения они не допускали введение однопар-
тийной системы в будущей словенской автономии,
а внешнеполитическую причину видели в росте
агрессии в Европе со стороны государств Оси. Та-
ким образом, если внутриполитические условия
способствовали созданию полной словенской авто-
номии, то начало Второй мировой войны посте-
пенно отвлекло фокус политики белградского пра-
вительства на международную арену, и процесс со-
здания Бановины Словении был свернут. Не
последнюю роль в этом сыграла смерть А. Корошца
14 декабря 1940 г. Еще одно «окно возможностей»
закрылось.
IV. Четвертое «окно возможностей» (апрель-
сентябрь 1941)
Последнее «окно возможностей» словенской
государственности было связано с попыткой вос-
становить национальную автономию во время
нацистско-фашистской оккупации Словении в ап-
реле – сентябре 1941 года.
На внешнеполитическом поле СНП допускала
возможность победы государств Оси и “нового по-
рядка” в Европе. После переворота в Югославии 27
марта 1941 г. СНП изменила тактику – в случае ок-
купации руководство партии решило не идти на со-
трудничество с оккупатором и выполнить свой
гражданский долг перед Югославией.
Государственная программа СНП на период
войны, наспех сформулированная в сложных внут-
риполитических обстоятельствах в последний день
перед началом оккупации, базировалась на не-
скольких принципах, главными из которых были
любым способом сохранения единства словенского
народа; сохранение физического состава населе-
ния, экономики и инфраструктуры, предотвраще-
ние кровопролития.
Но в начале Апрельской войны 1941 г., втор-
жение оккупантов в Югославию началось именно
через территорию Словении.
Поражение самостоятельной политики, то есть
замедление и прекращение процесса словенского
государственного строительства в 1919-1921 гг., за-
ложило основу для дальнейшего возобновления
этого процесса в подобных условиях в апреле 1941
года, но уже на основе коллаборационизма.
Та часть руководителей, которая осталась на
родине вместе с баном Н.Натлаченом, для спасения
словенского народа избрала план покойного главы
СНП А.Корошца - полную независимость в каче-
стве способа выживания, очевидно, по примеру
Словакии, а временное решение видела под эгидой
оккупантов. Они начали увязывать словенскую гос-
ударственность с оккупантами за счет попыток со-
трудничества, на начальном этапе, с немецко-
нацистским, а позже с итало-фашистским режи-
мом.
Под влиянием информации о несостоятельно-
сти Югославии противостоять нападению, а также
о нацистских планах создать из Словении протек-
торат, СНП сменила патриотические планы на
националистические. Ее государственно стратегия
предусматривала создание единого, неделимого,
независимого словенского (возможно, общего с
хорватами) государства под одним оккупатором.
Политической тактикой было избрано продолже-
ние положительной традиции со времен Государ-
ства СХС, то есть создание многопартийного Наци-
онального совета.
Задачей Национального совета для Словении
было взять власть в Словении и принять все необ-
ходимые меры для выполнения стратегического
плана СНП.
В глазах югославского правительства, хотя с
ним была прервана прямая связь, существование
Национального совета для Словении было непри-
емлемым и не могло быть и не было признано пра-
вительством, поскольку ни один официальный за-
кон югославского законодательства не предусмат-
ривал двоевластия. Создание Национального
совета для Словении стало государственным ша-
гом, который не предпринял ни один из других
народов Югославии. Национальный совет, таким
образом, был исключением на югославском по-
прище.
С провозглашением суверенитета на террито-
рии Дравской бановины, бан и Национальный совет
Словении, который никогда не признавали ни Бел-
град, ни оккупационные власти, фактически пре-
вратили Национальный совет в правительство. Сле-
дующий шаг - попытка сформировать словенскую
армию (в виде Словенского легиона). Все это явля-
лось реализацией плана Объединенной Словении.
Однако уже как «своеобразного немецкого протек-
тората» по образу и подобию Независимого Госу-
дарства Хорватия, созданного нацистами.
Быстрые изменения в государственной про-
грамме словенских автономистов непосредственно
перед и в течение кратковременного процесса окку-
пации в апреле 1941 р., использование комплекса
методов коммуникации с высшими органами окку-
пационной власти и надежды на восстановление
прежнего уклада жизни словенцев и объединение
всех словенцев под единой новой властью позво-
ляют сделать вывод, что словенские националисти-
чески настроенные силы (по крайней мере до сен-
тября 1941 г.) чувствовали сходство своего положе-
ния под сербами в Королевстве СХС/Югославии и
под оккупатором. В ходе оккупации не было убито
ни одного словенца. Поэтому они не видели измены
в коллаборации с новой властью, наоборот, они
увидели «окно возможностей». Это был для них
естественный переход, шаг к возможному улучше-
нию политического положения в сторону достиже-
ния столь долгожданной автономии.
Работу Национального совета во время Ап-
рельской войны (6-17 апреля 1941 г.) можно рас-
сматривать поэтапно: сначала хорваты поспешили
с созданием Независимого Государства Хорватии,
Znanstvena misel journal №100/2025 45
и планы общего словенско-хорватского государ-
ства провалились. Созданию независимого словен-
ского государства помешала неожиданная итальян-
ская оккупация западной Словении вместе с Люб-
ляной. Попытки советников объединить Словению
под единственной оккупационной властью, сначала
нацистской, затем фашистской, тоже провалились.
После провала этих планов СНП пришла к
признанию единства словенцев с другими наро-
дами Югославии и официальной подчиненности
словенского местного управления правительству в
экзиле. На наш взгляд, этот программный государ-
ственный принцип был принят вынужденно – по-
скольку Национальный совет не признали оккупа-
ционные власти. Словения оказалась в условиях
войны, и разница положения Словении в Югосла-
вии и в нацистско-фашистской оккупации стала
очевидной.
Итальянские оккупанты запретили Националь-
ный совет, но пообещали признать словенскую ав-
тономию и создали советный орган – Консульту
(совещательный орган при главе итальянских окку-
пационных властей в Любляне), в который вошли
представители Национального совета. Поэтому
можно было бы считать Консульту легальным про-
должением в то время уже нелегального совета. По-
сле нападения Германии на СССР и расширения
операций партизанского движения условия ита-
льянской оккупации ухудшились. В сентябре
1941г. главные акторы словенской политики – ру-
ководители главных словенских политических ла-
герей оставили Консульту, что можно считать ко-
нечной точкой легальной словенской государствен-
ной деятельности в межвоенный период. Последнее
«окно возможностей» закрылось.
Таким образом, процесс восстановления сло-
венской государственности в 1918-1941 гг. проте-
кал сложно и нелинейно, с продвижением вперед и
отступлениями, что позволило построить модель
динамической системы политических отношений
внутри словенского общества и отношений словен-
ского общества с внешней средой, как внутри Пер-
вой Югославии, так и за ее пределами.
Катализатором всех действий словенской гос-
ударственной эмансипации стала Первая мировая
война. Ее последний период и послевоенное пере-
устройство Европы оказали большое влияние как
на уточнение государственно-политических идей,
которые выработали словенцы за все предыдущее
время с сер. ХІХ ст., и на их воплощение в межво-
енный период.
Весомым внешним фактором словенского гос-
ударственного строительства мы видим в отноше-
нии международных акторов в XIX – І пол.ХХ ст. к
словенцам и их этническим землям как к разменной
монете в межгосударственной торговле границами,
в которой участвовали Австрия, Венгрия, Италия,
Хорватия и Сербия, а также страны Антанты, что
мы видим, в свою очередь, следствием «неисторич-
ности», или, скорее, недоказанности «исторично-
сти» и малочисленности словенского народа.
Это, в свою очередь, также повлияло на такие
особенности восстановления государственного
процесса, как ограниченность словенской террито-
рии, где возобновился процесс, и поиски партнеров
для защиты единства словенских земель сначала
вне Австрии, которая оказалась не в состоянии га-
рантировать это единство, а позже – вне Королев-
ства Югославия.
Ввиду критериев развития словенской нацио-
нальной и государственной идеи в политической
практике эта модель позволяет определить хроно-
логические «окна возможностей» для восстановле-
ния словенской государственности.
Первым «окном возможностей» словенцы вос-
пользовались в границах Государства СХС, когда
были созданы первые в истории национальные де-
мократические органы власти. В августе-ноябре
1918 г. Сложилась уникальная коллизия, которая
касалась распределения полномочий между сло-
венским Национальным Советом и Национальным
правительством, и в то же время между словен-
скими органами власти и загребским Националь-
ным Вечем. Фактически это был вопрос о независи-
мости словенской буржуазно-демократической
республики или ее полной автономии в составе фе-
деративного Государства СХС. В результате дис-
куссии Национальное правительство приняло резо-
люцию об исполнительной подчиненности Нацио-
нальному Вече в Загребе и консультативную роль
собственного Национального Совета.
Можно сделать вывод, что восстановление со-
здания государства на словенском политическом
пространстве во времена пребывания словенцев в
Государстве СХС носило специфический характер
– оно проходило как генезис словенской государ-
ственности в форме буржуазной республики в со-
ставе мультинациональной федерации габсбург-
ских славян. Внутренние и внешние факторы обу-
словили специфическую черту этого процесса – он
проходил на основе общей политической практики,
а не теории, то есть эмпирически, через собствен-
ный уникальный опыт. Политическая практика по-
казала, что наличие внешнего законодательного ор-
гана – Национального Веча СХС в Загребе – указы-
вало на злободневную актуальность именно
Национального правительства в Любляне. Нацио-
нальный Совет состоялся бы в качестве словен-
ского парламента только в том случае, если бы сло-
венцы решились на создание собственного суве-
ренного государства.
Следующкая возможность выдалась только в
1927-1929 гг., когда было разрешено избрать Люб-
лянскую и Мариборскую областные скупщины.
Выборность региональных органов самоуправле-
ния была значимым достижением политической
борьбы словенских депутатов (вместе с хорват-
скими) в Конституанте. Территория Словении была
разделена на две области, что было шагом назад с
административной точки зрения. Поэтому глав-
ными задачами руководства областных скупщин
была синхронизация деятельности обоих скупщин,
особенно в принятии единых решений по всем во-
просам, что было шагом вперед в развитии словен-
ского парламентаризма, насколько это было воз-
можно по Видовданской Конституции.
и планы общего словенско-хорватского государ-
ства провалились. Созданию независимого словен-
ского государства помешала неожиданная итальян-
ская оккупация западной Словении вместе с Люб-
ляной. Попытки советников объединить Словению
под единственной оккупационной властью, сначала
нацистской, затем фашистской, тоже провалились.
После провала этих планов СНП пришла к
признанию единства словенцев с другими наро-
дами Югославии и официальной подчиненности
словенского местного управления правительству в
экзиле. На наш взгляд, этот программный государ-
ственный принцип был принят вынужденно – по-
скольку Национальный совет не признали оккупа-
ционные власти. Словения оказалась в условиях
войны, и разница положения Словении в Югосла-
вии и в нацистско-фашистской оккупации стала
очевидной.
Итальянские оккупанты запретили Националь-
ный совет, но пообещали признать словенскую ав-
тономию и создали советный орган – Консульту
(совещательный орган при главе итальянских окку-
пационных властей в Любляне), в который вошли
представители Национального совета. Поэтому
можно было бы считать Консульту легальным про-
должением в то время уже нелегального совета. По-
сле нападения Германии на СССР и расширения
операций партизанского движения условия ита-
льянской оккупации ухудшились. В сентябре
1941г. главные акторы словенской политики – ру-
ководители главных словенских политических ла-
герей оставили Консульту, что можно считать ко-
нечной точкой легальной словенской государствен-
ной деятельности в межвоенный период. Последнее
«окно возможностей» закрылось.
Таким образом, процесс восстановления сло-
венской государственности в 1918-1941 гг. проте-
кал сложно и нелинейно, с продвижением вперед и
отступлениями, что позволило построить модель
динамической системы политических отношений
внутри словенского общества и отношений словен-
ского общества с внешней средой, как внутри Пер-
вой Югославии, так и за ее пределами.
Катализатором всех действий словенской гос-
ударственной эмансипации стала Первая мировая
война. Ее последний период и послевоенное пере-
устройство Европы оказали большое влияние как
на уточнение государственно-политических идей,
которые выработали словенцы за все предыдущее
время с сер. ХІХ ст., и на их воплощение в межво-
енный период.
Весомым внешним фактором словенского гос-
ударственного строительства мы видим в отноше-
нии международных акторов в XIX – І пол.ХХ ст. к
словенцам и их этническим землям как к разменной
монете в межгосударственной торговле границами,
в которой участвовали Австрия, Венгрия, Италия,
Хорватия и Сербия, а также страны Антанты, что
мы видим, в свою очередь, следствием «неисторич-
ности», или, скорее, недоказанности «исторично-
сти» и малочисленности словенского народа.
Это, в свою очередь, также повлияло на такие
особенности восстановления государственного
процесса, как ограниченность словенской террито-
рии, где возобновился процесс, и поиски партнеров
для защиты единства словенских земель сначала
вне Австрии, которая оказалась не в состоянии га-
рантировать это единство, а позже – вне Королев-
ства Югославия.
Ввиду критериев развития словенской нацио-
нальной и государственной идеи в политической
практике эта модель позволяет определить хроно-
логические «окна возможностей» для восстановле-
ния словенской государственности.
Первым «окном возможностей» словенцы вос-
пользовались в границах Государства СХС, когда
были созданы первые в истории национальные де-
мократические органы власти. В августе-ноябре
1918 г. Сложилась уникальная коллизия, которая
касалась распределения полномочий между сло-
венским Национальным Советом и Национальным
правительством, и в то же время между словен-
скими органами власти и загребским Националь-
ным Вечем. Фактически это был вопрос о независи-
мости словенской буржуазно-демократической
республики или ее полной автономии в составе фе-
деративного Государства СХС. В результате дис-
куссии Национальное правительство приняло резо-
люцию об исполнительной подчиненности Нацио-
нальному Вече в Загребе и консультативную роль
собственного Национального Совета.
Можно сделать вывод, что восстановление со-
здания государства на словенском политическом
пространстве во времена пребывания словенцев в
Государстве СХС носило специфический характер
– оно проходило как генезис словенской государ-
ственности в форме буржуазной республики в со-
ставе мультинациональной федерации габсбург-
ских славян. Внутренние и внешние факторы обу-
словили специфическую черту этого процесса – он
проходил на основе общей политической практики,
а не теории, то есть эмпирически, через собствен-
ный уникальный опыт. Политическая практика по-
казала, что наличие внешнего законодательного ор-
гана – Национального Веча СХС в Загребе – указы-
вало на злободневную актуальность именно
Национального правительства в Любляне. Нацио-
нальный Совет состоялся бы в качестве словен-
ского парламента только в том случае, если бы сло-
венцы решились на создание собственного суве-
ренного государства.
Следующкая возможность выдалась только в
1927-1929 гг., когда было разрешено избрать Люб-
лянскую и Мариборскую областные скупщины.
Выборность региональных органов самоуправле-
ния была значимым достижением политической
борьбы словенских депутатов (вместе с хорват-
скими) в Конституанте. Территория Словении была
разделена на две области, что было шагом назад с
административной точки зрения. Поэтому глав-
ными задачами руководства областных скупщин
была синхронизация деятельности обоих скупщин,
особенно в принятии единых решений по всем во-
просам, что было шагом вперед в развитии словен-
ского парламентаризма, насколько это было воз-
можно по Видовданской Конституции.
Znanstvena misel journal №100/2025 46
Третье «окно» вновь открылось с созданием
Дравской бановины и ее Банского совета по Октро-
ированной Конституции. Дравская бановина объ-
единила все словенские земли под единой админи-
страцией, что являлось шагом вперед в этом ас-
пекте, но в отношении выборного
представительства и постановительных полномо-
чий новая конституция была автократической. В
этих условиях Банский совет был тем центром, где
медленно, но постепенно в 1930-х годах возобнов-
лялся процесс словенского создания государства.
Кульминацией этого процесса стала подготовка к
созданию Бановины Словении в 1939-1941 гг.
Для этого сложились необходимые внутрипо-
литические условия: Конкордатский кризис 1935-
1937 г. предоставил твердую подоплеку для хорват-
ского сепаратизма, проявившегося на легальном
уровне в создании Бановины Хорватии, в обход Ок-
троированной конституции. Этот прецедент стал
причиной выдвижения вопроса о создании Бано-
вины Словении (1939-1941 гг.), тоже католической.
Поводом к ускорению этого процесса было поста-
новление центрального правительства о распро-
странении права на создание национальной бано-
вины на другие народы Югославии. Условием ее
создания со словенской стороны была своевремен-
ная подготовка всех необходимых документов для
утверждения регентом, пока словенская политиче-
ская элита имела влияние в центральном прави-
тельстве, особенно в лице Корошца.
Внешнеполитические факторы, однако, снова
складывались не в пользу словенских усилий. Про-
возглашение автономии Словакии в октябре 1938
г., а в марте 1939 г. – республики, вместе с оккупа-
цией Чехии, оккупация и перекраивание границ
Польши упрочили опасения словенской политиче-
ской элиты относительно возможности повторения
подобных сюжетов в Югославии. С другой сто-
роны, оккупация Франции в мае 1940 г. и рост
угрозы вовлечения Югославии в войну, а также
смерть Корошца, то есть отсутствие внешнеполити-
ческого и внутриполитического гарантов стабиль-
ности бытия Словении, подтолкнули руководство
СНП искать модель выживания в случае вступле-
ния Югославии в войну.
Последняя, четвертая попытка восстановления
словенской национальной автономии в первый пе-
риод нацистско-фашистской оккупации Словении
(в апреле – сентябре 1941 г.), последняя из возмож-
ностей, закономерно вытекала из неудачной по-
пытки создания Бановины Словении и была тесно
связана с кульминационным периодом первого
«окна возможностей» - деятельностью словенского
Национального совета в Государстве СХС. Но
надежды словенцев на автономию под немецкой, а
затем итальянской оккупацией были быстро утра-
чены. Жестокость оккупационных режимов на сло-
венских землях отняла последний шанс на создание
Объединенной Словении в рамках буржуазной де-
мократии.
Причиной прекращения словенского процесса
государственного строительства в каждом «окне
возможностей» был внешний фактор. В 1919—1940
гг. это была сербская политика государственной
централизации и национальной унификации. Ре-
жим диктатуры придавал жесткости рамкам, в ко-
торые был загнан политический процесс по всему
государству. В последний раз, в апреле 1941 г., пол-
ное прекращение любого развития Словении имело
причиной нацистско-фашистскую оккупацию.
Как видим, кризисы открывают «окно возмож-
ностей», и чем глубже кризис, тем шире это окно.
Именно политические кризисы в Австро-Венгрии
(май-ноябрь 1918 г.), Государства СХС (конец но-
ября 1918 г.) и Королевства СХС/Югославии (1926,
1934, 1937 гг., март и апрель 1941 г.) открывали
«окна возможностей» для возобновления процесса
словенского государственного строительства. Са-
мыми острыми были первый и последний из этих
кризисов, и именно с ними связана интенсификация
этого процесса и деятельность двух словенских
Национальных советов – «августовской» 1918 г. и
«апрельской» 1941 г.
Восстановление словенской государственно-
сти началось в конце 1918 г., но не завершилось из-
за нерешительности словенской национально-по-
литической программы, что обусловливалось рас-
колом словенского политикума на течении югосла-
визма и «словенства», что, в свою очередь, корени-
лось в уверенности словенского народа в своей
неисторичности. Совокупность внешних и внут-
ренних факторов складывалась таким образом, что
процесс имел «волновой» характер: он восстано-
вился и ускорялся во времена внутриполитического
хаоса – развала мультинациональных государ-
ственных образований, в рамках которых жил сло-
венский народ. В условиях стабильного существо-
вания в мультинациональных государствах с авто-
ритарным режимом процесс словенского
государственного строителства замедлялся.
References
5. Erjavec F. Slovenians: geographical, histori-
cal, political, cultural, economic and social overviews.
— V Ljubljani. 1923, — 259 pp.
6. Gašparič J. SLS under the royal dictatorship:
the dictatorship of King Alexander and the politics of
the Slovenian People's Party in the years 1929–1935.
— Ljubljana: Modrijan, 2007. — 303 pp.
7. Godeša B. Whoever is not with us is against
us: Slovenian intellectuals among the occupiers, the
Liberation Front and the anti-revolutionary camp. —
Ljubljana: Cankarjeva založba, 1995. — 468 pp.
8. Godeša B., Dolenc E. The lost memory on An-
ton Korošca. From the inheritance of Ivan Ahčin. —
Ljubljana: Nova revija, 1999. — 253 pp.
9. Granda S. Graška Slovenia in the year
1848/1849 // ”Zgodovinski časopis” journal, # 1/2,
1974.
10. Granda S. The first decision of Slovenians for
Slovenia. Documents with an introductory study and
basic explanations. — Ljubljana: Nova revija, 1999. —
588 pp.
11. Kebe D., Šiško A. Peter Kozler and a Map of
the Slovenian country. — Ljubljana: Amalietti & Ama-
lietti, 2013. — 199 pp.
Третье «окно» вновь открылось с созданием
Дравской бановины и ее Банского совета по Октро-
ированной Конституции. Дравская бановина объ-
единила все словенские земли под единой админи-
страцией, что являлось шагом вперед в этом ас-
пекте, но в отношении выборного
представительства и постановительных полномо-
чий новая конституция была автократической. В
этих условиях Банский совет был тем центром, где
медленно, но постепенно в 1930-х годах возобнов-
лялся процесс словенского создания государства.
Кульминацией этого процесса стала подготовка к
созданию Бановины Словении в 1939-1941 гг.
Для этого сложились необходимые внутрипо-
литические условия: Конкордатский кризис 1935-
1937 г. предоставил твердую подоплеку для хорват-
ского сепаратизма, проявившегося на легальном
уровне в создании Бановины Хорватии, в обход Ок-
троированной конституции. Этот прецедент стал
причиной выдвижения вопроса о создании Бано-
вины Словении (1939-1941 гг.), тоже католической.
Поводом к ускорению этого процесса было поста-
новление центрального правительства о распро-
странении права на создание национальной бано-
вины на другие народы Югославии. Условием ее
создания со словенской стороны была своевремен-
ная подготовка всех необходимых документов для
утверждения регентом, пока словенская политиче-
ская элита имела влияние в центральном прави-
тельстве, особенно в лице Корошца.
Внешнеполитические факторы, однако, снова
складывались не в пользу словенских усилий. Про-
возглашение автономии Словакии в октябре 1938
г., а в марте 1939 г. – республики, вместе с оккупа-
цией Чехии, оккупация и перекраивание границ
Польши упрочили опасения словенской политиче-
ской элиты относительно возможности повторения
подобных сюжетов в Югославии. С другой сто-
роны, оккупация Франции в мае 1940 г. и рост
угрозы вовлечения Югославии в войну, а также
смерть Корошца, то есть отсутствие внешнеполити-
ческого и внутриполитического гарантов стабиль-
ности бытия Словении, подтолкнули руководство
СНП искать модель выживания в случае вступле-
ния Югославии в войну.
Последняя, четвертая попытка восстановления
словенской национальной автономии в первый пе-
риод нацистско-фашистской оккупации Словении
(в апреле – сентябре 1941 г.), последняя из возмож-
ностей, закономерно вытекала из неудачной по-
пытки создания Бановины Словении и была тесно
связана с кульминационным периодом первого
«окна возможностей» - деятельностью словенского
Национального совета в Государстве СХС. Но
надежды словенцев на автономию под немецкой, а
затем итальянской оккупацией были быстро утра-
чены. Жестокость оккупационных режимов на сло-
венских землях отняла последний шанс на создание
Объединенной Словении в рамках буржуазной де-
мократии.
Причиной прекращения словенского процесса
государственного строительства в каждом «окне
возможностей» был внешний фактор. В 1919—1940
гг. это была сербская политика государственной
централизации и национальной унификации. Ре-
жим диктатуры придавал жесткости рамкам, в ко-
торые был загнан политический процесс по всему
государству. В последний раз, в апреле 1941 г., пол-
ное прекращение любого развития Словении имело
причиной нацистско-фашистскую оккупацию.
Как видим, кризисы открывают «окно возмож-
ностей», и чем глубже кризис, тем шире это окно.
Именно политические кризисы в Австро-Венгрии
(май-ноябрь 1918 г.), Государства СХС (конец но-
ября 1918 г.) и Королевства СХС/Югославии (1926,
1934, 1937 гг., март и апрель 1941 г.) открывали
«окна возможностей» для возобновления процесса
словенского государственного строительства. Са-
мыми острыми были первый и последний из этих
кризисов, и именно с ними связана интенсификация
этого процесса и деятельность двух словенских
Национальных советов – «августовской» 1918 г. и
«апрельской» 1941 г.
Восстановление словенской государственно-
сти началось в конце 1918 г., но не завершилось из-
за нерешительности словенской национально-по-
литической программы, что обусловливалось рас-
колом словенского политикума на течении югосла-
визма и «словенства», что, в свою очередь, корени-
лось в уверенности словенского народа в своей
неисторичности. Совокупность внешних и внут-
ренних факторов складывалась таким образом, что
процесс имел «волновой» характер: он восстано-
вился и ускорялся во времена внутриполитического
хаоса – развала мультинациональных государ-
ственных образований, в рамках которых жил сло-
венский народ. В условиях стабильного существо-
вания в мультинациональных государствах с авто-
ритарным режимом процесс словенского
государственного строителства замедлялся.
References
5. Erjavec F. Slovenians: geographical, histori-
cal, political, cultural, economic and social overviews.
— V Ljubljani. 1923, — 259 pp.
6. Gašparič J. SLS under the royal dictatorship:
the dictatorship of King Alexander and the politics of
the Slovenian People's Party in the years 1929–1935.
— Ljubljana: Modrijan, 2007. — 303 pp.
7. Godeša B. Whoever is not with us is against
us: Slovenian intellectuals among the occupiers, the
Liberation Front and the anti-revolutionary camp. —
Ljubljana: Cankarjeva založba, 1995. — 468 pp.
8. Godeša B., Dolenc E. The lost memory on An-
ton Korošca. From the inheritance of Ivan Ahčin. —
Ljubljana: Nova revija, 1999. — 253 pp.
9. Granda S. Graška Slovenia in the year
1848/1849 // ”Zgodovinski časopis” journal, # 1/2,
1974.
10. Granda S. The first decision of Slovenians for
Slovenia. Documents with an introductory study and
basic explanations. — Ljubljana: Nova revija, 1999. —
588 pp.
11. Kebe D., Šiško A. Peter Kozler and a Map of
the Slovenian country. — Ljubljana: Amalietti & Ama-
lietti, 2013. — 199 pp.
Znanstvena misel journal №100/2025 47
12. Kermavner D. Hegemonic reconstruction of
the Yugoslav Congress in Ljubljana in 1870 //
”Zgodovinski časopis” journal, 1962.
13. Kermavner D. From the prehistory of the Yu-
goslav Congress in Ljubljana in December 1870 //
”Zgodovinski časopis” journal, 1965-1966.
14. Kermavner, Dušan. Some more material about
the Ljubljana Congress in 1870 // "Zgodovinski
časopis" journal, 1963.
15. Lehman J. G. An Introduction to the Overton's
Window of Political Possibility // ”Mackinac Center for
Public Policy” journal, # 4, 2010.
16. Majar M. Glory to God on Heavens // "Agri-
cultural and handicraft news" gazette, # 6 (29.03.1848).
17. Malshina К. V. Historiography of the political
history of Slovenia in the first half of the 20th century
// "Scientific notebooks of the Faculty of History of
Lviv University" journal, # 13-14, 2012-2013.
18. Malshina К. V. History in the fight against Yu-
goslavism: Josip Mal and his contribution to the study
of the tradition of Slovenian statehood // "Historical Ar-
chive" journal, # 12, 2014.
19. Malshina К. V. The thorny path of Slovenian
statehood. — Zaporizhzhia: IUAD NASU, 2018. —
552 с.
20. Malshina К. V., Volobuiev V. V. United Slove-
nia (1848-1941): a national idea in the web of interna-
tional relations // "Scientific Bulletin of the Diplomatic
Academy of Ukraine" journal, # 20(1), 2013.
21. Melik V. The idea of the United Slovenia
1848-1991 // Slovenia 1848-1998: finding one's own
way: international scientific symposium, Maribor,
Narodni dom - Pokrajinski muzej, April 16-17, 1998.
— Ljubljana: ZZD Slovenia, 1998.
22. Podgoršek N. State law concepts of Slovenian
and Croatian politicians from the March revolution to
the turn of the century // ”PILAR - Croatian Journal of
Social Sciences and Humanities” journal, # 7(1)-8(2),
2009.
23. Prepeluh A. Pripombe k naši prevratni dobi: z
zemljevidoma Koroške in Primorja. Ljubljana: J. Blas-
nik. — 1938. — 562 рр.
24. Prunk J. United Slovenia, the essence of the
Slovenian national political program // ”2000: maga-
zine for Christianity and culture” journal, # 127/128,
2000.
25. Radojčić N. Svetozar Miletić about the unity
of Serbs, Croats and Slovenes // "Unity (Novi Sad)" ga-
zette, # 521 (27. II. 1921).
26. Večerina D. Italian Irredentism. — Zagreb:
Selbstverl., 2001. — 288 p.
27. Vodopivec P. From Pohlin's Grammar to an In-
dependent State: Slovenian History from the End of the
18th Century to the End of the 20th Century —
Ljubljana: Modrijan, 2006. — 630 pp.
28. Vodušek Starič J. Liberal Patriotism and In-
transigence in 1941. // ”Prispevki za novejšo zgodovi”
journal, # 2, 2001.
29. Zečevič M. Slovenian People's Party and Yu-
goslav Unification 1917-1921: from the May Declara-
tion to the Vidovdan Constitution. — Maribor: Založba
Obzorja, 1977. — 425 pp.
30. Zwitter F. Some Problems Around the Yugo-
slav Congress in Ljubljana in 1870 // ”Zgodovinski
časopis” journal, 1962.
12. Kermavner D. Hegemonic reconstruction of
the Yugoslav Congress in Ljubljana in 1870 //
”Zgodovinski časopis” journal, 1962.
13. Kermavner D. From the prehistory of the Yu-
goslav Congress in Ljubljana in December 1870 //
”Zgodovinski časopis” journal, 1965-1966.
14. Kermavner, Dušan. Some more material about
the Ljubljana Congress in 1870 // "Zgodovinski
časopis" journal, 1963.
15. Lehman J. G. An Introduction to the Overton's
Window of Political Possibility // ”Mackinac Center for
Public Policy” journal, # 4, 2010.
16. Majar M. Glory to God on Heavens // "Agri-
cultural and handicraft news" gazette, # 6 (29.03.1848).
17. Malshina К. V. Historiography of the political
history of Slovenia in the first half of the 20th century
// "Scientific notebooks of the Faculty of History of
Lviv University" journal, # 13-14, 2012-2013.
18. Malshina К. V. History in the fight against Yu-
goslavism: Josip Mal and his contribution to the study
of the tradition of Slovenian statehood // "Historical Ar-
chive" journal, # 12, 2014.
19. Malshina К. V. The thorny path of Slovenian
statehood. — Zaporizhzhia: IUAD NASU, 2018. —
552 с.
20. Malshina К. V., Volobuiev V. V. United Slove-
nia (1848-1941): a national idea in the web of interna-
tional relations // "Scientific Bulletin of the Diplomatic
Academy of Ukraine" journal, # 20(1), 2013.
21. Melik V. The idea of the United Slovenia
1848-1991 // Slovenia 1848-1998: finding one's own
way: international scientific symposium, Maribor,
Narodni dom - Pokrajinski muzej, April 16-17, 1998.
— Ljubljana: ZZD Slovenia, 1998.
22. Podgoršek N. State law concepts of Slovenian
and Croatian politicians from the March revolution to
the turn of the century // ”PILAR - Croatian Journal of
Social Sciences and Humanities” journal, # 7(1)-8(2),
2009.
23. Prepeluh A. Pripombe k naši prevratni dobi: z
zemljevidoma Koroške in Primorja. Ljubljana: J. Blas-
nik. — 1938. — 562 рр.
24. Prunk J. United Slovenia, the essence of the
Slovenian national political program // ”2000: maga-
zine for Christianity and culture” journal, # 127/128,
2000.
25. Radojčić N. Svetozar Miletić about the unity
of Serbs, Croats and Slovenes // "Unity (Novi Sad)" ga-
zette, # 521 (27. II. 1921).
26. Večerina D. Italian Irredentism. — Zagreb:
Selbstverl., 2001. — 288 p.
27. Vodopivec P. From Pohlin's Grammar to an In-
dependent State: Slovenian History from the End of the
18th Century to the End of the 20th Century —
Ljubljana: Modrijan, 2006. — 630 pp.
28. Vodušek Starič J. Liberal Patriotism and In-
transigence in 1941. // ”Prispevki za novejšo zgodovi”
journal, # 2, 2001.
29. Zečevič M. Slovenian People's Party and Yu-
goslav Unification 1917-1921: from the May Declara-
tion to the Vidovdan Constitution. — Maribor: Založba
Obzorja, 1977. — 425 pp.
30. Zwitter F. Some Problems Around the Yugo-
slav Congress in Ljubljana in 1870 // ”Zgodovinski
časopis” journal, 1962.
Znanstvena misel journal №100/2025 48
ПОСЛЕДСТВИЯ ГЕНДЕМИАНСКОГО МИРНОГО ДОГОВОРА 1873 ГОДА ДЛЯ
КАРАКАЛПАКСКОГО НАРОДА
Кощанов Б.А.
Каракалпакский государственный университет имени Бердаха,
доктор филологических наук, профессор
Бекбаулиева Н.Б.
Каракалпакский государственный университет имени Бердаха,
базовый докторант
CONSEQUENCES OF THE GENDEMIAN PEACE TREATY OF 1873 FOR THE KARAKALPAK
PEOPLE
Koshanov B.
Karakalpak State University named after Berdakh,
Doctor of Philology, Professor
Bakbaulieva N.
Karakalpak State University named after Berdakh, basic doctoral student
DOI: 10.5281/zenodo.15099826
Аннотация
В статье рассматривается о договоре Гендимиан созданный между Хивинским ханством и России 12
августа 1873 года. Изучена влияние мирного договора Гендимиана на быт каракалпаков. Сделано анализ
18 статьи приведенный в договоре. Проанализирована, население каракалпаков на территории правобере-
жья Амударьи относящиеся к территории России, и там же создание отдела «Амударья» внесенный в со-
став Туркестанского генерала-губернатора по договору. Ведется задача переселения Уральских казахов на
место населения, где проживали каракалпаки. Сделан анализ, этого политического состояния принесший
изменения на социально-экономические состояния каракалпакского народа.
Abstract
The article discusses the Gendimian Treaty created between the Khiva Khanate and Russia on August 12,
1873. The influence of the Gendimian peace treaty on the life of the Karakalpaks has been studied. An analysis of
18 articles given in the contract was made. The population of the Karakalpaks on the territory of the right bank of
the Amu Darya which belongs to the territory of Russia, and there the creation of the “Amu Darya” department
included in the composition of the Turkestan Governor-General under the agreement was analyzed. The task of
resettling the Ural Kazakhs to the place of settlement where the Karakalpaks lived is done. An analysis of this
political state that brought changes to the socio-economic conditions of the Karakalpak people was made.
Ключевые слова: Российское царство, Хивинское ханство, Гендимианский договор, отдел «Амуда-
рья», Аральское море, каракалпаки, Уральские казахи.
Keywords: Russian kingdom, Khiva Khanate, Gendimian Treaty, Amu Darya department, Aral Sea, Kara-
kalpaks, Ural Kazakhs.
12 (24) августа 1873 года в летней резиденции
хивинского хана Гендимианском саду генерал-гу-
бернатором Туркестанского края К.П.Кауфманом и
хивинским ханом Сеидом Мухаммед Рахим ханом
П был подписан мирный договор между Россией и
Хивинским ханством после Хивинского похода
1873 года и занятия русским войсками Хивы в июне
1873 года. Этот договор был интерпретирован в
царской историографии как акт безоговорочной ка-
питуляции ханства, в советской историографии как
последствия «прогрессивного» шага цивилизован-
ной России [1]. Попытаемся проанализировать со-
держание договора и высказаться о последствиях
этого акта для каракалпакского народа, проживаю-
щих в то время в подданстве Хивинского хана.
Во вводной части договора констатируется,
что генерал-губернатор Туркестанского края, гене-
рал-адъютант, командующий всеми русскими вой-
сками, действующими в Хивинском ханстве, фон
Кауфман 29 мая 1873 года вступил в г. Хиву и овла-
дел всем ханством. Полное завоевание Хивинского
ханства не входило в планы российского импера-
тора в соответствии с соглашениями Великобрита-
нии, то Кауфман предложил удалившемуся тогда к
туркменам законному владетелю ханства Сеид Му-
хамед Рахим хану П вернуться в столицу для при-
нятия от него утраченной власти и прежних прав
[2,347-348]. Хивинский хан прибыл в лагерь рус-
ских войск, расположенных под стенами Хивы,
изъявил полную и чистосердечную свою готов-
ность на исполнение всех требований и на принятие
всяких условий, которые будут ему предложены
командующим войском. Кауфман объявил Сеид
Мухамед Рахим-хана П владетелем Хивинского
ханства. Капитуляцию ханства приняли все поддан-
ные за исключением большинства родов из турк-
мен, которые, хотя и изъявили покорность через
своих старшин к командующему русскими вой-
сками, но на деле не признавали власти хана и не
исполняли требований командующего русскими
войсками. Они были наказаны и усмирены силою
русского оружия. Во вводной части отмечается, им-
ператор России и хивинский хан заключает мир и
дружбу с Россией.
ПОСЛЕДСТВИЯ ГЕНДЕМИАНСКОГО МИРНОГО ДОГОВОРА 1873 ГОДА ДЛЯ
КАРАКАЛПАКСКОГО НАРОДА
Кощанов Б.А.
Каракалпакский государственный университет имени Бердаха,
доктор филологических наук, профессор
Бекбаулиева Н.Б.
Каракалпакский государственный университет имени Бердаха,
базовый докторант
CONSEQUENCES OF THE GENDEMIAN PEACE TREATY OF 1873 FOR THE KARAKALPAK
PEOPLE
Koshanov B.
Karakalpak State University named after Berdakh,
Doctor of Philology, Professor
Bakbaulieva N.
Karakalpak State University named after Berdakh, basic doctoral student
DOI: 10.5281/zenodo.15099826
Аннотация
В статье рассматривается о договоре Гендимиан созданный между Хивинским ханством и России 12
августа 1873 года. Изучена влияние мирного договора Гендимиана на быт каракалпаков. Сделано анализ
18 статьи приведенный в договоре. Проанализирована, население каракалпаков на территории правобере-
жья Амударьи относящиеся к территории России, и там же создание отдела «Амударья» внесенный в со-
став Туркестанского генерала-губернатора по договору. Ведется задача переселения Уральских казахов на
место населения, где проживали каракалпаки. Сделан анализ, этого политического состояния принесший
изменения на социально-экономические состояния каракалпакского народа.
Abstract
The article discusses the Gendimian Treaty created between the Khiva Khanate and Russia on August 12,
1873. The influence of the Gendimian peace treaty on the life of the Karakalpaks has been studied. An analysis of
18 articles given in the contract was made. The population of the Karakalpaks on the territory of the right bank of
the Amu Darya which belongs to the territory of Russia, and there the creation of the “Amu Darya” department
included in the composition of the Turkestan Governor-General under the agreement was analyzed. The task of
resettling the Ural Kazakhs to the place of settlement where the Karakalpaks lived is done. An analysis of this
political state that brought changes to the socio-economic conditions of the Karakalpak people was made.
Ключевые слова: Российское царство, Хивинское ханство, Гендимианский договор, отдел «Амуда-
рья», Аральское море, каракалпаки, Уральские казахи.
Keywords: Russian kingdom, Khiva Khanate, Gendimian Treaty, Amu Darya department, Aral Sea, Kara-
kalpaks, Ural Kazakhs.
12 (24) августа 1873 года в летней резиденции
хивинского хана Гендимианском саду генерал-гу-
бернатором Туркестанского края К.П.Кауфманом и
хивинским ханом Сеидом Мухаммед Рахим ханом
П был подписан мирный договор между Россией и
Хивинским ханством после Хивинского похода
1873 года и занятия русским войсками Хивы в июне
1873 года. Этот договор был интерпретирован в
царской историографии как акт безоговорочной ка-
питуляции ханства, в советской историографии как
последствия «прогрессивного» шага цивилизован-
ной России [1]. Попытаемся проанализировать со-
держание договора и высказаться о последствиях
этого акта для каракалпакского народа, проживаю-
щих в то время в подданстве Хивинского хана.
Во вводной части договора констатируется,
что генерал-губернатор Туркестанского края, гене-
рал-адъютант, командующий всеми русскими вой-
сками, действующими в Хивинском ханстве, фон
Кауфман 29 мая 1873 года вступил в г. Хиву и овла-
дел всем ханством. Полное завоевание Хивинского
ханства не входило в планы российского импера-
тора в соответствии с соглашениями Великобрита-
нии, то Кауфман предложил удалившемуся тогда к
туркменам законному владетелю ханства Сеид Му-
хамед Рахим хану П вернуться в столицу для при-
нятия от него утраченной власти и прежних прав
[2,347-348]. Хивинский хан прибыл в лагерь рус-
ских войск, расположенных под стенами Хивы,
изъявил полную и чистосердечную свою готов-
ность на исполнение всех требований и на принятие
всяких условий, которые будут ему предложены
командующим войском. Кауфман объявил Сеид
Мухамед Рахим-хана П владетелем Хивинского
ханства. Капитуляцию ханства приняли все поддан-
ные за исключением большинства родов из турк-
мен, которые, хотя и изъявили покорность через
своих старшин к командующему русскими вой-
сками, но на деле не признавали власти хана и не
исполняли требований командующего русскими
войсками. Они были наказаны и усмирены силою
русского оружия. Во вводной части отмечается, им-
ператор России и хивинский хан заключает мир и
дружбу с Россией.
Znanstvena misel journal №100/2025 49
В первой статье договора Сеид Мухамед Ра-
хим-хан П признал себя покорным слугою импера-
тора всероссийского. Он отказывался от всяких
непосредственных дружеских сношений с сосед-
ними владетелями и ханами и от заключений с
ними каких-либо торговых и других договоров и
без ведома и разрешения высшей русской власти в
Средней Азии не предпринимает никаких военных
действий против них [2,348].
Во второй статье договора были определены
границы между Россией и Хивинским ханством.
Государственной границей служила река Амударья
от местности «Кукертли» вниз по реке до отделения
из нее самого западного протока Амударьи, а от
этого места по сему протоку до впадения его в
Аральское море; далее граница идет по берегу
Аральского моря на мыс Ургу, а оттуда вдоль по-
дошвы южного чинка Устюрта по так называемому
старому руслу реки Амударья [2,348].
Согласно третьей статьи договора весь правый
берег Амударьи и прилегающие к нему земли, счи-
тавшиеся хивинскими, отходят от хана во владение
России со всеми проживающими и кочующими там
народами. Участки земель на правом берегу, со-
ставляющие собственность хана и жалованные им
для пользования сановникам ханства, отходят вме-
сте с тем в собственность русского правительства
без всяких претензий со стороны прежних владель-
цев. Хану предоставляется вознаградить их убытки
землями на левом берегу [2,349].
В четвертой статье подчеркивается, если часть
правого берега Амударьи будет передана во владе-
ние бухарского эмира, то хивинский хан признает
сего последнего законным владетелем этой части
прежних своих владений и отказывается от всяких
намерений восстановить там свою власть.
Русским пароходам и другим русским судам,
как правительственным, так и частным, согласно
статье 5 договора, предоставляется свободное и ис-
ключительное плаванье по Амударье. Этим правом
могут пользоваться суда хивинские и бухарские не
иначе, как с особого разрешения высшей русской
власти в Средней Азии.
В тех местах на левом берегу Амударьи на тер-
ритории ханства, где окажется необходимым и
удобным, Россия имела право устраивать свои при-
стани. Ханское правительство отвечало за безопас-
ность и сохранность этих пристаней. Утверждение
выбранных мест для пристаней зависело от высшей
русской власти в Средней Азии (статья 6).
Российские купцы имели право на левом бе-
регу Амударьи свои фактории для склада и хране-
ния своих товаров. Ханское правительство обяза-
лось отвести свободные от населения земли в до-
статочном количестве для пристаней и для
постройки магазинов, помещений для служащих,
купеческие конторы и для устройства хозяйствен-
ных ферм. Эти фактории находились под непосред-
ственным покровительством ханского правитель-
ства (статья 7). В следующей статье (8) было объяв-
лено, что все города и селения Хивинского ханства
будут открыты для русской торговли. Русские
купцы и русские караваны могли свободно разъез-
жать по всему ханству и пользоваться особенным
покровительством местных властей. За безопас-
ность караванов и складов отвечало ханское прави-
тельство.
Русские купцы, торгующие в ханстве, осво-
бождались от платежа «зякета» и всякого рода тор-
говых повинностей. В свою очередь, хивинские
купцы не платили «зякета» ни по пути через Каза-
линск, ни в Оренбурге, ни на пристанях Каспий-
ского моря. Русским купцам предоставлялось право
беспошлинного провоза своих товаров через
хивинские владения во все соседние земли (статьи
9-10). Русским подданным предоставлялось право
иметь в ханстве недвижимое имущество. Оно обла-
галось поземельною податью по соглашению с выс-
шей русской властью в Средней Азии (статья 12).
Договорились и о судебной системе: жалобы и
претензии русских подданных на хивинцев ханское
правительство обязалось безотлагательно рассле-
довать и, если жалобы окажутся основательными,
немедленно удовлетворять. В случае разбора пре-
тензий со стороны русских подданных и хивинских
преимущество при уплате долгов отдавалось рус-
ским перед хивинцами. Запрещалось принятие бе-
женцев и преступников из русских подданных.
Важное значение имела 17-я статья, где хан
обязался освободить всех невольников в ханстве и
об уничтожении на вечные времена рабства и торга
людьми.
Согласно 18-й статье население Хивинского
ханства должно было оплатить военную контрибу-
цию в сумме 2.200.000 руб. Был указан механизм
выплаты контрибуции: уплачивать с рассрочкой и с
расчетом процентов по 5 в год, с тем чтобы в пер-
вые два года в русскую казну вносилось по 100 тыс.
руб.; в следующие за тем два года – по 125 тыс.
руб.; в 1877 и 1878 гг. по 150 тыс. руб.; затем два
года по 175 тыс. руб., а в 1881 г., т.е. через восемь
лет, 200 тыс. руб.; и, наконец, до окончательной
расплаты, не менее 200 тыс. руб. в год. Взносы
могли производиться как русскими кредитными би-
летами, так и хивинскою монетою, по желанию
ханского правительства.
Срок первой уплаты назначался 1 декабря 1873
г.; в счет этого взноса предоставлялось ханскому
правительству собрать подать с населения правого
берега за истекающий год в размере, установлен-
ном до сего времени; это взимание должно быть
окончено к 1 декабря по соглашению ханских сбор-
щиков с русским местным начальником. Следую-
щие взносы должны быть производимы ежегодно к
1 ноября до окончательной уплаты всей пени с про-
центами. Через 19 лет, к 1 ноября 1892 г., по уплате
200.000 руб. за 1892 г. останется за ханским прави-
тельством еще 70054 руб., а 1 ноября 1893 г. при-
дется внести последние 73557 руб.[2, 351].
С завоеванием Хивинского ханства Россией
подверглась изменению политическая карта реги-
она, связанная с ним и демографическое положение
края. Согласно Гендимианскому соглашению
правобережье Амударьи отошло к России, которое
ранее принадлежало Хивинскому ханству. Хивин-
ское ханство потеряло часть своих земель - право-
бережье Амударьи, а ханство превратилось в зави-
симое государство от России.
В первой статье договора Сеид Мухамед Ра-
хим-хан П признал себя покорным слугою импера-
тора всероссийского. Он отказывался от всяких
непосредственных дружеских сношений с сосед-
ними владетелями и ханами и от заключений с
ними каких-либо торговых и других договоров и
без ведома и разрешения высшей русской власти в
Средней Азии не предпринимает никаких военных
действий против них [2,348].
Во второй статье договора были определены
границы между Россией и Хивинским ханством.
Государственной границей служила река Амударья
от местности «Кукертли» вниз по реке до отделения
из нее самого западного протока Амударьи, а от
этого места по сему протоку до впадения его в
Аральское море; далее граница идет по берегу
Аральского моря на мыс Ургу, а оттуда вдоль по-
дошвы южного чинка Устюрта по так называемому
старому руслу реки Амударья [2,348].
Согласно третьей статьи договора весь правый
берег Амударьи и прилегающие к нему земли, счи-
тавшиеся хивинскими, отходят от хана во владение
России со всеми проживающими и кочующими там
народами. Участки земель на правом берегу, со-
ставляющие собственность хана и жалованные им
для пользования сановникам ханства, отходят вме-
сте с тем в собственность русского правительства
без всяких претензий со стороны прежних владель-
цев. Хану предоставляется вознаградить их убытки
землями на левом берегу [2,349].
В четвертой статье подчеркивается, если часть
правого берега Амударьи будет передана во владе-
ние бухарского эмира, то хивинский хан признает
сего последнего законным владетелем этой части
прежних своих владений и отказывается от всяких
намерений восстановить там свою власть.
Русским пароходам и другим русским судам,
как правительственным, так и частным, согласно
статье 5 договора, предоставляется свободное и ис-
ключительное плаванье по Амударье. Этим правом
могут пользоваться суда хивинские и бухарские не
иначе, как с особого разрешения высшей русской
власти в Средней Азии.
В тех местах на левом берегу Амударьи на тер-
ритории ханства, где окажется необходимым и
удобным, Россия имела право устраивать свои при-
стани. Ханское правительство отвечало за безопас-
ность и сохранность этих пристаней. Утверждение
выбранных мест для пристаней зависело от высшей
русской власти в Средней Азии (статья 6).
Российские купцы имели право на левом бе-
регу Амударьи свои фактории для склада и хране-
ния своих товаров. Ханское правительство обяза-
лось отвести свободные от населения земли в до-
статочном количестве для пристаней и для
постройки магазинов, помещений для служащих,
купеческие конторы и для устройства хозяйствен-
ных ферм. Эти фактории находились под непосред-
ственным покровительством ханского правитель-
ства (статья 7). В следующей статье (8) было объяв-
лено, что все города и селения Хивинского ханства
будут открыты для русской торговли. Русские
купцы и русские караваны могли свободно разъез-
жать по всему ханству и пользоваться особенным
покровительством местных властей. За безопас-
ность караванов и складов отвечало ханское прави-
тельство.
Русские купцы, торгующие в ханстве, осво-
бождались от платежа «зякета» и всякого рода тор-
говых повинностей. В свою очередь, хивинские
купцы не платили «зякета» ни по пути через Каза-
линск, ни в Оренбурге, ни на пристанях Каспий-
ского моря. Русским купцам предоставлялось право
беспошлинного провоза своих товаров через
хивинские владения во все соседние земли (статьи
9-10). Русским подданным предоставлялось право
иметь в ханстве недвижимое имущество. Оно обла-
галось поземельною податью по соглашению с выс-
шей русской властью в Средней Азии (статья 12).
Договорились и о судебной системе: жалобы и
претензии русских подданных на хивинцев ханское
правительство обязалось безотлагательно рассле-
довать и, если жалобы окажутся основательными,
немедленно удовлетворять. В случае разбора пре-
тензий со стороны русских подданных и хивинских
преимущество при уплате долгов отдавалось рус-
ским перед хивинцами. Запрещалось принятие бе-
женцев и преступников из русских подданных.
Важное значение имела 17-я статья, где хан
обязался освободить всех невольников в ханстве и
об уничтожении на вечные времена рабства и торга
людьми.
Согласно 18-й статье население Хивинского
ханства должно было оплатить военную контрибу-
цию в сумме 2.200.000 руб. Был указан механизм
выплаты контрибуции: уплачивать с рассрочкой и с
расчетом процентов по 5 в год, с тем чтобы в пер-
вые два года в русскую казну вносилось по 100 тыс.
руб.; в следующие за тем два года – по 125 тыс.
руб.; в 1877 и 1878 гг. по 150 тыс. руб.; затем два
года по 175 тыс. руб., а в 1881 г., т.е. через восемь
лет, 200 тыс. руб.; и, наконец, до окончательной
расплаты, не менее 200 тыс. руб. в год. Взносы
могли производиться как русскими кредитными би-
летами, так и хивинскою монетою, по желанию
ханского правительства.
Срок первой уплаты назначался 1 декабря 1873
г.; в счет этого взноса предоставлялось ханскому
правительству собрать подать с населения правого
берега за истекающий год в размере, установлен-
ном до сего времени; это взимание должно быть
окончено к 1 декабря по соглашению ханских сбор-
щиков с русским местным начальником. Следую-
щие взносы должны быть производимы ежегодно к
1 ноября до окончательной уплаты всей пени с про-
центами. Через 19 лет, к 1 ноября 1892 г., по уплате
200.000 руб. за 1892 г. останется за ханским прави-
тельством еще 70054 руб., а 1 ноября 1893 г. при-
дется внести последние 73557 руб.[2, 351].
С завоеванием Хивинского ханства Россией
подверглась изменению политическая карта реги-
она, связанная с ним и демографическое положение
края. Согласно Гендимианскому соглашению
правобережье Амударьи отошло к России, которое
ранее принадлежало Хивинскому ханству. Хивин-
ское ханство потеряло часть своих земель - право-
бережье Амударьи, а ханство превратилось в зави-
симое государство от России.
Znanstvena misel journal №100/2025 50
Правобережье Амударьи было включено в со-
став Туркестанского генерал-губернаторства как
Амударьинский отдел Сырдарьинской области, а
левобережная часть осталась в подданстве Хивин-
ского ханства. Народы, ранее имевшие свои этно-
политические сложения, в том числе каракалпаки,
теряли свои государственные устройства. Попадая
в различные рамки отличающихся друг от друга
государственных систем, они теряли свою былую
общность. Были разобщены от своего народа (и
территориально и политически) заложением госу-
дарственной границы между Хивинским и Россий-
ским государствами. В результате чего, они теряли
возможность свободного передвижения на своих
этнических территориях [3, 51].
После завоевания Хивинского ханства Россией
традиционное размещение родоплеменных групп и
родов каракалпаков, зафиксированное А.В.Кауль-
барсом в 1873 г, несколько изменилось. Но эти из-
менения не были значительными, так как в этот пе-
риод не произошло радикальных изменений в об-
щественной жизни каракалпаков. Царизм
консервировал прежнюю родоплеменную замкну-
тость, раздробленность и территориальную разоб-
щенность каракалпаков [4, 117].
Территория Каракалпакстана попала в поле
зрения переселенческой политики как окраина им-
перии, где необходимо было содержать определен-
ный военный контингент. Так же была необходи-
мость иметь среди туземных народов определенное
количество гражданских лиц, которых, при возник-
новение необходимости, можно было бы использо-
вать как союзников, а так же как запасную военную
силу. К этому требованию вполне подходили
Уральские казаки. Тем более они в этот период на
Урале проявили недовольство против Российского
правительства.
Причиной недовольства Уральских казаков
стала реформа военно-окружной системы управле-
ния войсками, перевооружение. Серия военных ре-
форм завершилась введением 1 января 1874 года
«Устава о воинской повинности». Новый Устав в
корне изменил прежнее устройство армии. Отме-
нялся рекрутский набор, он быль заменен всеобщей
воинской повинностью. Денежный откуп, или за-
мена охотниками запрещались.
На основании нового Устава 9 марта 1874 год
царь Александр 11 утвердил. «Положение о воин-
ской службе, общественном и хозяйственном
управлений Уральским казачьим войском». Казаки
восприняли «Положение» 1874 года, как посяга-
тельство на социально-экономические права каза-
чества, свободу вероисповедания, праве на «владе-
ние» Уралом. Среди казаков распространились
слухи об ущемлении их прав, что реку Урал у них
отнимут и переселят к ним из внутренних губерний
крестьян, между которыми и разделят войсковые
земли и луга. Поэтому казаки с осторожностью от-
носились к нововведениям и с упорствам отстаи-
вали сложившиеся формы общественной, воин-
ской, семейно-бытовой и религиозной жизни.
В течение всего 1875 года шли аресты казаков
в таком количестве, что генерал-губернатор Орен-
бурга был вынужден пойти в правительство с хода-
тайством о выселке их в киргизские степи (Казах-
стан), где, по его мнению, бунтари могли бы сыг-
рать положительную роль в колонизации степного
края, усиления русского влияния. Именно тогда
было предложено поселить уральских казаков по
Амударье, где они могли заняться промыслом
рыбы, что имело бы большое значение в усилении
русского влияния в этом регионе, развитии здесь
земледелия и рыбных промыслов [5, 28].
Этот проект был одобрен. По указу Алек-
сандра 11 от 18 апреля 1875 годе осужденных каза-
ков лишили казачьего звания, перевели в сословие
сельских мещан и приговорили к ссылке частично
в Сибирь, Оренбуржье, а основную массу- в Сред-
нюю Азию. Проводя этот акт, самодержавие пре-
следовало две цели: во-первых, наказать бунтовщи-
ков, во-вторых, усилить русское влияние в Средней
Азии, в том числе в только что завоеванной право-
бережной Каракалпакии, где в 1873 году был со-
здан Амударьинский отдел. Выселение предполага-
лось провести в два этапа: первоначально казаков
для обоснования на месте, а затем их семьи.
Опорным пунктом, откуда практически нача-
лось расселение уральцев в Средней Азии, стал Ка-
залинск. В 1875 году 1,5 тысячи уральских казаков
были оставлены в Казалинске и 500 человек отправ-
лены в Петроалександровск [6]. Местная админи-
страция по своему усмотрению распределила
ссыльных небольшими группами по фортам и горо-
дам края.
Первая группа казаков прибыла в Амударьин-
ский отдел в сентябре 1875 года. Центром расселе-
ния в Амударьинском отделе стал город Петроалек-
сандровск (Турткуль). В 1877 году к ссыльным
были отправлены их семьи.
Первыми поселениями уральцев в низовьях
Амударьи были: поселок Первоначальное в 19 ки-
лометрах от Петроалександровска, на территории
военного лагеря по арыку Шимам, Уральская сло-
бода Петроалександровска и село Нукус. Для рас-
селения в Амударьинском отделе царское прави-
тельство наметило наиболее населенные и военно-
стратегические важные районы. Одним из них был
Чимбайский. Вторым намечался Шаббаз (ныне Бе-
руний). Третьим районом поселения Уральцев
была избрана территория села Нукус (ныне окрест-
ности северо-запада города Нукуса).
В начале XX века в связи с развитием рыбного
промысла в крае количество уральских поселений
увеличивался. Расселение уральцев проходило в
местах традиционного проживания местного насе-
ления, благоприятных для развития таких видов хо-
зяйства, как рыболовство, скотоводство, торговля,
ремесла. Все чаще можно было видеть уральские
семьи в северных районах Каракалпакстана Чим-
байском, Муйнакском (правобережье). В основном
уральцы селились по берегам Амударьи и ее прото-
ков (Казакдарьи, Акдарьи, Улькундарьи), по берегу
и на островах Аральского моря (в Муйнаке, Учсае,
Урге, Кызылжаре, Акбеткей).
Эти переселившейся Уральские казаки всегда
были под вниманием правительства, их можно
Правобережье Амударьи было включено в со-
став Туркестанского генерал-губернаторства как
Амударьинский отдел Сырдарьинской области, а
левобережная часть осталась в подданстве Хивин-
ского ханства. Народы, ранее имевшие свои этно-
политические сложения, в том числе каракалпаки,
теряли свои государственные устройства. Попадая
в различные рамки отличающихся друг от друга
государственных систем, они теряли свою былую
общность. Были разобщены от своего народа (и
территориально и политически) заложением госу-
дарственной границы между Хивинским и Россий-
ским государствами. В результате чего, они теряли
возможность свободного передвижения на своих
этнических территориях [3, 51].
После завоевания Хивинского ханства Россией
традиционное размещение родоплеменных групп и
родов каракалпаков, зафиксированное А.В.Кауль-
барсом в 1873 г, несколько изменилось. Но эти из-
менения не были значительными, так как в этот пе-
риод не произошло радикальных изменений в об-
щественной жизни каракалпаков. Царизм
консервировал прежнюю родоплеменную замкну-
тость, раздробленность и территориальную разоб-
щенность каракалпаков [4, 117].
Территория Каракалпакстана попала в поле
зрения переселенческой политики как окраина им-
перии, где необходимо было содержать определен-
ный военный контингент. Так же была необходи-
мость иметь среди туземных народов определенное
количество гражданских лиц, которых, при возник-
новение необходимости, можно было бы использо-
вать как союзников, а так же как запасную военную
силу. К этому требованию вполне подходили
Уральские казаки. Тем более они в этот период на
Урале проявили недовольство против Российского
правительства.
Причиной недовольства Уральских казаков
стала реформа военно-окружной системы управле-
ния войсками, перевооружение. Серия военных ре-
форм завершилась введением 1 января 1874 года
«Устава о воинской повинности». Новый Устав в
корне изменил прежнее устройство армии. Отме-
нялся рекрутский набор, он быль заменен всеобщей
воинской повинностью. Денежный откуп, или за-
мена охотниками запрещались.
На основании нового Устава 9 марта 1874 год
царь Александр 11 утвердил. «Положение о воин-
ской службе, общественном и хозяйственном
управлений Уральским казачьим войском». Казаки
восприняли «Положение» 1874 года, как посяга-
тельство на социально-экономические права каза-
чества, свободу вероисповедания, праве на «владе-
ние» Уралом. Среди казаков распространились
слухи об ущемлении их прав, что реку Урал у них
отнимут и переселят к ним из внутренних губерний
крестьян, между которыми и разделят войсковые
земли и луга. Поэтому казаки с осторожностью от-
носились к нововведениям и с упорствам отстаи-
вали сложившиеся формы общественной, воин-
ской, семейно-бытовой и религиозной жизни.
В течение всего 1875 года шли аресты казаков
в таком количестве, что генерал-губернатор Орен-
бурга был вынужден пойти в правительство с хода-
тайством о выселке их в киргизские степи (Казах-
стан), где, по его мнению, бунтари могли бы сыг-
рать положительную роль в колонизации степного
края, усиления русского влияния. Именно тогда
было предложено поселить уральских казаков по
Амударье, где они могли заняться промыслом
рыбы, что имело бы большое значение в усилении
русского влияния в этом регионе, развитии здесь
земледелия и рыбных промыслов [5, 28].
Этот проект был одобрен. По указу Алек-
сандра 11 от 18 апреля 1875 годе осужденных каза-
ков лишили казачьего звания, перевели в сословие
сельских мещан и приговорили к ссылке частично
в Сибирь, Оренбуржье, а основную массу- в Сред-
нюю Азию. Проводя этот акт, самодержавие пре-
следовало две цели: во-первых, наказать бунтовщи-
ков, во-вторых, усилить русское влияние в Средней
Азии, в том числе в только что завоеванной право-
бережной Каракалпакии, где в 1873 году был со-
здан Амударьинский отдел. Выселение предполага-
лось провести в два этапа: первоначально казаков
для обоснования на месте, а затем их семьи.
Опорным пунктом, откуда практически нача-
лось расселение уральцев в Средней Азии, стал Ка-
залинск. В 1875 году 1,5 тысячи уральских казаков
были оставлены в Казалинске и 500 человек отправ-
лены в Петроалександровск [6]. Местная админи-
страция по своему усмотрению распределила
ссыльных небольшими группами по фортам и горо-
дам края.
Первая группа казаков прибыла в Амударьин-
ский отдел в сентябре 1875 года. Центром расселе-
ния в Амударьинском отделе стал город Петроалек-
сандровск (Турткуль). В 1877 году к ссыльным
были отправлены их семьи.
Первыми поселениями уральцев в низовьях
Амударьи были: поселок Первоначальное в 19 ки-
лометрах от Петроалександровска, на территории
военного лагеря по арыку Шимам, Уральская сло-
бода Петроалександровска и село Нукус. Для рас-
селения в Амударьинском отделе царское прави-
тельство наметило наиболее населенные и военно-
стратегические важные районы. Одним из них был
Чимбайский. Вторым намечался Шаббаз (ныне Бе-
руний). Третьим районом поселения Уральцев
была избрана территория села Нукус (ныне окрест-
ности северо-запада города Нукуса).
В начале XX века в связи с развитием рыбного
промысла в крае количество уральских поселений
увеличивался. Расселение уральцев проходило в
местах традиционного проживания местного насе-
ления, благоприятных для развития таких видов хо-
зяйства, как рыболовство, скотоводство, торговля,
ремесла. Все чаще можно было видеть уральские
семьи в северных районах Каракалпакстана Чим-
байском, Муйнакском (правобережье). В основном
уральцы селились по берегам Амударьи и ее прото-
ков (Казакдарьи, Акдарьи, Улькундарьи), по берегу
и на островах Аральского моря (в Муйнаке, Учсае,
Урге, Кызылжаре, Акбеткей).
Эти переселившейся Уральские казаки всегда
были под вниманием правительства, их можно
Znanstvena misel journal №100/2025 51
было использовать в интересах Российских колони-
алистов. В начале XX в правительство отправило в
командировку генерал-майора Жегалина, атамана
армии Уральских казаков Ликвина и статссовет-
ника Бородина-чиновника земельного министер-
ства для изучения ситуации в Амударьинском от-
деле Сырдарьинской области Туркестанского гене-
рал-губернаторства. Ими были предложены в виде
докладной записки военному министру о том, что в
Амударьинском отделе можно создать военный от-
ряд из числа Уральских казаков, проживавшихся на
берегу Амударьи. Это предложение было поддер-
жано со стороны Военного Министра и этот вопрос
направлен к Туркестанскому генерал-губернатору
для решения. Но этому проекту не суждено было
реализоваться, поскольку категорически были про-
тив сами Уральские казаки.
Со стороны правительства России были сде-
ланы попытки, увеличить численность населения
европейского происхождения, но они были
тщетны. В 1899 г. начальник Амударьинского от-
дела предложил правлению министерства по зе-
мельным вопросам России, в своем письме, о нали-
чии пригодных земель для размещения русских по-
селков в местности Базар кала, Думан кала
(Шураханский участок) и в Нукусской и Кегейлин-
ской волостях (Чимбайский участок). В этих целях
в 1900-1905 гг. со стороны администрации Амуда-
рьинского отдела проведены изыскательные ра-
боты на берегу Жанадарьи и Кувандарьи. Резуль-
таты этих работ показали, что есть возможность
освоить пространства под земледелие, растянувши-
еся от Перовска до Петроалександровска. В нем
указаны, что только на Жанадарье можно освоить
более 18 тыс. десятин пригодной для земледелия
земли.
Этот проект остался не реализованным, по-
скольку он требовал больших денежных затрат,
было необходимо строительства каналов для оро-
шения. Это трудоемкая работа не привлекала рус-
ских крестьян.
После насильственного переселения Ураль-
ских казаков, миграция населения из европейской
части на территорию Каракалпакстана не получила
дальнейшего развития. Хотя администрация всяче-
ски пыталась реализовать различные проекты,
направленные на переселение людей европейского
происхождения. Этому препятствовали географи-
ческие и климатические условия, трудоемкость ра-
боты, связанная с искусственным орошением.
С завоеванием территории Каракалпакстана
Царской России подвергались изменению не
только политические, социально - экономические
условия, но и демографический состав населения.
Часть населения России из-за внутреннего напря-
жения стала переселяться на новозавоеванные тер-
ритории - в Среднюю Азии, в том числе в Амударь-
инский отдел Сырдарьинской области Туркестан-
ского генерал-губернаторства, то есть на
территорию нынешнего Каракалпакстана. Сюда пе-
реселились со своими семьями служители админи-
страции, солдаты, строители железных дорог,
Уральские казаки.
Отличие от других частей Средней Азии тер-
ритория Каракалпакстана не подвергались интен-
сивному заселению европейцев, приехавших из
центральной части России. Поскольку здесь климат
был суров, работа трудоемкая и географическая от-
даленность в совокупности не давали возможность
увеличить численность русских переселенцев. Но
все же с переселением Уральских казаков в демо-
графическом отношении территория Каракалпакс-
тана получила некоторые изменения. Народам Ка-
ракалпакстана прибавился еще один народ – рус-
ский в лице Уральских казаков.
Таким образом, в результате завоевания Рос-
сией каракалпакских земель, происходили значи-
тельные изменения в социально-экономической
жизни народов региона. Произошла смена способа
производства, усилились темпы развития товарно-
денежных отношений, связанные с колониальной
зависимостью. Эти изменения нашли отражения в
духовной культуре каракалпаков, тем самым нало-
жив отпечаток на этнические процессы.
Список литературы
1. Гродеков Н.И. Хивинский поход 1873 года.
– Санкт-Петербург, 1889; Терентьев А.М. История
завоевания Средней Азии. – Санкт-Петербург,
1906. Т.1-2; История дипломатии. В пяти томах. Т.
2. – М.: Госполитиздат, 1963. С. 63-67; Халфин Н.А.
Присоединение Средней Азии к России (60-90 годы
XIX в.). – М., 1965; Қосбергенов Р. Қарақалпақстан-
ның Россияға қосылыўы. – Нөкис, 1972; Тухтаме-
тов Т.Г. Амударьинский отдел (Социально-эконо-
мическое и политическое значение для Хо-
резмского оазиса). - Нукус: Каракалпакстан, 1977;
Глушенко Е. Россия в Средней Азии. Завоевания и
преобразования. - М., 2010; Ўзбекистон янги та-
рихи. 1-3-жилд. – Тошкент: Шарқ, 2000. 1-жилд;
Мустабид тузумнинг Ўзбекистон миллий
бойликларини талаш сиесати: тарих шоҳидлиги ва
сабоқлари (1865-1990 йиллар). ―Тошкент: Шарқ,
2000; Хорезм в истории государственности Узбеки-
стана – Ташкент: Ўзбекистон файласуфлари мил-
лий жамияти, 2013
2. Под стягом России: Сборник архивных до-
кументов. - М.: Русская книга, 1992.
3. Қарақалпақстанның жаңа тарийхы. Қарақал-
пақстан XIX əсирдиң екинши ярымынан XXI
əсирге шекем. – Нөкис: Қарақалпақстан, 2003.
4. Андрианов Б.В. Этническая территория ка-
ракалпаков в северном Хорезме // Труды Хо-
резмской экспедиции. Т.3. – Москва, 1958.
5. Калбанова Е.Е. Быть и культура Уральских
казаков Каракалпакстана (последняя четверть Х1Х-
начало ХХ веков) Рукопись канд. дис. Ист. наук.
с.28 Рукописный фонд фудаментальной библио-
теки КК ОАН РУз.
6.Shigobdinov R. Nikitenko G. Migration Pro-
cesses in the West of Central Asia in the late Nineteenth
and the Twentieth Centruries // Migration in Central
Asia: its History and Current Problems. – Osaka, 2000.
было использовать в интересах Российских колони-
алистов. В начале XX в правительство отправило в
командировку генерал-майора Жегалина, атамана
армии Уральских казаков Ликвина и статссовет-
ника Бородина-чиновника земельного министер-
ства для изучения ситуации в Амударьинском от-
деле Сырдарьинской области Туркестанского гене-
рал-губернаторства. Ими были предложены в виде
докладной записки военному министру о том, что в
Амударьинском отделе можно создать военный от-
ряд из числа Уральских казаков, проживавшихся на
берегу Амударьи. Это предложение было поддер-
жано со стороны Военного Министра и этот вопрос
направлен к Туркестанскому генерал-губернатору
для решения. Но этому проекту не суждено было
реализоваться, поскольку категорически были про-
тив сами Уральские казаки.
Со стороны правительства России были сде-
ланы попытки, увеличить численность населения
европейского происхождения, но они были
тщетны. В 1899 г. начальник Амударьинского от-
дела предложил правлению министерства по зе-
мельным вопросам России, в своем письме, о нали-
чии пригодных земель для размещения русских по-
селков в местности Базар кала, Думан кала
(Шураханский участок) и в Нукусской и Кегейлин-
ской волостях (Чимбайский участок). В этих целях
в 1900-1905 гг. со стороны администрации Амуда-
рьинского отдела проведены изыскательные ра-
боты на берегу Жанадарьи и Кувандарьи. Резуль-
таты этих работ показали, что есть возможность
освоить пространства под земледелие, растянувши-
еся от Перовска до Петроалександровска. В нем
указаны, что только на Жанадарье можно освоить
более 18 тыс. десятин пригодной для земледелия
земли.
Этот проект остался не реализованным, по-
скольку он требовал больших денежных затрат,
было необходимо строительства каналов для оро-
шения. Это трудоемкая работа не привлекала рус-
ских крестьян.
После насильственного переселения Ураль-
ских казаков, миграция населения из европейской
части на территорию Каракалпакстана не получила
дальнейшего развития. Хотя администрация всяче-
ски пыталась реализовать различные проекты,
направленные на переселение людей европейского
происхождения. Этому препятствовали географи-
ческие и климатические условия, трудоемкость ра-
боты, связанная с искусственным орошением.
С завоеванием территории Каракалпакстана
Царской России подвергались изменению не
только политические, социально - экономические
условия, но и демографический состав населения.
Часть населения России из-за внутреннего напря-
жения стала переселяться на новозавоеванные тер-
ритории - в Среднюю Азии, в том числе в Амударь-
инский отдел Сырдарьинской области Туркестан-
ского генерал-губернаторства, то есть на
территорию нынешнего Каракалпакстана. Сюда пе-
реселились со своими семьями служители админи-
страции, солдаты, строители железных дорог,
Уральские казаки.
Отличие от других частей Средней Азии тер-
ритория Каракалпакстана не подвергались интен-
сивному заселению европейцев, приехавших из
центральной части России. Поскольку здесь климат
был суров, работа трудоемкая и географическая от-
даленность в совокупности не давали возможность
увеличить численность русских переселенцев. Но
все же с переселением Уральских казаков в демо-
графическом отношении территория Каракалпакс-
тана получила некоторые изменения. Народам Ка-
ракалпакстана прибавился еще один народ – рус-
ский в лице Уральских казаков.
Таким образом, в результате завоевания Рос-
сией каракалпакских земель, происходили значи-
тельные изменения в социально-экономической
жизни народов региона. Произошла смена способа
производства, усилились темпы развития товарно-
денежных отношений, связанные с колониальной
зависимостью. Эти изменения нашли отражения в
духовной культуре каракалпаков, тем самым нало-
жив отпечаток на этнические процессы.
Список литературы
1. Гродеков Н.И. Хивинский поход 1873 года.
– Санкт-Петербург, 1889; Терентьев А.М. История
завоевания Средней Азии. – Санкт-Петербург,
1906. Т.1-2; История дипломатии. В пяти томах. Т.
2. – М.: Госполитиздат, 1963. С. 63-67; Халфин Н.А.
Присоединение Средней Азии к России (60-90 годы
XIX в.). – М., 1965; Қосбергенов Р. Қарақалпақстан-
ның Россияға қосылыўы. – Нөкис, 1972; Тухтаме-
тов Т.Г. Амударьинский отдел (Социально-эконо-
мическое и политическое значение для Хо-
резмского оазиса). - Нукус: Каракалпакстан, 1977;
Глушенко Е. Россия в Средней Азии. Завоевания и
преобразования. - М., 2010; Ўзбекистон янги та-
рихи. 1-3-жилд. – Тошкент: Шарқ, 2000. 1-жилд;
Мустабид тузумнинг Ўзбекистон миллий
бойликларини талаш сиесати: тарих шоҳидлиги ва
сабоқлари (1865-1990 йиллар). ―Тошкент: Шарқ,
2000; Хорезм в истории государственности Узбеки-
стана – Ташкент: Ўзбекистон файласуфлари мил-
лий жамияти, 2013
2. Под стягом России: Сборник архивных до-
кументов. - М.: Русская книга, 1992.
3. Қарақалпақстанның жаңа тарийхы. Қарақал-
пақстан XIX əсирдиң екинши ярымынан XXI
əсирге шекем. – Нөкис: Қарақалпақстан, 2003.
4. Андрианов Б.В. Этническая территория ка-
ракалпаков в северном Хорезме // Труды Хо-
резмской экспедиции. Т.3. – Москва, 1958.
5. Калбанова Е.Е. Быть и культура Уральских
казаков Каракалпакстана (последняя четверть Х1Х-
начало ХХ веков) Рукопись канд. дис. Ист. наук.
с.28 Рукописный фонд фудаментальной библио-
теки КК ОАН РУз.
6.Shigobdinov R. Nikitenko G. Migration Pro-
cesses in the West of Central Asia in the late Nineteenth
and the Twentieth Centruries // Migration in Central
Asia: its History and Current Problems. – Osaka, 2000.
Znanstvena misel journal №100/2025 52
MEDICAL SCIENCES
STUDY OF THE LEVELS OF CERTAIN BLOOD PARAMETERS IN INDIVIDUALS WITH
TOXOPLASMA VE HERPES INFECTIONS
Abasova D.
Scientific Research Institute of Medical Preventive named by V.Y. Akhundov,
Head of Department
Amirova L.
Scientific Research Institute of Medical Preventive named by V.Y. Akhundov,
Researcher
Shirinova T.
Scientific Research Institute of Medical Preventive named by V.Y. Akhundov,
Chief Laboratory Technician
Gadimli M.
Scientific Research Institute of Medical Preventive named by V.Y. Akhundov,
Chief Laboratory Technician
Huseynova G.
Scientific Research Institute of Medical Preventive named by V.Y. Akhundov,
Chief Laboratory Technician
DOI: 10.5281/zenodo.15099828
Abstract
Blood samples from patients at the V.Y. Akhundov Scientific Research Institute were analyzed. Antibodies
were detected using ELISA with "Vester Best" test kits on a Stat Fax 4700 analyzer. Hemogram parameters, in-
cluding WBC, NEU, LYM, MON, PLT, and HB, were assessed. CRP levels were also measured. The neutrophil-
to-lymphocyte (NLR), platelet-to-lymphocyte (PLR), and lymphocyte-to-monocyte (LMR) ratios were calculated.
Routine blood tests were used to evaluate hematological parameters, infection severity, and immune response.
Patients with toxoplasmosis and HSV1 infections had significantly lower NEU and PLT counts. Infected individ-
uals showed higher LYM counts and elevated CRP levels compared to uninfected individuals. The findings high-
light the impact of these infections on hematological markers and immune response.
Keywords: Toxoplasma, herpes, lymphocyte, platelet, CRP, neutrophil.
THE PROBLEM OF OPPORTUNISTIC
INFECTIONS
Opportunistic infections are increasingly becom-
ing a significant issue in modern times. This is due to
several factors that weaken the immune system, includ-
ing the rising number of individuals undergoing immu-
nosuppressive treatments for chronic diseases, the in-
creasing prevalence of HIV-infected individuals, and
the development of effective but aggressive treatments
for cancer. Additionally, many people are asympto-
matic carriers of these pathogens. Approximately 90%
of the population is infected with Herpes Simplex Virus
(HSV) types 1 and 2, while around 30% are infected
with toxoplasmosis. Given their clinical polymorphism
and the absence of specific symptoms, the diagnosis
and treatment of opportunistic diseases represent a se-
rious multidisciplinary challenge.
Opportunistic infections are caused by a wide
range of microorganisms, including bacteria, fungi,
parasites, and viruses. In most cases, these microorgan-
isms cause asymptomatic infections in healthy individ-
uals. However, when the immune system is weakened,
they can lead to life-threatening infections [1,2]. These
infections are triggered by immunodeficiency of any
etiology and tend to follow a chronic course, with peri-
odic flare-ups and damage to vital organs. Opportunis-
tic infections are characterized by the spread of micro-
organisms through the lymphatic and hematogenous
pathways, leading to the formation of ectopic foci. Op-
portunistic infections (OIs) are defined as infections
caused by bacteria, fungi, viruses, or parasites that nor-
mally do not cause disease but become pathogenic
when the body's immune defenses are compromised
[1]. These infections may manifest as unusually severe
infections caused by common pathogens. In all cases,
opportunistic infections take advantage of a weakened
immune system or altered microbiota in the host [2].
Due to various environmental factors, particularly
in the case of mycobacteria, fungi, and parasites, OIs
exhibit significant geographical variability [3,4]. Plate-
lets are among the most common blood components,
and their role in both innate and adaptive immune re-
sponses to various types of infections has been studied
[10]. In opportunistic infections, platelets have been
found to interact with neutrophils, monocytes, and den-
dritic cells, indicating their involvement in immune
system interactions. Unlike platelet or lymphocyte
counts, the platelet-to-lymphocyte ratio is considered a
more valuable marker for predicting different types of
inflammation. Other immune cells, such as lympho-
cytes and monocytes, also play a crucial role in the im-
mune response against opportunistic infections [5,6].
Studies have shown that individuals with
HIV/AIDS have a reduced ability of B cells to produce
antibodies against opportunistic pathogens. Addition-
ally, research has demonstrated that in individuals in-
fected with HIV/AIDS, monocytes exhibit a dimin-
ished ability to engulf and eliminate opportunistic path-
ogens [7,8].
MEDICAL SCIENCES
STUDY OF THE LEVELS OF CERTAIN BLOOD PARAMETERS IN INDIVIDUALS WITH
TOXOPLASMA VE HERPES INFECTIONS
Abasova D.
Scientific Research Institute of Medical Preventive named by V.Y. Akhundov,
Head of Department
Amirova L.
Scientific Research Institute of Medical Preventive named by V.Y. Akhundov,
Researcher
Shirinova T.
Scientific Research Institute of Medical Preventive named by V.Y. Akhundov,
Chief Laboratory Technician
Gadimli M.
Scientific Research Institute of Medical Preventive named by V.Y. Akhundov,
Chief Laboratory Technician
Huseynova G.
Scientific Research Institute of Medical Preventive named by V.Y. Akhundov,
Chief Laboratory Technician
DOI: 10.5281/zenodo.15099828
Abstract
Blood samples from patients at the V.Y. Akhundov Scientific Research Institute were analyzed. Antibodies
were detected using ELISA with "Vester Best" test kits on a Stat Fax 4700 analyzer. Hemogram parameters, in-
cluding WBC, NEU, LYM, MON, PLT, and HB, were assessed. CRP levels were also measured. The neutrophil-
to-lymphocyte (NLR), platelet-to-lymphocyte (PLR), and lymphocyte-to-monocyte (LMR) ratios were calculated.
Routine blood tests were used to evaluate hematological parameters, infection severity, and immune response.
Patients with toxoplasmosis and HSV1 infections had significantly lower NEU and PLT counts. Infected individ-
uals showed higher LYM counts and elevated CRP levels compared to uninfected individuals. The findings high-
light the impact of these infections on hematological markers and immune response.
Keywords: Toxoplasma, herpes, lymphocyte, platelet, CRP, neutrophil.
THE PROBLEM OF OPPORTUNISTIC
INFECTIONS
Opportunistic infections are increasingly becom-
ing a significant issue in modern times. This is due to
several factors that weaken the immune system, includ-
ing the rising number of individuals undergoing immu-
nosuppressive treatments for chronic diseases, the in-
creasing prevalence of HIV-infected individuals, and
the development of effective but aggressive treatments
for cancer. Additionally, many people are asympto-
matic carriers of these pathogens. Approximately 90%
of the population is infected with Herpes Simplex Virus
(HSV) types 1 and 2, while around 30% are infected
with toxoplasmosis. Given their clinical polymorphism
and the absence of specific symptoms, the diagnosis
and treatment of opportunistic diseases represent a se-
rious multidisciplinary challenge.
Opportunistic infections are caused by a wide
range of microorganisms, including bacteria, fungi,
parasites, and viruses. In most cases, these microorgan-
isms cause asymptomatic infections in healthy individ-
uals. However, when the immune system is weakened,
they can lead to life-threatening infections [1,2]. These
infections are triggered by immunodeficiency of any
etiology and tend to follow a chronic course, with peri-
odic flare-ups and damage to vital organs. Opportunis-
tic infections are characterized by the spread of micro-
organisms through the lymphatic and hematogenous
pathways, leading to the formation of ectopic foci. Op-
portunistic infections (OIs) are defined as infections
caused by bacteria, fungi, viruses, or parasites that nor-
mally do not cause disease but become pathogenic
when the body's immune defenses are compromised
[1]. These infections may manifest as unusually severe
infections caused by common pathogens. In all cases,
opportunistic infections take advantage of a weakened
immune system or altered microbiota in the host [2].
Due to various environmental factors, particularly
in the case of mycobacteria, fungi, and parasites, OIs
exhibit significant geographical variability [3,4]. Plate-
lets are among the most common blood components,
and their role in both innate and adaptive immune re-
sponses to various types of infections has been studied
[10]. In opportunistic infections, platelets have been
found to interact with neutrophils, monocytes, and den-
dritic cells, indicating their involvement in immune
system interactions. Unlike platelet or lymphocyte
counts, the platelet-to-lymphocyte ratio is considered a
more valuable marker for predicting different types of
inflammation. Other immune cells, such as lympho-
cytes and monocytes, also play a crucial role in the im-
mune response against opportunistic infections [5,6].
Studies have shown that individuals with
HIV/AIDS have a reduced ability of B cells to produce
antibodies against opportunistic pathogens. Addition-
ally, research has demonstrated that in individuals in-
fected with HIV/AIDS, monocytes exhibit a dimin-
ished ability to engulf and eliminate opportunistic path-
ogens [7,8].
Znanstvena misel journal №100/2025 53
Thus, studying the immunological changes associ-
ated with opportunistic infections is essential for im-
proving their diagnosis, treatment, and prevention.
OBJECTIVE AND TASKS OF THE STUDY
The objective of this study was to investigate the
changes occurring in the immune system of individuals
infected with opportunistic infections.
To achieve this goal, the following tasks were car-
ried out:
• Determination of the levels of M and G immu-
noglobulins in individuals with opportunistic infec-
tions.
• Investigation of changes in certain blood pa-
rameters in cases of herpes and toxoplasmosis, which
are among opportunistic infections.
MATERIALS AND METHODS OF THE
STUDY
For this study, blood samples were collected from
patients who visited the clinical laboratory of the V.Y.
Akhundov Scientific Research Institute of Medical Pre-
vention. A total of 306 individuals participated in the
study. Among them, 76 individuals tested seropositive
for herpes, 77 for toxoplasmosis, 36 for cytomegalovi-
rus, and 55 for mixed infections. Blood samples from
seronegative individuals were used as a control group.
No seropositivity for IgM was observed among the ex-
amined individuals.
The presence of antibodies in individuals infected
with opportunistic infections was determined using the
enzyme-linked immunosorbent assay (ELISA) method,
employing test kits produced by the "Vester Best" com-
pany. The tests were performed using the Stat Fax 4700
semi-automatic analyzer.
The absolute and relative counts of lymphocytes
and leukocytes in the blood were evaluated based on
hemogram parameters. The counts of white blood cells
(WBC), neutrophils (NEU), lymphocytes (LYM), mon-
ocytes (MON), platelets (PLT), and hemoglobin (HB)
were recorded. The C-reactive protein (CRP) levels in
infected individuals were also assessed.
Additionally, the following hematological indices
were calculated:
• Neutrophil-to-lymphocyte ratio (NLR): calcu-
lated by dividing the absolute neutrophil count by the
absolute lymphocyte count.
• Platelet-to-lymphocyte ratio (PLR): calculated
by dividing the absolute platelet count by the absolute
lymphocyte count.
• Lymphocyte-to-monocyte ratio (LMR): calcu-
lated by dividing the absolute lymphocyte count by the
absolute monocyte count in routine blood tests.
OBTAINED RESULTS
The study was conducted in the following direc-
tions:
• The seropositivity of individuals infected with
opportunistic infections was examined using the
ELISA method.
• Changes in certain blood parameters (includ-
ing leukocytes, lymphocytes, neutrophils, platelets,
etc.) and C-reactive protein (CRP) levels in peripheral
blood were analyzed during these infections.
A comparative analysis of blood parameters was
conducted between individuals with and without herpes
infection.
• The average WBC (white blood cell) value in
the herpes group was higher than in the control group
(10.95 vs. 9.77, both in 10⁹/L).
• The LYM (lymphocyte) value was also signif-
icantly higher in the herpes group (6.05±3.03) com-
pared to the control group (5.1±1.53, p<0.0001).
• The average NEU (neutrophil) value (2.30 vs.
2.79, both in 10⁹/L) and PLT (platelet) count (324.35
vs. 380.93, both in 10⁹/L) were lower in the herpes
group compared to the control group.
• Similarly, HB (hemoglobin) levels were lower
in the herpes group (11.40 vs. 12.00 g/dL).
The values of NLR (neutrophil-to-lymphocyte ra-
tio), PLR (platelet-to-lymphocyte ratio), and LMR
(lymphocyte-to-monocyte ratio) in the HSV infection
group were significantly different from those in the
control group (all p<0.0001). These ratios serve as im-
portant indicators of the intensity and immune response
analysis during infection.
In addition, the mean CRP (C-reactive protein)
level in the herpes infection group (29.6±19.2) was
higher than in the control group (25±0.15, p=0.001)
(Table 1).
Table 1
Hematological Parameters of Individuals with Herpes Infection and the Control Group
Routine Blood Test HERPES
infection (n=76)
Control Group
(n=76)
p-value
WBC (10
9
/L) 10,95±4,38 9,77±3,18 0,003
NEU (10
9
/L) 2,30±1,78 2,79±1,61 0,005
LYM (10
9
/L) 6,05±3,03 5,1±1,53 <0,0001
MON (10
9
/L) 1,31±0,63 1,27±0,56 0,483
PLT (10
9
/L) 324,35±125,49 380,93±119,35 <0,0001
HB (q/dl) 11,40±2,17 12,00± 2,22 0,009
NLR 0,37±0,31 0,56±0,34 <0,0001
PLR 54,69±29,57 79,03±34,68 <0,0001
LMR 5,98±2,85 4,79±2,91 <0,0001
CRP 29,6±19,2 22,3±0,15 <0,001
A comparative analysis of routine blood test re-
sults was conducted between individuals with and with-
out Toxoplasma infection.
• The average WBC (white blood cell) value
was higher in the Toxoplasma group than in the control
group (9.95 vs. 8.98, both in 10⁹/L).
Thus, studying the immunological changes associ-
ated with opportunistic infections is essential for im-
proving their diagnosis, treatment, and prevention.
OBJECTIVE AND TASKS OF THE STUDY
The objective of this study was to investigate the
changes occurring in the immune system of individuals
infected with opportunistic infections.
To achieve this goal, the following tasks were car-
ried out:
• Determination of the levels of M and G immu-
noglobulins in individuals with opportunistic infec-
tions.
• Investigation of changes in certain blood pa-
rameters in cases of herpes and toxoplasmosis, which
are among opportunistic infections.
MATERIALS AND METHODS OF THE
STUDY
For this study, blood samples were collected from
patients who visited the clinical laboratory of the V.Y.
Akhundov Scientific Research Institute of Medical Pre-
vention. A total of 306 individuals participated in the
study. Among them, 76 individuals tested seropositive
for herpes, 77 for toxoplasmosis, 36 for cytomegalovi-
rus, and 55 for mixed infections. Blood samples from
seronegative individuals were used as a control group.
No seropositivity for IgM was observed among the ex-
amined individuals.
The presence of antibodies in individuals infected
with opportunistic infections was determined using the
enzyme-linked immunosorbent assay (ELISA) method,
employing test kits produced by the "Vester Best" com-
pany. The tests were performed using the Stat Fax 4700
semi-automatic analyzer.
The absolute and relative counts of lymphocytes
and leukocytes in the blood were evaluated based on
hemogram parameters. The counts of white blood cells
(WBC), neutrophils (NEU), lymphocytes (LYM), mon-
ocytes (MON), platelets (PLT), and hemoglobin (HB)
were recorded. The C-reactive protein (CRP) levels in
infected individuals were also assessed.
Additionally, the following hematological indices
were calculated:
• Neutrophil-to-lymphocyte ratio (NLR): calcu-
lated by dividing the absolute neutrophil count by the
absolute lymphocyte count.
• Platelet-to-lymphocyte ratio (PLR): calculated
by dividing the absolute platelet count by the absolute
lymphocyte count.
• Lymphocyte-to-monocyte ratio (LMR): calcu-
lated by dividing the absolute lymphocyte count by the
absolute monocyte count in routine blood tests.
OBTAINED RESULTS
The study was conducted in the following direc-
tions:
• The seropositivity of individuals infected with
opportunistic infections was examined using the
ELISA method.
• Changes in certain blood parameters (includ-
ing leukocytes, lymphocytes, neutrophils, platelets,
etc.) and C-reactive protein (CRP) levels in peripheral
blood were analyzed during these infections.
A comparative analysis of blood parameters was
conducted between individuals with and without herpes
infection.
• The average WBC (white blood cell) value in
the herpes group was higher than in the control group
(10.95 vs. 9.77, both in 10⁹/L).
• The LYM (lymphocyte) value was also signif-
icantly higher in the herpes group (6.05±3.03) com-
pared to the control group (5.1±1.53, p<0.0001).
• The average NEU (neutrophil) value (2.30 vs.
2.79, both in 10⁹/L) and PLT (platelet) count (324.35
vs. 380.93, both in 10⁹/L) were lower in the herpes
group compared to the control group.
• Similarly, HB (hemoglobin) levels were lower
in the herpes group (11.40 vs. 12.00 g/dL).
The values of NLR (neutrophil-to-lymphocyte ra-
tio), PLR (platelet-to-lymphocyte ratio), and LMR
(lymphocyte-to-monocyte ratio) in the HSV infection
group were significantly different from those in the
control group (all p<0.0001). These ratios serve as im-
portant indicators of the intensity and immune response
analysis during infection.
In addition, the mean CRP (C-reactive protein)
level in the herpes infection group (29.6±19.2) was
higher than in the control group (25±0.15, p=0.001)
(Table 1).
Table 1
Hematological Parameters of Individuals with Herpes Infection and the Control Group
Routine Blood Test HERPES
infection (n=76)
Control Group
(n=76)
p-value
WBC (10
9
/L) 10,95±4,38 9,77±3,18 0,003
NEU (10
9
/L) 2,30±1,78 2,79±1,61 0,005
LYM (10
9
/L) 6,05±3,03 5,1±1,53 <0,0001
MON (10
9
/L) 1,31±0,63 1,27±0,56 0,483
PLT (10
9
/L) 324,35±125,49 380,93±119,35 <0,0001
HB (q/dl) 11,40±2,17 12,00± 2,22 0,009
NLR 0,37±0,31 0,56±0,34 <0,0001
PLR 54,69±29,57 79,03±34,68 <0,0001
LMR 5,98±2,85 4,79±2,91 <0,0001
CRP 29,6±19,2 22,3±0,15 <0,001
A comparative analysis of routine blood test re-
sults was conducted between individuals with and with-
out Toxoplasma infection.
• The average WBC (white blood cell) value
was higher in the Toxoplasma group than in the control
group (9.95 vs. 8.98, both in 10⁹/L).
Znanstvena misel journal №100/2025 54
• The LYM (lymphocyte) value was signifi-
cantly higher in the Toxoplasma group (6.92±3.09)
compared to the control group (5.27±1.72, p<0.0001).
• The NEU (neutrophil) count was lower in the
Toxoplasma group compared to the control group (2.45
vs. 2.89, both in 10⁹/L), suggesting that Toxoplasma in-
fection may contribute to a decrease in neutrophil cells.
• The PLT (platelet) count was lower in the
Toxoplasma group (354.89 vs. 380.93, both in 10⁹/L),
indicating a potential reduction in platelet levels due to
Toxoplasma infection.
• The average HB (hemoglobin) value was also
slightly lower in the Toxoplasma group (11.79 vs.
11.90 g/dL).
• The NLR (neutrophil-to-lymphocyte ratio),
PLR (platelet-to-lymphocyte ratio), and LMR (lympho-
cyte-to-monocyte ratio) values showed significant dif-
ferences between the Toxoplasma infection group and
the control group.
• The mean CRP (C-reactive protein) level in
the Toxoplasma group (32.4±16.1) was higher than in
the control group (25±0.3, p=0.001) (Table 2).
Table 2
Hematological Parameters of the Toxoplasma Infection Group and the Control Group
Routine Blood Test
Toxoplasmosis
Infection (n = 77)
Control Group
(n =77)
p-value
WBC (10
9
/L) 9,95±4,38 8,98±3,18 0.003
NEU (10
9
/L) 2.45±1.78 2,89±1,61 0.005
LYM (10
9
/L) 6,92±3,09 5,27±1,72 <0,0001
MON (10
9
/L) 1,51±0,63 1,57±0,56 0.483
PLT (10
9
/L) 354,89±125,49 380,93±119,35 <0,0001
HB (q/dl) 11.79±2.17 11,90±2,22 0.009
NLR 0,47±0,31 0,65±0,34 <0,0001
PLR 61,34±29,57 81,03±34,68 <0,0001
LMR 6,01±2,85 5,09±2,91 <0,0001
CRP 32,4±16,1 25,2±0,3 <0,001
DISCUSSION
• The conducted studies have revealed that indi-
viduals with herpes and toxoplasmosis infections have
significantly lower NEU, NLR, and PLR levels com-
pared to those without these infections. However, pa-
tients with these infections exhibit higher WBC and
LYM counts, as well as relatively elevated levels of C-
reactive protein.
• It is known that congenital herpes infection is
widespread in China, with herpes seroprevalence re-
ported to be over 90%. The rate of congenital HSV in-
fection among all live births is approximately 0.7%.
Herpes can affect multiple organs with various mani-
festations, including microcephaly, brain damage, hear-
ing impairment, retinitis, and hepatosplenomegaly. It
has also been associated with myelosuppression, in-
cluding granulocytopenia, thrombocytopenia, and ane-
mia [7, 8].
• Platelets are among the most common blood
components. Their role in both innate and adaptive im-
mune responses across various types of infections has
been studied [9, 10]. In opportunistic infections, plate-
lets have been found to interact with neutrophils, mon-
ocytes, and dendritic cells, indicating their involvement
in immune system interactions. Unlike the individual
counts of platelets or lymphocytes, the platelet-lym-
phocyte ratio (PLR) serves as a more valuable marker
for predicting different inflammatory conditions [11,
12]. As a novel inflammatory marker, PLR has been as-
sociated with tumors, coronary heart disease, and con-
nective tissue diseases.
Scientific Novelty and Practical Significance
• The obtained results not only provide an as-
sessment of certain hematological changes during op-
portunistic infections but also contribute to the diagno-
sis of these infections, identification of their risk fac-
tors, and improvement of treatment and prevention
methods.
CONCLUSIONS
• The study demonstrated that opportunistic in-
fections have a significant impact on determining the
immunological and serological status of individuals
and that these infections may independently influence
immunoglobulin C levels.
• The research analyzed specific changes in
blood parameters associated with Toxoplasma and
HSV1 infections, evaluating hematological parameters,
infection severity, and their effects.
• It was found that individuals with Toxoplasma
and HSV1 infections had significantly lower neutrophil
and platelet counts compared to those without these in-
fections, while lymphocyte counts and C-reactive pro-
tein (CRP) levels were notably higher.
References
1. Jafari, Mohammad Mahdi, et al. "Immune sys-
tem roles in pathogenesis, prognosis, control, and treat-
ment of Toxoplasma gondii infection." International
Immunopharmacology 124 (2023): 110872.
2. Robben, Paul M., et al. "Recruitment of Gr-1+
monocytes is essential for control of acute toxoplasmo-
sis." The Journal of Experimental Medicine 201.11
(2005): 1761-1769.
3. Biswas, Aindrila, et al. "Ly6Chigh monocytes
control cerebral toxoplasmosis." The Journal of Immu-
nology 194.7 (2015): 3223-3235.
4. Dobbs, Katherine R., Juliet N. Crabtree, and
Arlene E. Dent. "Innate immunity to malaria—the role
of monocytes." Immunological Reviews 293.1 (2020):
8-24.
• The LYM (lymphocyte) value was signifi-
cantly higher in the Toxoplasma group (6.92±3.09)
compared to the control group (5.27±1.72, p<0.0001).
• The NEU (neutrophil) count was lower in the
Toxoplasma group compared to the control group (2.45
vs. 2.89, both in 10⁹/L), suggesting that Toxoplasma in-
fection may contribute to a decrease in neutrophil cells.
• The PLT (platelet) count was lower in the
Toxoplasma group (354.89 vs. 380.93, both in 10⁹/L),
indicating a potential reduction in platelet levels due to
Toxoplasma infection.
• The average HB (hemoglobin) value was also
slightly lower in the Toxoplasma group (11.79 vs.
11.90 g/dL).
• The NLR (neutrophil-to-lymphocyte ratio),
PLR (platelet-to-lymphocyte ratio), and LMR (lympho-
cyte-to-monocyte ratio) values showed significant dif-
ferences between the Toxoplasma infection group and
the control group.
• The mean CRP (C-reactive protein) level in
the Toxoplasma group (32.4±16.1) was higher than in
the control group (25±0.3, p=0.001) (Table 2).
Table 2
Hematological Parameters of the Toxoplasma Infection Group and the Control Group
Routine Blood Test
Toxoplasmosis
Infection (n = 77)
Control Group
(n =77)
p-value
WBC (10
9
/L) 9,95±4,38 8,98±3,18 0.003
NEU (10
9
/L) 2.45±1.78 2,89±1,61 0.005
LYM (10
9
/L) 6,92±3,09 5,27±1,72 <0,0001
MON (10
9
/L) 1,51±0,63 1,57±0,56 0.483
PLT (10
9
/L) 354,89±125,49 380,93±119,35 <0,0001
HB (q/dl) 11.79±2.17 11,90±2,22 0.009
NLR 0,47±0,31 0,65±0,34 <0,0001
PLR 61,34±29,57 81,03±34,68 <0,0001
LMR 6,01±2,85 5,09±2,91 <0,0001
CRP 32,4±16,1 25,2±0,3 <0,001
DISCUSSION
• The conducted studies have revealed that indi-
viduals with herpes and toxoplasmosis infections have
significantly lower NEU, NLR, and PLR levels com-
pared to those without these infections. However, pa-
tients with these infections exhibit higher WBC and
LYM counts, as well as relatively elevated levels of C-
reactive protein.
• It is known that congenital herpes infection is
widespread in China, with herpes seroprevalence re-
ported to be over 90%. The rate of congenital HSV in-
fection among all live births is approximately 0.7%.
Herpes can affect multiple organs with various mani-
festations, including microcephaly, brain damage, hear-
ing impairment, retinitis, and hepatosplenomegaly. It
has also been associated with myelosuppression, in-
cluding granulocytopenia, thrombocytopenia, and ane-
mia [7, 8].
• Platelets are among the most common blood
components. Their role in both innate and adaptive im-
mune responses across various types of infections has
been studied [9, 10]. In opportunistic infections, plate-
lets have been found to interact with neutrophils, mon-
ocytes, and dendritic cells, indicating their involvement
in immune system interactions. Unlike the individual
counts of platelets or lymphocytes, the platelet-lym-
phocyte ratio (PLR) serves as a more valuable marker
for predicting different inflammatory conditions [11,
12]. As a novel inflammatory marker, PLR has been as-
sociated with tumors, coronary heart disease, and con-
nective tissue diseases.
Scientific Novelty and Practical Significance
• The obtained results not only provide an as-
sessment of certain hematological changes during op-
portunistic infections but also contribute to the diagno-
sis of these infections, identification of their risk fac-
tors, and improvement of treatment and prevention
methods.
CONCLUSIONS
• The study demonstrated that opportunistic in-
fections have a significant impact on determining the
immunological and serological status of individuals
and that these infections may independently influence
immunoglobulin C levels.
• The research analyzed specific changes in
blood parameters associated with Toxoplasma and
HSV1 infections, evaluating hematological parameters,
infection severity, and their effects.
• It was found that individuals with Toxoplasma
and HSV1 infections had significantly lower neutrophil
and platelet counts compared to those without these in-
fections, while lymphocyte counts and C-reactive pro-
tein (CRP) levels were notably higher.
References
1. Jafari, Mohammad Mahdi, et al. "Immune sys-
tem roles in pathogenesis, prognosis, control, and treat-
ment of Toxoplasma gondii infection." International
Immunopharmacology 124 (2023): 110872.
2. Robben, Paul M., et al. "Recruitment of Gr-1+
monocytes is essential for control of acute toxoplasmo-
sis." The Journal of Experimental Medicine 201.11
(2005): 1761-1769.
3. Biswas, Aindrila, et al. "Ly6Chigh monocytes
control cerebral toxoplasmosis." The Journal of Immu-
nology 194.7 (2015): 3223-3235.
4. Dobbs, Katherine R., Juliet N. Crabtree, and
Arlene E. Dent. "Innate immunity to malaria—the role
of monocytes." Immunological Reviews 293.1 (2020):
8-24.
Znanstvena misel journal №100/2025 55
5. Benevides, Luciana, et al. "CCR2 receptor is
essential to activate microbicidal mechanisms to con-
trol Toxoplasma gondii infection in the central nervous
system." The American Journal of Pathology 173.3
(2008): 741-751.
6. Dai, Xu-Ming, et al. "Targeted disruption of
the mouse colony-stimulating factor 1 receptor gene re-
sults in osteopetrosis, mononuclear phagocyte defi-
ciency, increased primitive progenitor cell frequencies,
and reproductive defects." Blood, The Journal of the
American Society of Hematology 99.1 (2002): 111-120.
7. Wong, Kok Loon, et al. "Gene expression pro-
filing reveals the defining features of the classical, in-
termediate, and nonclassical human monocyte subsets."
Blood, The Journal of the American Society of Hema-
tology 118.5 (2011): e16-e31.
8. Zigmond, Ehud, et al. "Ly6Chi monocytes in
the inflamed colon give rise to proinflammatory effec-
tor cells and migratory antigen-presenting cells." Im-
munity 37.6 (2012): 1076-1090.
9. Boettcher, Steffen, and Markus G. Manz.
"Regulation of inflammation- and infection-driven
hematopoiesis." Trends in Immunology 38.5 (2017):
345-357.
10. Bhadra, Rajarshi, Jason P. Gigley, and Imtiaz
A. Khan. "PD-1–mediated attrition of polyfunctional
memory CD8+ T cells in chronic Toxoplasma infec-
tion." The Journal of Infectious Diseases 206.1 (2012):
125-134.
11. Sasai, Miwa, and Masahiro Yamamoto. "Path-
ogen recognition receptors: ligands and signaling path-
ways by Toll-like receptors." International Reviews of
Immunology 32.2 (2013): 116-133.
12. Merah-Mourah, F., et al. "Identification of
novel human monocyte subsets and evidence for phe-
notypic groups defined by interindividual variations of
expression of adhesion molecules." Scientific Reports
10.1 (2020): 4397.
5. Benevides, Luciana, et al. "CCR2 receptor is
essential to activate microbicidal mechanisms to con-
trol Toxoplasma gondii infection in the central nervous
system." The American Journal of Pathology 173.3
(2008): 741-751.
6. Dai, Xu-Ming, et al. "Targeted disruption of
the mouse colony-stimulating factor 1 receptor gene re-
sults in osteopetrosis, mononuclear phagocyte defi-
ciency, increased primitive progenitor cell frequencies,
and reproductive defects." Blood, The Journal of the
American Society of Hematology 99.1 (2002): 111-120.
7. Wong, Kok Loon, et al. "Gene expression pro-
filing reveals the defining features of the classical, in-
termediate, and nonclassical human monocyte subsets."
Blood, The Journal of the American Society of Hema-
tology 118.5 (2011): e16-e31.
8. Zigmond, Ehud, et al. "Ly6Chi monocytes in
the inflamed colon give rise to proinflammatory effec-
tor cells and migratory antigen-presenting cells." Im-
munity 37.6 (2012): 1076-1090.
9. Boettcher, Steffen, and Markus G. Manz.
"Regulation of inflammation- and infection-driven
hematopoiesis." Trends in Immunology 38.5 (2017):
345-357.
10. Bhadra, Rajarshi, Jason P. Gigley, and Imtiaz
A. Khan. "PD-1–mediated attrition of polyfunctional
memory CD8+ T cells in chronic Toxoplasma infec-
tion." The Journal of Infectious Diseases 206.1 (2012):
125-134.
11. Sasai, Miwa, and Masahiro Yamamoto. "Path-
ogen recognition receptors: ligands and signaling path-
ways by Toll-like receptors." International Reviews of
Immunology 32.2 (2013): 116-133.
12. Merah-Mourah, F., et al. "Identification of
novel human monocyte subsets and evidence for phe-
notypic groups defined by interindividual variations of
expression of adhesion molecules." Scientific Reports
10.1 (2020): 4397.
Znanstvena misel journal №100/2025 56
E-CADHERIN AND KI67 CORRELATIONS IN PATIENTS WITH LYMPH NODE METASTASES
FROM GASTRIC CANCER
Chonov V.
Department of General and Clinical Pathology,
Medical University – Plovdiv
Faculty of Medicine
Poryazova E.
Department of General and Clinical Pathology,
Medical University – Plovdiv
Faculty of Medicine
DOI: 10.5281/zenodo.15099838
Abstract
Aim: The aim of this study is to investigate the correlation of immunohistochemical expression of the epi-
thelial marker E-cadherin and the proliferative marker Ki – 67 in patients with lymph node metastases from gastric
carcinoma.
Materials and methods: The study includes a retrospective and prospective study of 158 cases with histo-
logically diagnosed gastric carcinoma for a period of seven years (2013-2020) from the array of the Departments
of Clinical Pathology of UMHAT "Kaspela", Plovdiv and UMHAT "Pulmed", Plovdiv. All studied cases were
divided into 2 groups : Intestinal type (n=97) and Diffuse type (n=61). 33 cases of patients with gastric carcinoma
with lymph node metastases were selected for immunohistochemical study with E-cadherin and Ki 67. The tissue
was processed with standard histopathological and immunohistochemical techniques according to standard proto-
cols of the manufacturer using the Bond Polymer Refine Detection imaging system.
Results: In the lymph node metastases group, positive linear membranous or intracytoplasmic granular E-
cadherin expression was found in > 10% of tumor cells in all lymph node metastases studied, but with significant
variations in intensity and percentage of positive cells between individual cases. Both in the general group and in
the groups of lymph node metastases of intestinal and diffuse type of GC, the proportion of cases with reduced E-
cadherin expression/positive EMT status was predominant (91%, 95% and 86%, respectively), and that of cases
with preserved E-cadherin expression/negative EMT status was much smaller (9%, 5% and 14%, respectively). In
the group with metastatic gastric carcinoma in the lymph nodes, all studied metastases had high proliferative ac-
tivity (proliferative index > 20%). The proliferative index of metastases with intestinal type GC is significantly
higher compared to the metastases with diffuse type GC. We did not find a significant relationship between the
values of the proliferative index in lymph node metastases on the one hand and the individual clinico-morpholog-
ical indicators.
Conclusions: The proportion of tumors with reduced E-cadherin expression/positive EMP was predominant
in both the general group and the groups with intestinal and diffuse type of GC, while the cases with preserved E-
cadherin expression/negative EMP status were smaller. Proliferative indices in cases with advanced gastric carci-
noma (pT3+T4) or lymphovascular invasion (LV+) were significantly higher compared to those with early tumor
stage (pT1+T2) or without lymphovascular invasion (LV-).
Keywords: lymph node metastases, gastric carcinoma, E-cadherin, Ki67.
Introduction
According to Globocan data for 2020, gastric car-
cinoma is the fifth most commonly diagnosed malig-
nant tumor worldwide and as a cause of death from ma-
lignant diseases in both sexes, it ranks in third place (1).
The incidence of gastric carcinoma varies world-
wide with the areas with the highest incidence rates
identified being East Asia (Korea), Eastern Europe,
Central and Latin America and those with low inci-
dence rates being North America, Northern Europe and
Africa (2).
Gastric carcinoma is a most common disease in
middle-aged and elderly people, more common in men
than in women in a ratio of 1.6:1 (Globocan 2020).
Despite a steady decline in the incidence world-
wide, the absolute number of newly diagnosed cases
annually exceeds one million and is increasing mainly
due to population aging (3).
Gastric carcinoma is a multifactorial disease in
which both genetic and environmental factors play an
important role in its etiopathogenesis.
Material and methods
Serial sections of 4μm thickness were prepared
from selected paraffin blocks with primary gastric car-
cinoma and metastatic gastric carcinoma in the lymph
nodes and mounted on adhesive slides. The sections
were deparaffinized and rehydrated in alcohols of de-
creasing concentration and washing was performed
with BondTM Wash Solution according to the instruc-
tions for use. Before performing the immunohisto-
chemical reaction, antigen retrieval was performed by
incubation in Epitope Retrieval Solution 1, pH9 for E-
cadherin and Ki 67.
The antibodies used against E-cadherin and Ki 67
were from Leica Biosystems Newcastle Ltd (Bond E-
Cadherin, clone 36B5). Immunohistochemical expres-
sion of E-cadherin was recorded in the presence of
staining in more than 10% of the tumor cells. The in-
tensity of the immune reaction was defined as absent
(0), weak (1+), moderate (2+), or strong (3+). Positive
expression of Ki-67 was recorded in the presence of
positive nuclear staining and a score of 0 - no positive
tumor cells; score 1 - from 1-10% positive tumor cells;
score 2 - 10-50% positive tumor cells and score 3 - 50-
E-CADHERIN AND KI67 CORRELATIONS IN PATIENTS WITH LYMPH NODE METASTASES
FROM GASTRIC CANCER
Chonov V.
Department of General and Clinical Pathology,
Medical University – Plovdiv
Faculty of Medicine
Poryazova E.
Department of General and Clinical Pathology,
Medical University – Plovdiv
Faculty of Medicine
DOI: 10.5281/zenodo.15099838
Abstract
Aim: The aim of this study is to investigate the correlation of immunohistochemical expression of the epi-
thelial marker E-cadherin and the proliferative marker Ki – 67 in patients with lymph node metastases from gastric
carcinoma.
Materials and methods: The study includes a retrospective and prospective study of 158 cases with histo-
logically diagnosed gastric carcinoma for a period of seven years (2013-2020) from the array of the Departments
of Clinical Pathology of UMHAT "Kaspela", Plovdiv and UMHAT "Pulmed", Plovdiv. All studied cases were
divided into 2 groups : Intestinal type (n=97) and Diffuse type (n=61). 33 cases of patients with gastric carcinoma
with lymph node metastases were selected for immunohistochemical study with E-cadherin and Ki 67. The tissue
was processed with standard histopathological and immunohistochemical techniques according to standard proto-
cols of the manufacturer using the Bond Polymer Refine Detection imaging system.
Results: In the lymph node metastases group, positive linear membranous or intracytoplasmic granular E-
cadherin expression was found in > 10% of tumor cells in all lymph node metastases studied, but with significant
variations in intensity and percentage of positive cells between individual cases. Both in the general group and in
the groups of lymph node metastases of intestinal and diffuse type of GC, the proportion of cases with reduced E-
cadherin expression/positive EMT status was predominant (91%, 95% and 86%, respectively), and that of cases
with preserved E-cadherin expression/negative EMT status was much smaller (9%, 5% and 14%, respectively). In
the group with metastatic gastric carcinoma in the lymph nodes, all studied metastases had high proliferative ac-
tivity (proliferative index > 20%). The proliferative index of metastases with intestinal type GC is significantly
higher compared to the metastases with diffuse type GC. We did not find a significant relationship between the
values of the proliferative index in lymph node metastases on the one hand and the individual clinico-morpholog-
ical indicators.
Conclusions: The proportion of tumors with reduced E-cadherin expression/positive EMP was predominant
in both the general group and the groups with intestinal and diffuse type of GC, while the cases with preserved E-
cadherin expression/negative EMP status were smaller. Proliferative indices in cases with advanced gastric carci-
noma (pT3+T4) or lymphovascular invasion (LV+) were significantly higher compared to those with early tumor
stage (pT1+T2) or without lymphovascular invasion (LV-).
Keywords: lymph node metastases, gastric carcinoma, E-cadherin, Ki67.
Introduction
According to Globocan data for 2020, gastric car-
cinoma is the fifth most commonly diagnosed malig-
nant tumor worldwide and as a cause of death from ma-
lignant diseases in both sexes, it ranks in third place (1).
The incidence of gastric carcinoma varies world-
wide with the areas with the highest incidence rates
identified being East Asia (Korea), Eastern Europe,
Central and Latin America and those with low inci-
dence rates being North America, Northern Europe and
Africa (2).
Gastric carcinoma is a most common disease in
middle-aged and elderly people, more common in men
than in women in a ratio of 1.6:1 (Globocan 2020).
Despite a steady decline in the incidence world-
wide, the absolute number of newly diagnosed cases
annually exceeds one million and is increasing mainly
due to population aging (3).
Gastric carcinoma is a multifactorial disease in
which both genetic and environmental factors play an
important role in its etiopathogenesis.
Material and methods
Serial sections of 4μm thickness were prepared
from selected paraffin blocks with primary gastric car-
cinoma and metastatic gastric carcinoma in the lymph
nodes and mounted on adhesive slides. The sections
were deparaffinized and rehydrated in alcohols of de-
creasing concentration and washing was performed
with BondTM Wash Solution according to the instruc-
tions for use. Before performing the immunohisto-
chemical reaction, antigen retrieval was performed by
incubation in Epitope Retrieval Solution 1, pH9 for E-
cadherin and Ki 67.
The antibodies used against E-cadherin and Ki 67
were from Leica Biosystems Newcastle Ltd (Bond E-
Cadherin, clone 36B5). Immunohistochemical expres-
sion of E-cadherin was recorded in the presence of
staining in more than 10% of the tumor cells. The in-
tensity of the immune reaction was defined as absent
(0), weak (1+), moderate (2+), or strong (3+). Positive
expression of Ki-67 was recorded in the presence of
positive nuclear staining and a score of 0 - no positive
tumor cells; score 1 - from 1-10% positive tumor cells;
score 2 - 10-50% positive tumor cells and score 3 - 50-
Znanstvena misel journal №100/2025 57
100% positive tumor cells. The data from the studied
clinical and morphological parameters and the results
of the immunohistochemical studies of all studied pa-
tients with histologically proven gastric carcinoma
were entered into an electronic database for subsequent
statistical processing.
Results
We studied gender and age differences in patients
with intestinal and diffuse type of gastric carcinoma.
The characteristics of the studied patients with intesti-
nal (n=97) and diffuse type of gastric carcinoma (n=61)
according to age and gender, as well as by age under
and over 45 years showed that the incidence of gastric
carcinoma in men in the total group of patients (n=158)
was 2 times higher than that in women (68% vs. 32%
or 2.1:1). In both groups of patients according to the
type of gastric carcinoma, the proportion of men was
higher than that of women, but without a statistically
significant difference when comparing them.
The frequency of individual tumor stages (pT 1-4)
in cases with intestinal and diffuse type gastric carci-
noma, as well as in the general group, is shown in Table
1.
Table 1
Tumor stages (pT) of intestinal and diffuse type gastric carcinoma
Histological diagnosis pT stages
Total
n (%)
T1
n (%)
T2
n (%)
T3
n (%)
T4
n (%)
Intestinal type 3 (5) 10 (18) 25 (45) 18 (32) 56 (100)
Diffuse type GC 2 (5) 11 (28) 10 (25) 17(42) 40 (100)
General group GC 5 (5) 21 (21) 35 (37) 35 (37) 96 (100)
The results show that in the group with intestinal
type GC (n=56) the proportion of T3 tumors (4 5 %)
was the largest, followed by that of T4 tumors (32%)
and T2 tumors (1 8 %). In the group with diffuse type
GC the proportion of T4 tumors (42%) is the largest,
and the proportions of T2 and T3 tumors are similar
(28% and 25%, respectively). In both groups there are
single cases with early GC (pT1) – 3 (5%) and 2 (5%)
cases for intestinal and diffuse type, respectively. The
comparative analysis found that in both groups of gas-
tric carcinoma the proportions of tumors with advanced
tumor stage (pT3 and pT4) are significantly higher
(77% and 68% for intestinal and diffuse type, respec-
tively) compared to those of tumors with early tumor
stage (pT1 and pT2) – 23% and 32% for intestinal and
diffuse type, respectively, but without a statistically
significant difference.
We studied the nodal status (pN) of cases with in-
testinal and diffuse type of gastric carcinoma diagnosed
on surgical resection material. The histopathological
determination of the nodal status of the studied cases
with intestinal and diffuse type of gastric carcinoma is
shown in Table 2.
Table 2.
Nodal status (pN) of intestinal and diffuse type gastric carcinoma
Histological diagnosis pN stages
Total
n (%)
N0
n (%)
N1
n (%)
N2
n (%)
N3
n (%)
Intestinal type 24 (43) 15 (27) 12 (21) 5 (9) 56 (100)
Diffuse type GC 7 (18) 20 (50) 7 (18) 6 (15) 40 (100)
General group GC 31 (32) 35 (37) 19 (20) 11 (11) 96 (100)
The results show that the proportion of cases with
histologically proven lymph node metastases (p N 1, p
N 2 and p N 3 in total) is significantly higher in the
group with diffuse type GC compared to intestinal type
GC (83% vs. 57 % χ
2
= 6.034, p=0.007). The histolog-
ical analysis of the nodal status in the group with intes-
tinal type of GC showed that the proportion of cases
without lymph node metastases (p N 0) was the largest
-4 3 %, and the proportions of cases with lymph node
metastases up to 5 (p N1) and over 5 (p N 2 and p N 3
total) were similar -2 7 % and 30%, respectively.
We studied the relationship between E-cadherin
expression and individual clinico-morphological pa-
rameters.. The results of the performed comparative
analyses of search for a relationship between E-cad-
herin expression and the studied clinico-morphological
parameters in the group with gastric carcinoma lymph
node metastases are given in Table 3.
100% positive tumor cells. The data from the studied
clinical and morphological parameters and the results
of the immunohistochemical studies of all studied pa-
tients with histologically proven gastric carcinoma
were entered into an electronic database for subsequent
statistical processing.
Results
We studied gender and age differences in patients
with intestinal and diffuse type of gastric carcinoma.
The characteristics of the studied patients with intesti-
nal (n=97) and diffuse type of gastric carcinoma (n=61)
according to age and gender, as well as by age under
and over 45 years showed that the incidence of gastric
carcinoma in men in the total group of patients (n=158)
was 2 times higher than that in women (68% vs. 32%
or 2.1:1). In both groups of patients according to the
type of gastric carcinoma, the proportion of men was
higher than that of women, but without a statistically
significant difference when comparing them.
The frequency of individual tumor stages (pT 1-4)
in cases with intestinal and diffuse type gastric carci-
noma, as well as in the general group, is shown in Table
1.
Table 1
Tumor stages (pT) of intestinal and diffuse type gastric carcinoma
Histological diagnosis pT stages
Total
n (%)
T1
n (%)
T2
n (%)
T3
n (%)
T4
n (%)
Intestinal type 3 (5) 10 (18) 25 (45) 18 (32) 56 (100)
Diffuse type GC 2 (5) 11 (28) 10 (25) 17(42) 40 (100)
General group GC 5 (5) 21 (21) 35 (37) 35 (37) 96 (100)
The results show that in the group with intestinal
type GC (n=56) the proportion of T3 tumors (4 5 %)
was the largest, followed by that of T4 tumors (32%)
and T2 tumors (1 8 %). In the group with diffuse type
GC the proportion of T4 tumors (42%) is the largest,
and the proportions of T2 and T3 tumors are similar
(28% and 25%, respectively). In both groups there are
single cases with early GC (pT1) – 3 (5%) and 2 (5%)
cases for intestinal and diffuse type, respectively. The
comparative analysis found that in both groups of gas-
tric carcinoma the proportions of tumors with advanced
tumor stage (pT3 and pT4) are significantly higher
(77% and 68% for intestinal and diffuse type, respec-
tively) compared to those of tumors with early tumor
stage (pT1 and pT2) – 23% and 32% for intestinal and
diffuse type, respectively, but without a statistically
significant difference.
We studied the nodal status (pN) of cases with in-
testinal and diffuse type of gastric carcinoma diagnosed
on surgical resection material. The histopathological
determination of the nodal status of the studied cases
with intestinal and diffuse type of gastric carcinoma is
shown in Table 2.
Table 2.
Nodal status (pN) of intestinal and diffuse type gastric carcinoma
Histological diagnosis pN stages
Total
n (%)
N0
n (%)
N1
n (%)
N2
n (%)
N3
n (%)
Intestinal type 24 (43) 15 (27) 12 (21) 5 (9) 56 (100)
Diffuse type GC 7 (18) 20 (50) 7 (18) 6 (15) 40 (100)
General group GC 31 (32) 35 (37) 19 (20) 11 (11) 96 (100)
The results show that the proportion of cases with
histologically proven lymph node metastases (p N 1, p
N 2 and p N 3 in total) is significantly higher in the
group with diffuse type GC compared to intestinal type
GC (83% vs. 57 % χ
2
= 6.034, p=0.007). The histolog-
ical analysis of the nodal status in the group with intes-
tinal type of GC showed that the proportion of cases
without lymph node metastases (p N 0) was the largest
-4 3 %, and the proportions of cases with lymph node
metastases up to 5 (p N1) and over 5 (p N 2 and p N 3
total) were similar -2 7 % and 30%, respectively.
We studied the relationship between E-cadherin
expression and individual clinico-morphological pa-
rameters.. The results of the performed comparative
analyses of search for a relationship between E-cad-
herin expression and the studied clinico-morphological
parameters in the group with gastric carcinoma lymph
node metastases are given in Table 3.
Znanstvena misel journal №100/2025 58
Table. 3.
Relationship between immunohistochemical expression of E-cadherin and the studied clinico-morphological pa-
rameters in patients with metastatic gastric carcinoma in the lymph nodes.
Indicators
E-cadherin expression
(color intensity)
p= Reduced
(n=30)
Reserved
(n=3)
Gender
Men (n=25, 100%) 24 (96%) 1 (4%) NS
p=0.072 Women (n=8, 100%) 6 (75%) 2 (25%)
Age (years)
Average age (S±X) 62.70±13.90 57.33±6.51 NS
p=0.518
Degree of differentiation (grading)
Low grade (n=11, 100%) 10 (91%) 1 (9%) NS
p=0.748 High-grade (n=22, 100%) 20 (91%) 2 (9%)
pT stages
Early - pT1+ pT2 (n=16, 100%) 14 (88%) 2 (12%) NS
p=0.509
Advanced - pT3+T4 (n=17, 100%) 16 (94%) 1 (6%)
Nodal status (pN)
pN1 (n=22, 100%) 20 (91%) 2 (9%) NS
p=0.4748 pN2 +pN3 (n=11, 100%) 10 (91%) 1 (9%)
Lymphovascular invasion
LV (+) (n=18, 100%) 17 (94%) 1 (6%) NS
p=0.439 LV (-) (n=15, 100%) 13 (87%) 2 (13%)
Perineural invasion (PN)
PN (+) (n=28, 100%) 25 (89%) 3 (11%) NS
p=0.443 PN (-) (n=5, 100%) 5 (100%) 0 (0%)
Regarding the gender of the patients, we found
that in women the proportion of metastases with re-
duced E-cadherin expression (75%) was lower than in
men (96%), but without a statistically significant differ-
ence (p=0.0 72). The mean age of patients with reduced
E-cadherin expression was older than that of patients
with preserved E-cadherin expression, but the differ-
ence did not reach statistical significance (p=0. 518).
We did not find a significant relationship between E-
cadherin expression on the one hand and on the other
hand with the histological grading of the tumor, tumor
stage, nodal status, lymphovascular infiltration or peri-
neural invasion. However, the proportion of cases with
advanced tumor stage (pT3+pT4) and reduced E-cad-
herin expression was higher than that with early tumor
stage (pT1 +pT2) - 94% versus 88%. We found the
presence of reduced E-cadherin expression not only in
cases with high-grade carcinomas, those with more
than 5 lymph node metastases (pN2 +pN3), with lym-
phovascular infiltration or perineural invasion, but also
in those with low-grade carcinomas, with <5 lymph
node metastases (pN1) and without lymphovascular in-
filtration.
Photo 1 – E-cadherin, moderate intensity in diffuse gastric carcinoma, IHC, x100
We looked for correlation between the expression
Table. 3.
Relationship between immunohistochemical expression of E-cadherin and the studied clinico-morphological pa-
rameters in patients with metastatic gastric carcinoma in the lymph nodes.
Indicators
E-cadherin expression
(color intensity)
p= Reduced
(n=30)
Reserved
(n=3)
Gender
Men (n=25, 100%) 24 (96%) 1 (4%) NS
p=0.072 Women (n=8, 100%) 6 (75%) 2 (25%)
Age (years)
Average age (S±X) 62.70±13.90 57.33±6.51 NS
p=0.518
Degree of differentiation (grading)
Low grade (n=11, 100%) 10 (91%) 1 (9%) NS
p=0.748 High-grade (n=22, 100%) 20 (91%) 2 (9%)
pT stages
Early - pT1+ pT2 (n=16, 100%) 14 (88%) 2 (12%) NS
p=0.509
Advanced - pT3+T4 (n=17, 100%) 16 (94%) 1 (6%)
Nodal status (pN)
pN1 (n=22, 100%) 20 (91%) 2 (9%) NS
p=0.4748 pN2 +pN3 (n=11, 100%) 10 (91%) 1 (9%)
Lymphovascular invasion
LV (+) (n=18, 100%) 17 (94%) 1 (6%) NS
p=0.439 LV (-) (n=15, 100%) 13 (87%) 2 (13%)
Perineural invasion (PN)
PN (+) (n=28, 100%) 25 (89%) 3 (11%) NS
p=0.443 PN (-) (n=5, 100%) 5 (100%) 0 (0%)
Regarding the gender of the patients, we found
that in women the proportion of metastases with re-
duced E-cadherin expression (75%) was lower than in
men (96%), but without a statistically significant differ-
ence (p=0.0 72). The mean age of patients with reduced
E-cadherin expression was older than that of patients
with preserved E-cadherin expression, but the differ-
ence did not reach statistical significance (p=0. 518).
We did not find a significant relationship between E-
cadherin expression on the one hand and on the other
hand with the histological grading of the tumor, tumor
stage, nodal status, lymphovascular infiltration or peri-
neural invasion. However, the proportion of cases with
advanced tumor stage (pT3+pT4) and reduced E-cad-
herin expression was higher than that with early tumor
stage (pT1 +pT2) - 94% versus 88%. We found the
presence of reduced E-cadherin expression not only in
cases with high-grade carcinomas, those with more
than 5 lymph node metastases (pN2 +pN3), with lym-
phovascular infiltration or perineural invasion, but also
in those with low-grade carcinomas, with <5 lymph
node metastases (pN1) and without lymphovascular in-
filtration.
Photo 1 – E-cadherin, moderate intensity in diffuse gastric carcinoma, IHC, x100
We looked for correlation between the expression
Znanstvena misel journal №100/2025 59
of Ki -67 and individual clinico-morphological param-
eters in the group with metastatic gastric carcinoma in
the lymph nodes. The immunohistochemical expres-
sion of Ki-67 was studied in 27 lymph node metastases
from gastric carcinoma, of which 13 were of the intes-
tinal type GC, and the remaining 14 cases – of the dif-
fuse type GC. The presence of positive nuclear expres-
sion of Ki-67 was found in all studied metastases with
a varying percentage of positive tumor cells (Fig. 47).
In nearly 2/3 of the cases (n = 20, 74 %) nuclear expres-
sion of Ki-67 was reported in 50-100% of the tumor
cells. In the remaining 7 cases (26%) Ki-67 expression
was reported in 10-50% of the tumor cells. In both sub-
groups of metastases according to Lauren classifica-
tion, the number of cases with Ki-67 expression in 50-
100% of tumor cells was predominant - 10/13 (77%)
for intestinal type GC and 10/14 cases (71%) for diffuse
type GC. We did not find a significant difference be-
tween Ki-67 expression and the type of metastases ac-
cording to the histological type of gastric carcinoma
(p= 0.745).
The results of the comparative analyses performed
to search for a relationship between the expression of
Ki - 67 and the studied clinico-morphological indica-
tors in the group with metastatic gastric carcinoma in
the lymph nodes are given in Table 4.
Table. 4
Relationship between Ki-67 expression and individual clinico-morphological indicators in the group with meta-
static gastric carcinoma in the lymph nodes.
Indicators
Ki 67 expression
p=
Expression
in 10-50%
(n=7)
Expression
in 50-100%
(n=20)
Gender
Men (n=20, 100%) 3 (15%) 17 (85%)
p=0.029 Women (n=7, 100%) 4 (57%) 3 (43%)
Age (years)
Average age (S±X) 64.43±13.45 61.65±13.49 NS
p=0.643
Degree of differentiation (grading)
Low grade (n=9, 100%) 3 (33%) 6 (67%) NS
p=0.535 High grade (n=18, 100%) 4 (22%) 14 (78%)
pT stages
Early - pT1+ pT2 (n=13, 100%) 2 (15%) 11 (85%) NS
p=0.228 Advanced - pT3+T4 (n=14, 100%) 5 (36%) 9 (64%)
Nodal status (pN)
pN1 (n=19, 100%) 6 (32%) 13 (68%) NS
p=0.446 pN2 +pN3 (n=8, 100%) 1 (13%) 7 (87%)
Lymphovascular invasion
LV (+) (n=14, 100%) 2 (14%) 12 (86%) NS
p=0.152 LV (-) (n=13, 100%) 5 (38%) 8 (62%)
Perineural invasion (PN)
PN (+) (n=22, 100%) 5 (23%) 17 (77%) NS
p=0.426 PN (-) (n=5, 100%) 2 (40%) 3 (60%)
Picture 2. Ki – 67. Strong nuclear expression in > 50% of tumor cells. Metastasis from gastric carcinoma in
lymph node. IHC. x100
of Ki -67 and individual clinico-morphological param-
eters in the group with metastatic gastric carcinoma in
the lymph nodes. The immunohistochemical expres-
sion of Ki-67 was studied in 27 lymph node metastases
from gastric carcinoma, of which 13 were of the intes-
tinal type GC, and the remaining 14 cases – of the dif-
fuse type GC. The presence of positive nuclear expres-
sion of Ki-67 was found in all studied metastases with
a varying percentage of positive tumor cells (Fig. 47).
In nearly 2/3 of the cases (n = 20, 74 %) nuclear expres-
sion of Ki-67 was reported in 50-100% of the tumor
cells. In the remaining 7 cases (26%) Ki-67 expression
was reported in 10-50% of the tumor cells. In both sub-
groups of metastases according to Lauren classifica-
tion, the number of cases with Ki-67 expression in 50-
100% of tumor cells was predominant - 10/13 (77%)
for intestinal type GC and 10/14 cases (71%) for diffuse
type GC. We did not find a significant difference be-
tween Ki-67 expression and the type of metastases ac-
cording to the histological type of gastric carcinoma
(p= 0.745).
The results of the comparative analyses performed
to search for a relationship between the expression of
Ki - 67 and the studied clinico-morphological indica-
tors in the group with metastatic gastric carcinoma in
the lymph nodes are given in Table 4.
Table. 4
Relationship between Ki-67 expression and individual clinico-morphological indicators in the group with meta-
static gastric carcinoma in the lymph nodes.
Indicators
Ki 67 expression
p=
Expression
in 10-50%
(n=7)
Expression
in 50-100%
(n=20)
Gender
Men (n=20, 100%) 3 (15%) 17 (85%)
p=0.029 Women (n=7, 100%) 4 (57%) 3 (43%)
Age (years)
Average age (S±X) 64.43±13.45 61.65±13.49 NS
p=0.643
Degree of differentiation (grading)
Low grade (n=9, 100%) 3 (33%) 6 (67%) NS
p=0.535 High grade (n=18, 100%) 4 (22%) 14 (78%)
pT stages
Early - pT1+ pT2 (n=13, 100%) 2 (15%) 11 (85%) NS
p=0.228 Advanced - pT3+T4 (n=14, 100%) 5 (36%) 9 (64%)
Nodal status (pN)
pN1 (n=19, 100%) 6 (32%) 13 (68%) NS
p=0.446 pN2 +pN3 (n=8, 100%) 1 (13%) 7 (87%)
Lymphovascular invasion
LV (+) (n=14, 100%) 2 (14%) 12 (86%) NS
p=0.152 LV (-) (n=13, 100%) 5 (38%) 8 (62%)
Perineural invasion (PN)
PN (+) (n=22, 100%) 5 (23%) 17 (77%) NS
p=0.426 PN (-) (n=5, 100%) 2 (40%) 3 (60%)
Picture 2. Ki – 67. Strong nuclear expression in > 50% of tumor cells. Metastasis from gastric carcinoma in
lymph node. IHC. x100
Znanstvena misel journal №100/2025 60
We did not find a significant relationship between
the expression of Ki 67 on the one hand and on the other
hand with the histological degree of tumor differentia-
tion, tumor stage, nodal status, lymphovascular infiltra-
tion or perineural invasion. The presence of high pro-
liferative activity (K i 67 expression in 50-100% of tu-
mor cells) was found not only in cases with high-grade
carcinomas, those with more than 5 lymph node metas-
tases (pN2 +pN3), with lymphovascular infiltration or
perineural invasion, but also in those with low-grade
carcinomas, with <5 lymph node metastases (pN1) and
without lymphovascular infiltration.
Discussion
Gastric cancer is often diagnosed at an advanced
stage (3). The TNM staging system is the most im-
portant guideline for choosing a therapeutic regimen
and determining the prognosis of patients with gastric
cancer (4). It is well known that lymph node metastases
is the most important prognostic factor in patients with
gastric carcinoma. However, even after radical resec-
tion of primary tumors and lymph nodes, about 20% of
patients with gastric carcinoma die of recurrence (5).
Several investigators have demonstrated the usefulness
of immunohistochemical techniques for detecting me-
tastases and micrometastases in lymph nodes of pa-
tients with gastric carcinoma (6). The incidence of
nodal metastases is significantly higher in diffuse type
than in intestinal type gastric carcinoma (7). Due to the
complex mechanisms of initiation and progression of
gastric cancer, its early detection and effective treat-
ment is difficult. (8). Gastric cancer shows marked het-
erogeneity in terms of tumor growth, histogenesis and
molecular pathogenesis. In the process of transcrip-
tional regulation, several key transcription factors (in-
cluding Snail, Twist and ZEB) play roles that suppress
E-cadherin expression in gastric cancer. (9). Members
of the protein family of Snail play a central role in reg-
ulating EMT during tumor progression by repressing E-
cadherin transcription (10). Twist protein has recently
been reported as an important regulator of carcinogen-
esis and tumor metastases in various solid tumors, in-
cluding gastric cancer. Twist and Snail expression is as-
sociated with invasive carcinoma proliferation and is a
poor prognostic factor.
It has been reported that decreased E-cadherin ex-
pression plays an important role in the development of
lymph node metastases in patients with gastric cancer
and the maintenance of an invasive phenotype (4,6).
However, the relationship between E-cadherin expres-
sion in the primary tumor and that in lymph node me-
tastases has not been extensively studied. The results
suggest that loss of E-cadherin expression and positive
EMP status may contribute to nodal metastases in pa-
tients with gastric cancer (7).
Reduced expression of E-cadherin has been found
mainly in poorly differentiated tumors and in diffuse
type of gastric cancer (10). Some authors reported that
63.6% of patients with signet ring cell carcinoma had
confirmed E-cadherin mutations (Machado et al.,
2001). Reduced expression of E-cadherin is an inde-
pendent prognostic factor for gastric cancer. Chen et al
(1 0) reported that loss of E-cadherin expression was
significantly associated with tumor invasion.
Yonemura et al (1 1) also reported that reduced expres-
sion of E-cadherin showed a strong association with
positive serosal spread and invasive phenotype. In the
present study, the proportion of cases with advanced tu-
mor stage (pT3+pT4) and reduced E-cadherin expres-
sion was higher than that with early tumor stage
(pT1+pT2) - 94% vs. 88%.
Ki-67 is a well-known marker of proliferation and
is widely used to assess the growth fraction of tumor
cells. Ki-67 is a nuclear antigen that is present in pro-
liferating cells and absent in quiescent (G0 phase) cells
(1 2). Some studies have shown significantly higher Ki-
67 in intestinal-type gastric cancer (1 3, 19). However,
other studies have not demonstrated a correlation be-
tween neoplastic cell proliferation and histological type
of tumors (15, 16). In our study, the proportions of
cases with Ki67 expression in 10-50% of tumor cells
were higher compared to those with Ki67 expression in
0-10% and 50-100% of tumor cells both in cases with
advanced gastric carcinoma (pT3+T4), presence of
lymph node metastases, lymphovascular infiltration, or
perineural invasion, but also in those with early tumor
stage (pT1 +T2), without lymph node metastases, with-
out lymphovascular infiltration, or perineural invasion.
We did not find a significant association between
Ki67 expression on the one hand and tumor stage, nodal
status, lymphovascular or perineural invasion on the
other. The difference between studies may be explained
by the difference in assessment methods such as IHC
staining. Parallel examination of Ki67 expression as a
proliferative marker and E-cadherin as a structural ad-
hesion protein can be used to define more aggressive
phenotypes. in gastric cancer (17,18). Comparative
analysis of these two markers may help in prognosis
and therapy in case of tumor progression (20). We
should not overlook the fact that the cases in our study
were relatively small. More cases of gastric carcinoma
are needed to draw conclusions about possible progno-
sis and therapy.
Conclusion
Reduced expression of E- Cadherin is associated
with invasion and lymph node metastases in gastric
cancer, which is a poor prognostic factor. We found
high immunohistochemical expression of Ki 67 in all
gastric carcinomas with lymph node metastases. In our
study, there was no statistically significant difference
between Ki67 expression and the degree of tumor dif-
ferentiation, tumor stage, nodal status, lymphovascular
infiltration, or perineural invasion.
Gratitude
We express our gratitude to all colleagues and col-
laborators who contributed with experience, support
and knowledge to the realization of the study. Part of
the presented research and results are from the doctoral
project DPDP №06/2020, funded by the Medical Uni-
versity-Plovdiv. There is no conflict of interest.
References
1. Parkin DM. (2001). Global cancer statistics in
the year 2000. Lancet Oncol. 2(10): 596
2. Siegel R, Ma J, Zou Z and Jemal A. (2014).
Cancer statistics, 2014. CA Cancer J Clin. 64(1): 9-29.
We did not find a significant relationship between
the expression of Ki 67 on the one hand and on the other
hand with the histological degree of tumor differentia-
tion, tumor stage, nodal status, lymphovascular infiltra-
tion or perineural invasion. The presence of high pro-
liferative activity (K i 67 expression in 50-100% of tu-
mor cells) was found not only in cases with high-grade
carcinomas, those with more than 5 lymph node metas-
tases (pN2 +pN3), with lymphovascular infiltration or
perineural invasion, but also in those with low-grade
carcinomas, with <5 lymph node metastases (pN1) and
without lymphovascular infiltration.
Discussion
Gastric cancer is often diagnosed at an advanced
stage (3). The TNM staging system is the most im-
portant guideline for choosing a therapeutic regimen
and determining the prognosis of patients with gastric
cancer (4). It is well known that lymph node metastases
is the most important prognostic factor in patients with
gastric carcinoma. However, even after radical resec-
tion of primary tumors and lymph nodes, about 20% of
patients with gastric carcinoma die of recurrence (5).
Several investigators have demonstrated the usefulness
of immunohistochemical techniques for detecting me-
tastases and micrometastases in lymph nodes of pa-
tients with gastric carcinoma (6). The incidence of
nodal metastases is significantly higher in diffuse type
than in intestinal type gastric carcinoma (7). Due to the
complex mechanisms of initiation and progression of
gastric cancer, its early detection and effective treat-
ment is difficult. (8). Gastric cancer shows marked het-
erogeneity in terms of tumor growth, histogenesis and
molecular pathogenesis. In the process of transcrip-
tional regulation, several key transcription factors (in-
cluding Snail, Twist and ZEB) play roles that suppress
E-cadherin expression in gastric cancer. (9). Members
of the protein family of Snail play a central role in reg-
ulating EMT during tumor progression by repressing E-
cadherin transcription (10). Twist protein has recently
been reported as an important regulator of carcinogen-
esis and tumor metastases in various solid tumors, in-
cluding gastric cancer. Twist and Snail expression is as-
sociated with invasive carcinoma proliferation and is a
poor prognostic factor.
It has been reported that decreased E-cadherin ex-
pression plays an important role in the development of
lymph node metastases in patients with gastric cancer
and the maintenance of an invasive phenotype (4,6).
However, the relationship between E-cadherin expres-
sion in the primary tumor and that in lymph node me-
tastases has not been extensively studied. The results
suggest that loss of E-cadherin expression and positive
EMP status may contribute to nodal metastases in pa-
tients with gastric cancer (7).
Reduced expression of E-cadherin has been found
mainly in poorly differentiated tumors and in diffuse
type of gastric cancer (10). Some authors reported that
63.6% of patients with signet ring cell carcinoma had
confirmed E-cadherin mutations (Machado et al.,
2001). Reduced expression of E-cadherin is an inde-
pendent prognostic factor for gastric cancer. Chen et al
(1 0) reported that loss of E-cadherin expression was
significantly associated with tumor invasion.
Yonemura et al (1 1) also reported that reduced expres-
sion of E-cadherin showed a strong association with
positive serosal spread and invasive phenotype. In the
present study, the proportion of cases with advanced tu-
mor stage (pT3+pT4) and reduced E-cadherin expres-
sion was higher than that with early tumor stage
(pT1+pT2) - 94% vs. 88%.
Ki-67 is a well-known marker of proliferation and
is widely used to assess the growth fraction of tumor
cells. Ki-67 is a nuclear antigen that is present in pro-
liferating cells and absent in quiescent (G0 phase) cells
(1 2). Some studies have shown significantly higher Ki-
67 in intestinal-type gastric cancer (1 3, 19). However,
other studies have not demonstrated a correlation be-
tween neoplastic cell proliferation and histological type
of tumors (15, 16). In our study, the proportions of
cases with Ki67 expression in 10-50% of tumor cells
were higher compared to those with Ki67 expression in
0-10% and 50-100% of tumor cells both in cases with
advanced gastric carcinoma (pT3+T4), presence of
lymph node metastases, lymphovascular infiltration, or
perineural invasion, but also in those with early tumor
stage (pT1 +T2), without lymph node metastases, with-
out lymphovascular infiltration, or perineural invasion.
We did not find a significant association between
Ki67 expression on the one hand and tumor stage, nodal
status, lymphovascular or perineural invasion on the
other. The difference between studies may be explained
by the difference in assessment methods such as IHC
staining. Parallel examination of Ki67 expression as a
proliferative marker and E-cadherin as a structural ad-
hesion protein can be used to define more aggressive
phenotypes. in gastric cancer (17,18). Comparative
analysis of these two markers may help in prognosis
and therapy in case of tumor progression (20). We
should not overlook the fact that the cases in our study
were relatively small. More cases of gastric carcinoma
are needed to draw conclusions about possible progno-
sis and therapy.
Conclusion
Reduced expression of E- Cadherin is associated
with invasion and lymph node metastases in gastric
cancer, which is a poor prognostic factor. We found
high immunohistochemical expression of Ki 67 in all
gastric carcinomas with lymph node metastases. In our
study, there was no statistically significant difference
between Ki67 expression and the degree of tumor dif-
ferentiation, tumor stage, nodal status, lymphovascular
infiltration, or perineural invasion.
Gratitude
We express our gratitude to all colleagues and col-
laborators who contributed with experience, support
and knowledge to the realization of the study. Part of
the presented research and results are from the doctoral
project DPDP №06/2020, funded by the Medical Uni-
versity-Plovdiv. There is no conflict of interest.
References
1. Parkin DM. (2001). Global cancer statistics in
the year 2000. Lancet Oncol. 2(10): 596
2. Siegel R, Ma J, Zou Z and Jemal A. (2014).
Cancer statistics, 2014. CA Cancer J Clin. 64(1): 9-29.
Znanstvena misel journal №100/2025 61
3. Shen KH, Wu CW, Lo SS, Hsieh MC, Hsia CY,
Chiang SC, Lui WY. Factors correlated with the num-
ber of metastatic lymph nodes in gastric cancer. Am J
Gastroenterol. 1999;94:104–108. doi: 10.1111/j.1572-
0241.1999.00779.x. [ DOI ] [ PubMed ] [ Google
Scholar ]
4. Fukagawa T, Sasako M, Mann GB, Sano T,
Katai H, Maruyama K, Nakanishi Y, Shimoda T. Im-
munohistochemically detected micrometastases of the
lymph nodes in patients with gastric carcinoma. Can-
cer. 2001;92:753–760. doi: 10.1002/1097-
0142(20010815)92:4<753::aid-cncr1379>3.0.co;2-5.
[DOI] [PubMed] [Google Scholar]
5. Mayer B, Johnson JP, Leitl F, Jauch KW,
Heiss MM, Schildberg FW, Birchmeier W, Funke I. E-
cadherin expression in primary and metastatic gastric
cancer: down-regulation correlates with cellular dedif-
ferentiation and glandular disintegration. Cancer Res.
1993;53:1690–1695. [PubMed] [Google Scholar]
6. Tsushima K, Sakata Y. Treatment of recurrent
gastric cancer. Gan To Kagaku Ryoho. 1998;25:321–
326. [PubMed] [Google Scholar]
7. Takeichi M. Cadherin cell adhesion receptors
as a morphogenetic regulator. Science.
1991;251:1451–1455. doi: 10.1126/science.2006419.
[DOI] [PubMed] [Google Scholar]
8. Joo YE, Rew JS, Choi SK, Bom HS, Park CS,
Kim SJ. Expression of e-cadherin and catenins in early
gastric cancer. J Clin Gastroenterol. 2002;35:35–42.
doi: 10.1097/00004836-200207000-00009. [DOI]
[PubMed] [Google Scholar]
9. Joo YE, Rew JS, Kim HS, Choi SH, Park CS,
Kim SJ. Changes in the E-cadherin-catenin complex
expression in early and advanced gastric cancers. Di-
gestion. 2001;64:111–119. doi: 10.1159/000048849.
[DOI] [PubMed] [Google Scholar]
10. Chen HC, Chu RY, Hsu PN, Hsu PI, Lu JY,
Lai KH, Tseng HH, Chou NH, Huang MS, Tseng CJ,
et al. Loss of E-cadherin expression correlates with
poor differentiation and invasion into adjacent organs
in gastric adenocarcinomas. Cancer Lett. 2003;201:97–
106. doi: 10.1016/j.canlet.2003.07.007. [DOI] [Pub-
Med] [Google Scholar]
11. Yonemura Y, Ninomiya I, Kaji M, Sugiyama
K, Fujimura T, Tsuchihara K, Kawamura T, Miyazaki
I, Endou Y, Tanaka M. Decreased E-cadherin expres-
sion correlates with poor survival in patients with gas-
tric cancer. Anal Cell Pathol. 1995;8:177–190. [Pub-
Med] [Google Scholar]
12. Lazar D, Taban S, Sporea I, Alis Dema, et al.
(2010). Ki-67 expression in gastric cancer. Results
from a prospective study with long-term follow-up.
Rom J Morphol Embryol. 51(4): 655-61.
13. Muller W, Schneiders A, Meier S, Hommel G,
et al. (1996). Immunohistochemical study on the prog-
nostic value of MIB-1 in gastric carcinoma. Br J Can-
cer. 74(5): 759-765.
14. Kikuyama S, Kubotat T, Shimizu K and Miya-
kita M. (1998). Ki-67 antigen expression in relation to
clinicopathological variables and prognosis in gastric
cancer. Oncol Rep. 5(4): 867-937.
15. Antonio Caldeira Fradique, Ligia Bruno Da
Costa, Alexandra Pupo, Luisa Quaresma, et al. (2013).
The prognostic value of Ki-67 in gastric cancer. J Clin
Oncol. suppl 15: abstr e15172.
16. Elpek Go, Gelen t, Aksoy Nh, Karpuzoglu T,
et al. (2000). Microvessel count, proliferating cell nu-
clear antigen and Ki-67 indices in gastric adenocarci-
noma. Pathol Oncol Res. 6(1): 59-64.
17. Joo Ye, Chung IJ, Park Yk, Yang-Seok Koh,
et al. (2006). Expression of cyclooxygenase-2, p53 and
Ki-67 in gastric cancer. J Korean Med Sci. 21(5): 871-
876.
18. Lee K, Lee H, Cho S, Cho YJ, et al. (2008).
Immunohistochemical analysis of cell cycle-related
molecules in gastric carcinoma: prognostic signifi-
cance, correlation with clinicopathological parameters,
proliferation and apoptosis. Pathobiology. 75(6): 364-
372.
19. Li YZ and Zhao P. (2009). Expressions of cy-
clinB1, FHIT and Ki-67 in 336 gastric carcinoma pa-
tients and their clinicopathologic significance. Zhong-
hua Yi XueZaZhi. 89(33): 2337-2341.
20. Li T, Chen J, Liu QL, Huo ZH, et al. (2014).
Meta-analysis: E-cadherin immunoexpression as a po-
tential prognosis biomarker related to gastric cancer
metastasis in Asian patients. Eur Rev Med Pharmacol
Sci. 18(18): 2693-2703.
3. Shen KH, Wu CW, Lo SS, Hsieh MC, Hsia CY,
Chiang SC, Lui WY. Factors correlated with the num-
ber of metastatic lymph nodes in gastric cancer. Am J
Gastroenterol. 1999;94:104–108. doi: 10.1111/j.1572-
0241.1999.00779.x. [ DOI ] [ PubMed ] [ Google
Scholar ]
4. Fukagawa T, Sasako M, Mann GB, Sano T,
Katai H, Maruyama K, Nakanishi Y, Shimoda T. Im-
munohistochemically detected micrometastases of the
lymph nodes in patients with gastric carcinoma. Can-
cer. 2001;92:753–760. doi: 10.1002/1097-
0142(20010815)92:4<753::aid-cncr1379>3.0.co;2-5.
[DOI] [PubMed] [Google Scholar]
5. Mayer B, Johnson JP, Leitl F, Jauch KW,
Heiss MM, Schildberg FW, Birchmeier W, Funke I. E-
cadherin expression in primary and metastatic gastric
cancer: down-regulation correlates with cellular dedif-
ferentiation and glandular disintegration. Cancer Res.
1993;53:1690–1695. [PubMed] [Google Scholar]
6. Tsushima K, Sakata Y. Treatment of recurrent
gastric cancer. Gan To Kagaku Ryoho. 1998;25:321–
326. [PubMed] [Google Scholar]
7. Takeichi M. Cadherin cell adhesion receptors
as a morphogenetic regulator. Science.
1991;251:1451–1455. doi: 10.1126/science.2006419.
[DOI] [PubMed] [Google Scholar]
8. Joo YE, Rew JS, Choi SK, Bom HS, Park CS,
Kim SJ. Expression of e-cadherin and catenins in early
gastric cancer. J Clin Gastroenterol. 2002;35:35–42.
doi: 10.1097/00004836-200207000-00009. [DOI]
[PubMed] [Google Scholar]
9. Joo YE, Rew JS, Kim HS, Choi SH, Park CS,
Kim SJ. Changes in the E-cadherin-catenin complex
expression in early and advanced gastric cancers. Di-
gestion. 2001;64:111–119. doi: 10.1159/000048849.
[DOI] [PubMed] [Google Scholar]
10. Chen HC, Chu RY, Hsu PN, Hsu PI, Lu JY,
Lai KH, Tseng HH, Chou NH, Huang MS, Tseng CJ,
et al. Loss of E-cadherin expression correlates with
poor differentiation and invasion into adjacent organs
in gastric adenocarcinomas. Cancer Lett. 2003;201:97–
106. doi: 10.1016/j.canlet.2003.07.007. [DOI] [Pub-
Med] [Google Scholar]
11. Yonemura Y, Ninomiya I, Kaji M, Sugiyama
K, Fujimura T, Tsuchihara K, Kawamura T, Miyazaki
I, Endou Y, Tanaka M. Decreased E-cadherin expres-
sion correlates with poor survival in patients with gas-
tric cancer. Anal Cell Pathol. 1995;8:177–190. [Pub-
Med] [Google Scholar]
12. Lazar D, Taban S, Sporea I, Alis Dema, et al.
(2010). Ki-67 expression in gastric cancer. Results
from a prospective study with long-term follow-up.
Rom J Morphol Embryol. 51(4): 655-61.
13. Muller W, Schneiders A, Meier S, Hommel G,
et al. (1996). Immunohistochemical study on the prog-
nostic value of MIB-1 in gastric carcinoma. Br J Can-
cer. 74(5): 759-765.
14. Kikuyama S, Kubotat T, Shimizu K and Miya-
kita M. (1998). Ki-67 antigen expression in relation to
clinicopathological variables and prognosis in gastric
cancer. Oncol Rep. 5(4): 867-937.
15. Antonio Caldeira Fradique, Ligia Bruno Da
Costa, Alexandra Pupo, Luisa Quaresma, et al. (2013).
The prognostic value of Ki-67 in gastric cancer. J Clin
Oncol. suppl 15: abstr e15172.
16. Elpek Go, Gelen t, Aksoy Nh, Karpuzoglu T,
et al. (2000). Microvessel count, proliferating cell nu-
clear antigen and Ki-67 indices in gastric adenocarci-
noma. Pathol Oncol Res. 6(1): 59-64.
17. Joo Ye, Chung IJ, Park Yk, Yang-Seok Koh,
et al. (2006). Expression of cyclooxygenase-2, p53 and
Ki-67 in gastric cancer. J Korean Med Sci. 21(5): 871-
876.
18. Lee K, Lee H, Cho S, Cho YJ, et al. (2008).
Immunohistochemical analysis of cell cycle-related
molecules in gastric carcinoma: prognostic signifi-
cance, correlation with clinicopathological parameters,
proliferation and apoptosis. Pathobiology. 75(6): 364-
372.
19. Li YZ and Zhao P. (2009). Expressions of cy-
clinB1, FHIT and Ki-67 in 336 gastric carcinoma pa-
tients and their clinicopathologic significance. Zhong-
hua Yi XueZaZhi. 89(33): 2337-2341.
20. Li T, Chen J, Liu QL, Huo ZH, et al. (2014).
Meta-analysis: E-cadherin immunoexpression as a po-
tential prognosis biomarker related to gastric cancer
metastasis in Asian patients. Eur Rev Med Pharmacol
Sci. 18(18): 2693-2703.
Znanstvena misel journal №100/2025 62
STUDY OF THE RELATIONSHIP BETWEEN THE INFLUENCE OF ENDOTHELIN 1 AND
VASCULAR ENDOTHELIAL GROWTH FACTOR IN PATIENTS WITH ISCHEMIC HEART
DISEASE WHO UNDERWENT REVASCULARIZATION
Alyavi A.,
Tulyaganova D.,
Nazarova G.,
Radjabova D.,
Yunusova L.,
Khan T.
Republican specialized scientific practical medical center of therapy and medical rehabilitation,
Tashkent, Uzbekistan
DOI: 10.5281/zenodo.15099926
Abstract
Cardiovascular diseases remain the leading cause of death worldwide, with ischemic heart disease (IHD)
being the most common. Ischemia-induced angiogenesis is a process in which vascular endothelial growth factor
(VEGF) and endothelin 1 play a critical role. Understanding the role of VEGF and endothelin 1 in the physiological
and pathological processes of the heart is essential for research into the association of VEGF and endothelin 1 with
cardiovascular diseases.
Keywords: endothelin-1, vascular endothelial growth factor, coronary heart disease, revascularization
Coronary heart disease (CHD) is classified as a
multifactorial disease, the development of which is the
result of a complex interaction of hereditary predispo-
sition and environmental factors. Since heredity is an
independent risk factor for the disease, the need to in-
clude genetic markers in calculations to predict the risk
of developing CHD is now becoming obvious. There
are racial and ethnic differences in gene polymorphism,
which explains the relevance of the study in the Uzbek
population [1]. Analysis of the association of a gene
with a disease and subsequent assessment of individual
genetic risk are important for developing a differenti-
ated approach to the prevention and treatment of this
pathology depending on the hereditary predisposition
of a particular patient. The relevance of the problem un-
der consideration is due to the need for further study of
the causes and subtle mechanisms of ischemic and / or
post-infarction dysfunction of the left ventricle, the im-
portance of improving the quality of diagnosis and
treatment of complications of myocardial ischemia –
chronic heart failure (CHF). Disclosure of the role of
genetic factors in the formation and progression of CHF
has a significant impact on understanding its patho-
physiology. In addition, genetic technologies currently
available open up new prospects for determining the
prognosis of CHF, developing new approaches to treat-
ment and evaluating the effectiveness of therapy [1, 3,
4].
Based on the current understanding of the patho-
genesis of chronic heart failure and the mechanisms
that underlie its initiation, it is possible to identify
groups of so-called candidate genes, the products of
which may be directly or indirectly involved in the de-
velopment of this pathology. The development of an
early preclinical diagnostics strategy is currently one of
the most relevant progressive approaches that deter-
mines the prospects and possibilities of predicting and
conducting preventive therapy for pathology using ge-
netic predictors [5, 6]. Genetic studies currently availa-
ble for cardiology practice allow for an objective as-
sessment of the prospects and effectiveness of treat-
ment, thereby opening up new possibilities for
pharmacogenetics and pharmacogenomics that can im-
prove the quality of life and survival of patients with
CHF [1, 4].
Material and methods.
The study included patients with coronary heart
disease, angina pectoris II-III FC, complicated by CHF
II-III FC according to NYHA. 51 patients (26 men and
25 women), aged 45 to 70 years (mean age 58.7 ± 4.25
years) were examined. The control group consisted of
20 people (mean age 54.7 ± 3.2 years) without cardio-
vascular pathology and severe chronic diseases.
The diagnosis of coronary heart disease was estab-
lished on the basis of complaints, anamnesis (angina at-
tacks, previous myocardial infarction, rhythm and con-
duction disturbances, signs of heart failure: shortness of
breath, suffocation, palpitations, fatigue); physical ex-
amination data (orthopnea, lower limb edema, acrocy-
anosis, enlarged cardiac borders, muffled heart sounds,
systolic murmur at the apex of the heart, arrhythmia,
moist rales in the lungs); data from instrumental exam-
ination methods (ischemic, cicatricial changes, rhythm
and conduction disturbances on ECG, signs of systolic
and/or diastolic dysfunction, hypokinesis zones on
echocardiography).
Electrocardiography was performed on the first
day of the patient's admission to the hospital. A station-
ary electrocardiograph «Bioset» (Germany) was used.
Echocardiographic examination was performed on
the ACCUVIXV20 device (Korea), in M- and B-modes
in standard echocardiographic positions according to
the recommendations of the American Society of Echo-
cardiography (ASE) (Schiller N.B. et al., 1989). The
structural parameters of the heart were studied: end-
systolic dimension (ESD), end-diastolic dimension
(EDD), interventricular septum (IVS) and posterior
wall (PW) thickness of the LV. The parameters charac-
terizing the functional state of the left ventricle were
calculated: end-systolic volume (ESV), end-diastolic
volume (EDV). The systolic function of the LV was
studied by the value of the ejection fraction (EF), cal-
culated according to the method of L. Teichholtz.
STUDY OF THE RELATIONSHIP BETWEEN THE INFLUENCE OF ENDOTHELIN 1 AND
VASCULAR ENDOTHELIAL GROWTH FACTOR IN PATIENTS WITH ISCHEMIC HEART
DISEASE WHO UNDERWENT REVASCULARIZATION
Alyavi A.,
Tulyaganova D.,
Nazarova G.,
Radjabova D.,
Yunusova L.,
Khan T.
Republican specialized scientific practical medical center of therapy and medical rehabilitation,
Tashkent, Uzbekistan
DOI: 10.5281/zenodo.15099926
Abstract
Cardiovascular diseases remain the leading cause of death worldwide, with ischemic heart disease (IHD)
being the most common. Ischemia-induced angiogenesis is a process in which vascular endothelial growth factor
(VEGF) and endothelin 1 play a critical role. Understanding the role of VEGF and endothelin 1 in the physiological
and pathological processes of the heart is essential for research into the association of VEGF and endothelin 1 with
cardiovascular diseases.
Keywords: endothelin-1, vascular endothelial growth factor, coronary heart disease, revascularization
Coronary heart disease (CHD) is classified as a
multifactorial disease, the development of which is the
result of a complex interaction of hereditary predispo-
sition and environmental factors. Since heredity is an
independent risk factor for the disease, the need to in-
clude genetic markers in calculations to predict the risk
of developing CHD is now becoming obvious. There
are racial and ethnic differences in gene polymorphism,
which explains the relevance of the study in the Uzbek
population [1]. Analysis of the association of a gene
with a disease and subsequent assessment of individual
genetic risk are important for developing a differenti-
ated approach to the prevention and treatment of this
pathology depending on the hereditary predisposition
of a particular patient. The relevance of the problem un-
der consideration is due to the need for further study of
the causes and subtle mechanisms of ischemic and / or
post-infarction dysfunction of the left ventricle, the im-
portance of improving the quality of diagnosis and
treatment of complications of myocardial ischemia –
chronic heart failure (CHF). Disclosure of the role of
genetic factors in the formation and progression of CHF
has a significant impact on understanding its patho-
physiology. In addition, genetic technologies currently
available open up new prospects for determining the
prognosis of CHF, developing new approaches to treat-
ment and evaluating the effectiveness of therapy [1, 3,
4].
Based on the current understanding of the patho-
genesis of chronic heart failure and the mechanisms
that underlie its initiation, it is possible to identify
groups of so-called candidate genes, the products of
which may be directly or indirectly involved in the de-
velopment of this pathology. The development of an
early preclinical diagnostics strategy is currently one of
the most relevant progressive approaches that deter-
mines the prospects and possibilities of predicting and
conducting preventive therapy for pathology using ge-
netic predictors [5, 6]. Genetic studies currently availa-
ble for cardiology practice allow for an objective as-
sessment of the prospects and effectiveness of treat-
ment, thereby opening up new possibilities for
pharmacogenetics and pharmacogenomics that can im-
prove the quality of life and survival of patients with
CHF [1, 4].
Material and methods.
The study included patients with coronary heart
disease, angina pectoris II-III FC, complicated by CHF
II-III FC according to NYHA. 51 patients (26 men and
25 women), aged 45 to 70 years (mean age 58.7 ± 4.25
years) were examined. The control group consisted of
20 people (mean age 54.7 ± 3.2 years) without cardio-
vascular pathology and severe chronic diseases.
The diagnosis of coronary heart disease was estab-
lished on the basis of complaints, anamnesis (angina at-
tacks, previous myocardial infarction, rhythm and con-
duction disturbances, signs of heart failure: shortness of
breath, suffocation, palpitations, fatigue); physical ex-
amination data (orthopnea, lower limb edema, acrocy-
anosis, enlarged cardiac borders, muffled heart sounds,
systolic murmur at the apex of the heart, arrhythmia,
moist rales in the lungs); data from instrumental exam-
ination methods (ischemic, cicatricial changes, rhythm
and conduction disturbances on ECG, signs of systolic
and/or diastolic dysfunction, hypokinesis zones on
echocardiography).
Electrocardiography was performed on the first
day of the patient's admission to the hospital. A station-
ary electrocardiograph «Bioset» (Germany) was used.
Echocardiographic examination was performed on
the ACCUVIXV20 device (Korea), in M- and B-modes
in standard echocardiographic positions according to
the recommendations of the American Society of Echo-
cardiography (ASE) (Schiller N.B. et al., 1989). The
structural parameters of the heart were studied: end-
systolic dimension (ESD), end-diastolic dimension
(EDD), interventricular septum (IVS) and posterior
wall (PW) thickness of the LV. The parameters charac-
terizing the functional state of the left ventricle were
calculated: end-systolic volume (ESV), end-diastolic
volume (EDV). The systolic function of the LV was
studied by the value of the ejection fraction (EF), cal-
culated according to the method of L. Teichholtz.
Znanstvena misel journal №100/2025 63
The determination of VEGF and endothelin-1 in
blood plasma was carried out by the enzyme immuno-
assay method on the solid-phase analyzer «Humaread-
erSingle» (Germany).
The collection of blood samples from patients was
carried out with the consent of the probands. Venous
blood in the amount of 1 ml was collected in 0.1 ml of
sodium citrate solution and stored at minus 20̊ C.
Research results.
In all patients with coronary heart disease compli-
cated by heart failure of different functional classes and
in individuals in the control group, the level of endo-
thelin-1 was determined (Table 1).
Table 1.
Endothelin-1 level in the blood of patients with coronary heart disease depending on the functional class of CHF
Indicator CHF II FC
(n=32)
CHF III FC
(n=18)
Control group (n=20)
Endothelin – 1, fmol/ml 0.75±0.04**
1.12±0.1*
0.4±0.01
Note: *- p<0.05 when compared with the control group and with CHFIIFC; **- p<0.05 when compared with the
control group and with CHFIIIFC
In the control group, the average endothelin-1
level was 0.4±0.01 fmol/ml. In patients of groups 1 and
2, its content in the blood increased proportionally to
the severity of FC CHF. Thus, in group 1 with FC II
CHF, the endothelin-1 level was almost 2 times higher
than in the control group, amounting to 0.75±0.04
fmol/ml. With a more severe course of CHF – FC III,
the endothelin-1 level reached 1.12±0.1 fmol/ml, al-
most three times higher (p<0.05) than that in the control
group. It was found that in patients with an unfavorable
course of the disease (development of cardiovascular
events during the year of observation), the initial level
of endothelin-1 in the blood serum was 42.2% higher
than this indicator in the group of patients with a favor-
able course. After 12 months of observation, patients
with an unfavorable course of the disease showed a sig-
nificant increase in endothelin-1 expression (by 1.22
times) compared to the initial level (p < 0.05), while in
patients in the group with a favorable course, the activ-
ity level of this peptide remained unchanged over time.
Thus, the level of endothelin-1 over 0.75 fmol / ml
allowed us to predict adverse cardiovascular events in
patients with CHF with the highest probability (sensi-
tivity – 84%, specificity – 65%).
When assessing the likelihood of adverse cardio-
vascular events (CHF progression, recurrent MI, mor-
tality) depending on the level of endothelin-1 at the be-
ginning of the observation period, they were divided
into two groups: the first group – patients with a serum
protein level of < 0.75 fmol / ml, the second group –
patients with a serum endothelin-1 level of > 0.75 fmol
/ ml. It turned out that adverse cardiovascular events
during the year developed in the 1st group in only 5
(19%) patients, while in the 2nd group – in 18 (55%)
patients, i.e. almost 3 times more often. Consequently,
the probability of developing adverse cardiovascular
events during the year with an endothelin-1 expression
level of >0.75 fmol/ml is significantly (p=0.0067)
higher than with an endothelin-1 level of <0.75
fmol/ml.
Analysis of the relationship between the indicators
of the structural and functional state of the LV accord-
ing to EchoCG data and the level of expression of en-
dothelin-1 showed a significant negative correlation be-
tween the LV ejection fraction and the concentration of
endothelin-1 in the serum (r = - 0.54, p < 0.05), as well
as a positive correlation between the level of protein
expression and the size of the LV cavities (end systolic
and end diastolic) and the thickness of the LV walls
(Table 2).
Table 2.
Correlation relationship between endothelin-1 expression and indicators of the structural and functional state of
the LV
Indicator Endothelin – 1 р
LA, mm 0,37 0,0035
IVS, mm 0,51 <0,0001
Posterior wall of the left ventri-
cle, mm
0,53 <0,0001
EDS, mm 0,41 0,0011
ESS, mm 0,49 0,0001
EV LV, % -0,54 <0,0001
Thus, early assessment of the blood level of this
metabolite is important not only for reliable prediction
of the course of CHF, but also for assessing the effec-
tiveness of pathogenetic preventive therapy. Further ac-
cumulation of clinical and experimental data will clar-
ify the physiological and pathological role of endo-
thelins in the development of ischemic dysfunction of
the LV myocardium and the progression of CHF.
Further, we analyzed the level of VEGF in strati-
fying the risk of developing CHF in patients with is-
chemic and/or post-infarction cardiac dysfunction (Ta-
ble 3).
The determination of VEGF and endothelin-1 in
blood plasma was carried out by the enzyme immuno-
assay method on the solid-phase analyzer «Humaread-
erSingle» (Germany).
The collection of blood samples from patients was
carried out with the consent of the probands. Venous
blood in the amount of 1 ml was collected in 0.1 ml of
sodium citrate solution and stored at minus 20̊ C.
Research results.
In all patients with coronary heart disease compli-
cated by heart failure of different functional classes and
in individuals in the control group, the level of endo-
thelin-1 was determined (Table 1).
Table 1.
Endothelin-1 level in the blood of patients with coronary heart disease depending on the functional class of CHF
Indicator CHF II FC
(n=32)
CHF III FC
(n=18)
Control group (n=20)
Endothelin – 1, fmol/ml 0.75±0.04**
1.12±0.1*
0.4±0.01
Note: *- p<0.05 when compared with the control group and with CHFIIFC; **- p<0.05 when compared with the
control group and with CHFIIIFC
In the control group, the average endothelin-1
level was 0.4±0.01 fmol/ml. In patients of groups 1 and
2, its content in the blood increased proportionally to
the severity of FC CHF. Thus, in group 1 with FC II
CHF, the endothelin-1 level was almost 2 times higher
than in the control group, amounting to 0.75±0.04
fmol/ml. With a more severe course of CHF – FC III,
the endothelin-1 level reached 1.12±0.1 fmol/ml, al-
most three times higher (p<0.05) than that in the control
group. It was found that in patients with an unfavorable
course of the disease (development of cardiovascular
events during the year of observation), the initial level
of endothelin-1 in the blood serum was 42.2% higher
than this indicator in the group of patients with a favor-
able course. After 12 months of observation, patients
with an unfavorable course of the disease showed a sig-
nificant increase in endothelin-1 expression (by 1.22
times) compared to the initial level (p < 0.05), while in
patients in the group with a favorable course, the activ-
ity level of this peptide remained unchanged over time.
Thus, the level of endothelin-1 over 0.75 fmol / ml
allowed us to predict adverse cardiovascular events in
patients with CHF with the highest probability (sensi-
tivity – 84%, specificity – 65%).
When assessing the likelihood of adverse cardio-
vascular events (CHF progression, recurrent MI, mor-
tality) depending on the level of endothelin-1 at the be-
ginning of the observation period, they were divided
into two groups: the first group – patients with a serum
protein level of < 0.75 fmol / ml, the second group –
patients with a serum endothelin-1 level of > 0.75 fmol
/ ml. It turned out that adverse cardiovascular events
during the year developed in the 1st group in only 5
(19%) patients, while in the 2nd group – in 18 (55%)
patients, i.e. almost 3 times more often. Consequently,
the probability of developing adverse cardiovascular
events during the year with an endothelin-1 expression
level of >0.75 fmol/ml is significantly (p=0.0067)
higher than with an endothelin-1 level of <0.75
fmol/ml.
Analysis of the relationship between the indicators
of the structural and functional state of the LV accord-
ing to EchoCG data and the level of expression of en-
dothelin-1 showed a significant negative correlation be-
tween the LV ejection fraction and the concentration of
endothelin-1 in the serum (r = - 0.54, p < 0.05), as well
as a positive correlation between the level of protein
expression and the size of the LV cavities (end systolic
and end diastolic) and the thickness of the LV walls
(Table 2).
Table 2.
Correlation relationship between endothelin-1 expression and indicators of the structural and functional state of
the LV
Indicator Endothelin – 1 р
LA, mm 0,37 0,0035
IVS, mm 0,51 <0,0001
Posterior wall of the left ventri-
cle, mm
0,53 <0,0001
EDS, mm 0,41 0,0011
ESS, mm 0,49 0,0001
EV LV, % -0,54 <0,0001
Thus, early assessment of the blood level of this
metabolite is important not only for reliable prediction
of the course of CHF, but also for assessing the effec-
tiveness of pathogenetic preventive therapy. Further ac-
cumulation of clinical and experimental data will clar-
ify the physiological and pathological role of endo-
thelins in the development of ischemic dysfunction of
the LV myocardium and the progression of CHF.
Further, we analyzed the level of VEGF in strati-
fying the risk of developing CHF in patients with is-
chemic and/or post-infarction cardiac dysfunction (Ta-
ble 3).
Znanstvena misel journal №100/2025 64
Table 3.
Features of VEGF level in the group of patients with CHF and in the control group
Indicator
Control group
(n-20)
1
Patients with coro-
nary heart disease
complicated by
CHF FC 2 (n=34)
2
Patients with coro-
nary heart disease
complicated by
CHF FC 3 (n=20)
3
P
1-2
P
1-3
P
2-3
VEGF
pg/ml
256.5±6.7 331.7±10.9 251.3±14.2 <0.05 ND <0.05
It was established that in patients with CHF, the
level of VEGF in the blood plasma, depending on the
FC, differed significantly from the control values. At
the same time, in patients with FC 2 CHF, compared
with healthy individuals, the production of this factor
increased by 1.3 times (p = 0.0093), with FC 3 – it did
not differ significantly. Analysis of the relationship be-
tween the indicators of the structural and functional
state of the LV according to EchoCG data and the level
of growth factors showed a reliable negative correlation
between the KDR and KSR with the concentration of
VEGF and a positive relationship with LV EF (r = 0.59,
p < 0.0001) (Table 4).
Table 4.
Correlation relationship of echocardiography parameters with the content of vascular endothelial growth factor
in the blood of patients with coronary heart disease.
Parameters VEGF P
EDR (mm) -0.50 0.0035
EDR (mm) -0.57 <0.0001
EF (%) 0.59 <0.0001
LA (mm) -0.36 0.0011
IVS (mm) -0.60 0.0001
LVP (mm) -0.51 <0.0001
Thus, the analysis of the conducted study allowed
us to establish important pathophysiological determi-
nants influencing the functioning of the ischemic myo-
cardium in conditions of increasing heart failure and
determining the characteristics of its course. Analysis
of data related to the study of the influence of vascular
endothelial growth factor on the severity and nature of
the course of CHF showed that in patients with CHF 2
FC, VEGF production significantly increases compared
to the control group, decreasing with increasing sever-
ity of the disease. It was shown that the expression lev-
els of growth factors correlated quite closely with LV
EDD, LVEF, and ESR, reflecting the diastolic and sys-
tolic functions of the heart. The data we obtained allow
us to classify endothelial growth factor and endothelin-
1 as important biomarkers of both the development and
progression of CHF in patients with coronary heart dis-
ease.
References
1. Arnott, C.; Punnia-Moorthy, G.; Tan, J.;
Sadeghipour, S.; Bursill, C.; Patel, S. The Vascular En-
dothelial Growth Factor Inhibitors Ranibizumab and
Aflibercept Markedly Increase Expression of Athero-
sclerosis-Associated Inflammatory Mediators on Vas-
cular Endothelial Cells. PLoS ONE 2016, 11,
e0150688. [Google Scholar] [CrossRef] [PubMed]
2. Peker, Y.; Celik, Y.; Behboudi, A.; Redline, S.;
Lyu, J.; Wei, Y.; Gottlieb, D.J.; Jelic, S. CPAP may pro-
mote an endothelial inflammatory milieu in sleep ap-
noea after coronary revascularization. eBioMedicine
2024, 101, 105015. [Google Scholar] [CrossRef] [Pub-
Med]
3. Crocetto, F.; Ferro, M.; Buonerba, C.; Bardi,
L.; Dolce, P.; Scafuri, L.; Mirto, B.F.; Verde, A.; Sci-
arra, A.; Barone, B.; et al. Comparing cardiovascular
adverse events in cancer patients: A meta-analysis of
combination therapy with angiogenesis inhibitors and
immune checkpoint inhibitors versus angiogenesis in-
hibitors alone. Crit. Rev. Oncol. Hematol. 2023, 188,
104059. [Google Scholar] [CrossRef] [PubMed]
4. Seah, I.; Zhao, X.; Lin, Q.; Liu, Z.; Su, S.Z.Z.;
Yuen, Y.S.; Hunziker, W.; Lingam, G.; Loh, X.J.; Su, X.
Use of biomaterials for sustained delivery of anti-
VEGF to treat retinal diseases. Eye 2020, 34, 1341–
1356, Erratum in Eye 2020, 34, 1486. [Google Scholar]
[CrossRef] [PubMed]
5. Wang, Z.; Zhang, N.; Lin, P.; Xing, Y.; Yang,
N. Recent advances in the treatment and delivery sys-
tem of diabetic retinopathy. Front. Endocrinol. 2024,
15, 1347864. [Google Scholar] [CrossRef] [PubMed]
6. Povsic, T.J.; Henry, T.D.; Traverse, J.H.; An-
derson, R.D.; Answini, G.A.; Sun, B.C.; Arnaoutakis,
G.J.; Boudoulas, K.D.; Williams, A.R.; Dittrich, H.C.;
et al. EXACT Trial: Results of the Phase 1 Dose-Esca-
lation Study. Circ. Cardiovasc. Interv. 2023, 16,
e012997. [Google Scholar] [CrossRef] [PubMed]
7. Hartikainen, J.; Hassinen, I.; Hedman, A.; Ki-
velä, A.; Saraste, A.; Knuuti, J.; Husso, M.; Mussalo,
H.; Hedman, M.; Rissanen, T.T.; et al. Adenoviral intra-
myocardial VEGF-DΔNΔC gene transfer increases
myocardial perfusion reserve in refractory angina pa-
tients: A phase I/IIa study with 1-year follow-up. Eur.
Heart J. 2017, 38, 2547–2555. [Google Scholar]
[CrossRef] [PubMed]
Table 3.
Features of VEGF level in the group of patients with CHF and in the control group
Indicator
Control group
(n-20)
1
Patients with coro-
nary heart disease
complicated by
CHF FC 2 (n=34)
2
Patients with coro-
nary heart disease
complicated by
CHF FC 3 (n=20)
3
P
1-2
P
1-3
P
2-3
VEGF
pg/ml
256.5±6.7 331.7±10.9 251.3±14.2 <0.05 ND <0.05
It was established that in patients with CHF, the
level of VEGF in the blood plasma, depending on the
FC, differed significantly from the control values. At
the same time, in patients with FC 2 CHF, compared
with healthy individuals, the production of this factor
increased by 1.3 times (p = 0.0093), with FC 3 – it did
not differ significantly. Analysis of the relationship be-
tween the indicators of the structural and functional
state of the LV according to EchoCG data and the level
of growth factors showed a reliable negative correlation
between the KDR and KSR with the concentration of
VEGF and a positive relationship with LV EF (r = 0.59,
p < 0.0001) (Table 4).
Table 4.
Correlation relationship of echocardiography parameters with the content of vascular endothelial growth factor
in the blood of patients with coronary heart disease.
Parameters VEGF P
EDR (mm) -0.50 0.0035
EDR (mm) -0.57 <0.0001
EF (%) 0.59 <0.0001
LA (mm) -0.36 0.0011
IVS (mm) -0.60 0.0001
LVP (mm) -0.51 <0.0001
Thus, the analysis of the conducted study allowed
us to establish important pathophysiological determi-
nants influencing the functioning of the ischemic myo-
cardium in conditions of increasing heart failure and
determining the characteristics of its course. Analysis
of data related to the study of the influence of vascular
endothelial growth factor on the severity and nature of
the course of CHF showed that in patients with CHF 2
FC, VEGF production significantly increases compared
to the control group, decreasing with increasing sever-
ity of the disease. It was shown that the expression lev-
els of growth factors correlated quite closely with LV
EDD, LVEF, and ESR, reflecting the diastolic and sys-
tolic functions of the heart. The data we obtained allow
us to classify endothelial growth factor and endothelin-
1 as important biomarkers of both the development and
progression of CHF in patients with coronary heart dis-
ease.
References
1. Arnott, C.; Punnia-Moorthy, G.; Tan, J.;
Sadeghipour, S.; Bursill, C.; Patel, S. The Vascular En-
dothelial Growth Factor Inhibitors Ranibizumab and
Aflibercept Markedly Increase Expression of Athero-
sclerosis-Associated Inflammatory Mediators on Vas-
cular Endothelial Cells. PLoS ONE 2016, 11,
e0150688. [Google Scholar] [CrossRef] [PubMed]
2. Peker, Y.; Celik, Y.; Behboudi, A.; Redline, S.;
Lyu, J.; Wei, Y.; Gottlieb, D.J.; Jelic, S. CPAP may pro-
mote an endothelial inflammatory milieu in sleep ap-
noea after coronary revascularization. eBioMedicine
2024, 101, 105015. [Google Scholar] [CrossRef] [Pub-
Med]
3. Crocetto, F.; Ferro, M.; Buonerba, C.; Bardi,
L.; Dolce, P.; Scafuri, L.; Mirto, B.F.; Verde, A.; Sci-
arra, A.; Barone, B.; et al. Comparing cardiovascular
adverse events in cancer patients: A meta-analysis of
combination therapy with angiogenesis inhibitors and
immune checkpoint inhibitors versus angiogenesis in-
hibitors alone. Crit. Rev. Oncol. Hematol. 2023, 188,
104059. [Google Scholar] [CrossRef] [PubMed]
4. Seah, I.; Zhao, X.; Lin, Q.; Liu, Z.; Su, S.Z.Z.;
Yuen, Y.S.; Hunziker, W.; Lingam, G.; Loh, X.J.; Su, X.
Use of biomaterials for sustained delivery of anti-
VEGF to treat retinal diseases. Eye 2020, 34, 1341–
1356, Erratum in Eye 2020, 34, 1486. [Google Scholar]
[CrossRef] [PubMed]
5. Wang, Z.; Zhang, N.; Lin, P.; Xing, Y.; Yang,
N. Recent advances in the treatment and delivery sys-
tem of diabetic retinopathy. Front. Endocrinol. 2024,
15, 1347864. [Google Scholar] [CrossRef] [PubMed]
6. Povsic, T.J.; Henry, T.D.; Traverse, J.H.; An-
derson, R.D.; Answini, G.A.; Sun, B.C.; Arnaoutakis,
G.J.; Boudoulas, K.D.; Williams, A.R.; Dittrich, H.C.;
et al. EXACT Trial: Results of the Phase 1 Dose-Esca-
lation Study. Circ. Cardiovasc. Interv. 2023, 16,
e012997. [Google Scholar] [CrossRef] [PubMed]
7. Hartikainen, J.; Hassinen, I.; Hedman, A.; Ki-
velä, A.; Saraste, A.; Knuuti, J.; Husso, M.; Mussalo,
H.; Hedman, M.; Rissanen, T.T.; et al. Adenoviral intra-
myocardial VEGF-DΔNΔC gene transfer increases
myocardial perfusion reserve in refractory angina pa-
tients: A phase I/IIa study with 1-year follow-up. Eur.
Heart J. 2017, 38, 2547–2555. [Google Scholar]
[CrossRef] [PubMed]
Znanstvena misel journal №100/2025 65
PEDAGOGICAL SCIENCES
ИСПОЛЬЗОВАНИЕ МЕТОДА СОКРАТА В ОБУЧЕНИИ УСТНО -РЕЧЕВОЙ
КОМПЕТЕНЦИИ
Ергапанова Г.А.
ассистент кафедры языковых дисциплин Казахского национального медицинского университета
имени С.Асфендиярова
USING THE SOCRATIC METHOD IN TEACHING ORAL AND SPEECH COMPETENCE
Ergapanova G.
аssistant of the Department of Language Disciplines of the Kazakh National Medical University named af-
ter S. Asfendiyarov
DOI: 10.5281/zenodo.15099935
Аннотация
В статье рассматриваются возможности использования технологии обучения устно-речевой компете-
нции на русском языке посредством метода Сократа. Проведенный анализ научно-методической литера-
туры, выступившей в качестве теоретической основы исследования, позволяет автору сделать вывод о том,
что обучение говорению на русском языке предполагает использование системы логически выстроенных
вопросов, на которые обучающиеся должны дать аргументированные ответы в установленный промежу-
ток времени. Данный метод относится к проблемно-ориентированному обучению, поскольку может быть
реализован как на основе анализа текстового материала, так и после просмотра видеоматериалов. Его при-
менение способствует усвоению нового речевого материала за счет целенаправленного формирования во-
просов и поиска ответов на них. Таким образом, применение метода Сократа в обучении русскому языку
способствует формированию у студентов аналитических и коммуникативных навыков, что положительно
сказывается на развитии их устно-речевой компетенции.
Abstract
The article discusses the possibilities of using the technology of teaching oral speech competence in Russian
using the Socratic method. The analysis of scientific and methodological literature, which served as the theoretical
basis for the study, allows the author to conclude that teaching speaking in Russian involves the use of a system
of logically structured questions to which students must give reasoned answers within a set period of time. This
method refers to problem-oriented learning, since it can be implemented both on the basis of textual material
analysis and after watching video materials. Its use contributes to the assimilation of new speech material due to
the targeted formation of questions and the search for answers to them. Thus, the use of the Socratic method in
teaching Russian contributes to the formation of analytical and communicative skills in students, which has a
positive effect on the development of their oral speech competence.
Ключевые слова и выражения: обучение, метод Сократа, устно-речевая коммуникация.
Keywords: learning, Socratic method, oral communication.
В современных тенденциях развития образова-
ния особое внимание уделяется интеграции науки и
инноваций, а также формированию и сохранению
человеческого капитала. Это обеспечивает конку-
рентоспособность и инновационный потенциал
высших учебных заведений, позволяя им реализо-
вывать образовательные программы в соответствии
с концепцией «Университет 4.0». В данном контек-
сте значимую роль играет интерактивное обучение
языкам, в частности русскому.
Для формирования речевой компетенции пре-
подаватели применяют различные методики обуче-
ния. Однако наибольшую эффективность демон-
стрируют активные технологии обучения, которые
способствуют оперативному освоению, обновле-
нию и сопоставлению учебной и научно-методиче-
ской информации [1, с.15].
В казахстанских вузах на изучение русского
языка в рамках одного семестра отводится 45 ака-
демических часов, что не всегда соответствует тре-
бованиям совершенствования образовательного
процесса. Чаще всего обучение речевой деятельно-
сти ориентировано на так называемую «учебную
речь», которая, по мнению И.А. Зимней и Е.И. Пас-
сова [2, 3], не в полной мере обеспечивает субъект-
субъектное взаимодействие. Это означает, что та-
кой формат обучения не всегда можно рассматри-
вать как полноценное средство коммуникации. В
связи с этим представляется целесообразным ис-
пользование активных технологий обучения гово-
рению, максимально приближенных к реальной ре-
чевой практике.
Систематическое усвоение языкового матери-
ала, постоянная корреляция языковых фактов с ви-
зуальными и аудиальными образами, расширение
словарного запаса, а также обеспечение высокой
степени активности обучающихся — все это лишь
часть навыков, формируемых у студентов в про-
цессе интерактивного обучения речевой коммуни-
кации. Комплексное освоение данных аспектов
способствует последовательному развитию навы-
ков устной речи на русском языке как в профессио-
нальной сфере, так и в повседневном общении.
PEDAGOGICAL SCIENCES
ИСПОЛЬЗОВАНИЕ МЕТОДА СОКРАТА В ОБУЧЕНИИ УСТНО -РЕЧЕВОЙ
КОМПЕТЕНЦИИ
Ергапанова Г.А.
ассистент кафедры языковых дисциплин Казахского национального медицинского университета
имени С.Асфендиярова
USING THE SOCRATIC METHOD IN TEACHING ORAL AND SPEECH COMPETENCE
Ergapanova G.
аssistant of the Department of Language Disciplines of the Kazakh National Medical University named af-
ter S. Asfendiyarov
DOI: 10.5281/zenodo.15099935
Аннотация
В статье рассматриваются возможности использования технологии обучения устно-речевой компете-
нции на русском языке посредством метода Сократа. Проведенный анализ научно-методической литера-
туры, выступившей в качестве теоретической основы исследования, позволяет автору сделать вывод о том,
что обучение говорению на русском языке предполагает использование системы логически выстроенных
вопросов, на которые обучающиеся должны дать аргументированные ответы в установленный промежу-
ток времени. Данный метод относится к проблемно-ориентированному обучению, поскольку может быть
реализован как на основе анализа текстового материала, так и после просмотра видеоматериалов. Его при-
менение способствует усвоению нового речевого материала за счет целенаправленного формирования во-
просов и поиска ответов на них. Таким образом, применение метода Сократа в обучении русскому языку
способствует формированию у студентов аналитических и коммуникативных навыков, что положительно
сказывается на развитии их устно-речевой компетенции.
Abstract
The article discusses the possibilities of using the technology of teaching oral speech competence in Russian
using the Socratic method. The analysis of scientific and methodological literature, which served as the theoretical
basis for the study, allows the author to conclude that teaching speaking in Russian involves the use of a system
of logically structured questions to which students must give reasoned answers within a set period of time. This
method refers to problem-oriented learning, since it can be implemented both on the basis of textual material
analysis and after watching video materials. Its use contributes to the assimilation of new speech material due to
the targeted formation of questions and the search for answers to them. Thus, the use of the Socratic method in
teaching Russian contributes to the formation of analytical and communicative skills in students, which has a
positive effect on the development of their oral speech competence.
Ключевые слова и выражения: обучение, метод Сократа, устно-речевая коммуникация.
Keywords: learning, Socratic method, oral communication.
В современных тенденциях развития образова-
ния особое внимание уделяется интеграции науки и
инноваций, а также формированию и сохранению
человеческого капитала. Это обеспечивает конку-
рентоспособность и инновационный потенциал
высших учебных заведений, позволяя им реализо-
вывать образовательные программы в соответствии
с концепцией «Университет 4.0». В данном контек-
сте значимую роль играет интерактивное обучение
языкам, в частности русскому.
Для формирования речевой компетенции пре-
подаватели применяют различные методики обуче-
ния. Однако наибольшую эффективность демон-
стрируют активные технологии обучения, которые
способствуют оперативному освоению, обновле-
нию и сопоставлению учебной и научно-методиче-
ской информации [1, с.15].
В казахстанских вузах на изучение русского
языка в рамках одного семестра отводится 45 ака-
демических часов, что не всегда соответствует тре-
бованиям совершенствования образовательного
процесса. Чаще всего обучение речевой деятельно-
сти ориентировано на так называемую «учебную
речь», которая, по мнению И.А. Зимней и Е.И. Пас-
сова [2, 3], не в полной мере обеспечивает субъект-
субъектное взаимодействие. Это означает, что та-
кой формат обучения не всегда можно рассматри-
вать как полноценное средство коммуникации. В
связи с этим представляется целесообразным ис-
пользование активных технологий обучения гово-
рению, максимально приближенных к реальной ре-
чевой практике.
Систематическое усвоение языкового матери-
ала, постоянная корреляция языковых фактов с ви-
зуальными и аудиальными образами, расширение
словарного запаса, а также обеспечение высокой
степени активности обучающихся — все это лишь
часть навыков, формируемых у студентов в про-
цессе интерактивного обучения речевой коммуни-
кации. Комплексное освоение данных аспектов
способствует последовательному развитию навы-
ков устной речи на русском языке как в профессио-
нальной сфере, так и в повседневном общении.
Znanstvena misel journal №100/2025 66
Актуальность данного исследования обуслов-
лена рядом факторов. Во-первых, традиционные
методы обучения устной речи не всегда демонстри-
руют высокую эффективность. Во-вторых, значи-
тельная часть учебного материала подается без
опоры на естественную языковую среду, что за-
трудняет усвоение коммуникативных моделей. В-
третьих, интерактивные формы обучения преиму-
щественно ориентированы на развитие навыков
письменной речи и чтения, в то время как форми-
рование устно-речевой компетенции остается недо-
статочно проработанным аспектом.
Предметом настоящего исследования является
анализ применения «метода Сократа» для развития
устно-речевых навыков в процессе обучения рус-
скому языку.
Материалы и методы исследования.
В процессе работы над данной статьей были
применены следующие методы исследования: ана-
литический, метод моделирования и статистиче-
ские методы.
Аналитический метод использовался для изу-
чения и систематизации научной литературы по
теме исследования. Эмпирические данные были по-
лучены в ходе анализа учебного процесса, что поз-
волило выявить особенности применения интерак-
тивных технологий в обучении устной речи. Метод
моделирования был использован для организации и
проведения обучения говорению с применением
Сократического метода. Статистические методы
позволили провести количественно-качественный
анализ результатов обучения, оценить динамику
формирования устно-речевых навыков у студентов.
Результаты исследования и их обсуждение.
Сократический метод представляет собой
диалогическую форму обучения, при которой один
из участников задает вопросы, а другой формули-
рует ответы. Основная цель задающего вопросы —
не только побудить собеседника к размышлению,
но и создать условия, при которых он самостоя-
тельно обнаружит возможные пробелы в своих зна-
ниях и, опираясь на уточняющие вопросы, найдет
верный ответ.
Метод Сократа нашел широкое применение в
различных образовательных подходах, ориентиро-
ванных на развитие критического мышления, аргу-
ментации и аналитических навыков. Его элементы
используются в следующих формах:
• Эвристическое обучение. Сократический
метод положил основу для эвристического под-
хода, основанного на поиске, экспериментах и са-
мостоятельных открытиях. Принципы эвристики
стали ключевыми в проблемно-ориентированном
обучении и феноменологическом обучении.
• Групповые дискуссии и кейс-метод. Ис-
пользование элементов метода Сократа способ-
ствует развитию критического мышления, способ-
ности к аргументации и коммуникативных навыков
обучающихся.
• Сократические семинары («Круги Со-
крата»). Данный формат представляет собой изу-
чение текстов путем активной интеллектуальной
дискуссии. В процессе взаимодействия учащиеся
совместно формулируют ответы на вопросы, анали-
зируют содержание и углубляют свои знания через
структурированный диалог.
• Интерактивное вопрошание. Данный ме-
тод ориентирован на формирование навыков поста-
новки правильных вопросов. Например, в юридиче-
ском образовании, распространенном в западных
странах, студенты анализируют исходные данные
(судебное решение, обстоятельства дела), после
чего преподаватель задает открытые вопросы. В
ходе обсуждения учащиеся высказывают свои аргу-
менты, подвергают их критическому анализу и оце-
нивают контраргументы.
Сократический диалог представляет собой
форму взаимодействия между преподавателем и
обучающимися, направленную на стимулирование
самостоятельного мышления. В ходе диалога пре-
подаватель выступает в роли модератора, формули-
рующего вопросы и направляющего ход обсужде-
ния. Учащиеся анализируют информацию, выдви-
гают гипотезы и аргументируют свои точки зрения.
Сократический диалог включает следующие
этапы:
1. Постановка вопроса. Преподаватель фор-
мулирует проблемный или открытый вопрос, сти-
мулирующий размышления.
2. Выдвижение гипотезы. Обучающийся вы-
сказывает свою точку зрения или предположение.
3. Критический анализ. Преподаватель ста-
вит под сомнение гипотезу, приводит контраргу-
менты и дополнительные вопросы. Обучающиеся
анализирует ситуацию, защищает свою позицию
или пересматривает ее.
4. Пересмотр гипотезы. Студенты принимает
или отвергает исходное предположение на основе
полученной информации.
5. Обсуждение итогов. Участники беседы
подводят итоги, формулируют выводы и обсуждают
возможные дальнейшие исследования или размыш-
ления по теме.
Использование Сократического метода в обра-
зовательном процессе способствует развитию
навыков логического анализа, аргументированного
высказывания и глубинного понимания изучаемых
концепций.
Ниже представляем некоторые этапы занятия
по развитию коммуникации на занятиях русского
языка методом Сократа.
1. Вводный этап (подготовка). Цель: Создать
мотивацию, настроить учащихся на размышление.
Действия преподавателя: обозначает тему урока;
формулирует проблемный вопрос или тезис, кото-
рый требует обсуждения; побуждает учеников к
размышлению через наводящие вопросы. Пример:
«Что значит быть грамотным человеком в совре-
менном мире?»
2. Этап уточняющих вопросов. Цель: Углубить
понимание темы, прояснить значения ключевых
понятий. Действия преподавателя: задает вопросы,
которые помогают раскрыть суть понятий; подтал-
кивает учеников к самостоятельному определению
терминов; поощряет уточняющие вопросы со сто-
Актуальность данного исследования обуслов-
лена рядом факторов. Во-первых, традиционные
методы обучения устной речи не всегда демонстри-
руют высокую эффективность. Во-вторых, значи-
тельная часть учебного материала подается без
опоры на естественную языковую среду, что за-
трудняет усвоение коммуникативных моделей. В-
третьих, интерактивные формы обучения преиму-
щественно ориентированы на развитие навыков
письменной речи и чтения, в то время как форми-
рование устно-речевой компетенции остается недо-
статочно проработанным аспектом.
Предметом настоящего исследования является
анализ применения «метода Сократа» для развития
устно-речевых навыков в процессе обучения рус-
скому языку.
Материалы и методы исследования.
В процессе работы над данной статьей были
применены следующие методы исследования: ана-
литический, метод моделирования и статистиче-
ские методы.
Аналитический метод использовался для изу-
чения и систематизации научной литературы по
теме исследования. Эмпирические данные были по-
лучены в ходе анализа учебного процесса, что поз-
волило выявить особенности применения интерак-
тивных технологий в обучении устной речи. Метод
моделирования был использован для организации и
проведения обучения говорению с применением
Сократического метода. Статистические методы
позволили провести количественно-качественный
анализ результатов обучения, оценить динамику
формирования устно-речевых навыков у студентов.
Результаты исследования и их обсуждение.
Сократический метод представляет собой
диалогическую форму обучения, при которой один
из участников задает вопросы, а другой формули-
рует ответы. Основная цель задающего вопросы —
не только побудить собеседника к размышлению,
но и создать условия, при которых он самостоя-
тельно обнаружит возможные пробелы в своих зна-
ниях и, опираясь на уточняющие вопросы, найдет
верный ответ.
Метод Сократа нашел широкое применение в
различных образовательных подходах, ориентиро-
ванных на развитие критического мышления, аргу-
ментации и аналитических навыков. Его элементы
используются в следующих формах:
• Эвристическое обучение. Сократический
метод положил основу для эвристического под-
хода, основанного на поиске, экспериментах и са-
мостоятельных открытиях. Принципы эвристики
стали ключевыми в проблемно-ориентированном
обучении и феноменологическом обучении.
• Групповые дискуссии и кейс-метод. Ис-
пользование элементов метода Сократа способ-
ствует развитию критического мышления, способ-
ности к аргументации и коммуникативных навыков
обучающихся.
• Сократические семинары («Круги Со-
крата»). Данный формат представляет собой изу-
чение текстов путем активной интеллектуальной
дискуссии. В процессе взаимодействия учащиеся
совместно формулируют ответы на вопросы, анали-
зируют содержание и углубляют свои знания через
структурированный диалог.
• Интерактивное вопрошание. Данный ме-
тод ориентирован на формирование навыков поста-
новки правильных вопросов. Например, в юридиче-
ском образовании, распространенном в западных
странах, студенты анализируют исходные данные
(судебное решение, обстоятельства дела), после
чего преподаватель задает открытые вопросы. В
ходе обсуждения учащиеся высказывают свои аргу-
менты, подвергают их критическому анализу и оце-
нивают контраргументы.
Сократический диалог представляет собой
форму взаимодействия между преподавателем и
обучающимися, направленную на стимулирование
самостоятельного мышления. В ходе диалога пре-
подаватель выступает в роли модератора, формули-
рующего вопросы и направляющего ход обсужде-
ния. Учащиеся анализируют информацию, выдви-
гают гипотезы и аргументируют свои точки зрения.
Сократический диалог включает следующие
этапы:
1. Постановка вопроса. Преподаватель фор-
мулирует проблемный или открытый вопрос, сти-
мулирующий размышления.
2. Выдвижение гипотезы. Обучающийся вы-
сказывает свою точку зрения или предположение.
3. Критический анализ. Преподаватель ста-
вит под сомнение гипотезу, приводит контраргу-
менты и дополнительные вопросы. Обучающиеся
анализирует ситуацию, защищает свою позицию
или пересматривает ее.
4. Пересмотр гипотезы. Студенты принимает
или отвергает исходное предположение на основе
полученной информации.
5. Обсуждение итогов. Участники беседы
подводят итоги, формулируют выводы и обсуждают
возможные дальнейшие исследования или размыш-
ления по теме.
Использование Сократического метода в обра-
зовательном процессе способствует развитию
навыков логического анализа, аргументированного
высказывания и глубинного понимания изучаемых
концепций.
Ниже представляем некоторые этапы занятия
по развитию коммуникации на занятиях русского
языка методом Сократа.
1. Вводный этап (подготовка). Цель: Создать
мотивацию, настроить учащихся на размышление.
Действия преподавателя: обозначает тему урока;
формулирует проблемный вопрос или тезис, кото-
рый требует обсуждения; побуждает учеников к
размышлению через наводящие вопросы. Пример:
«Что значит быть грамотным человеком в совре-
менном мире?»
2. Этап уточняющих вопросов. Цель: Углубить
понимание темы, прояснить значения ключевых
понятий. Действия преподавателя: задает вопросы,
которые помогают раскрыть суть понятий; подтал-
кивает учеников к самостоятельному определению
терминов; поощряет уточняющие вопросы со сто-
Znanstvena misel journal №100/2025 67
роны учащихся. Пример вопросов: Как вы понима-
ете слово «грамотность»? Включает ли грамот-
ность только знание орфографии и пунктуации?
3. Этап критического анализа и аргументации.
Цель: Развить способность к аргументации, крити-
ческому анализу и сравнению мнений. Действия
преподавателя: просит обучающихся приводить
примеры, подтверждающие их точку зрения; со-
здает ситуацию диалога между обучающимися; за-
дает контраргументирующие вопросы («А что,
если…?»). Пример: Почему важно быть грамотным
не только в письменной, но и в устной речи? Можно
ли считать грамотным человека, который исполь-
зует много заимствованных слов?
4. Этап рефлексии и выводов. Цель: Закрепить
основные идеи, подвести итоги обсуждения. Дей-
ствия преподавателя: просит студентов сформули-
ровать основные выводы; побуждает их оценить,
изменилось ли их мнение в ходе обсуждения; пред-
лагает сделать краткое письменное или устное за-
ключение. Пример: «Какие три главные идеи вы
вынесли из сегодняшнего занятия?»
5. Заключительный этап (применение знаний).
Цель: Закрепить навыки на практике. Действия пре-
подавателя: дает задание на самостоятельное раз-
мышление (написание эссе, подготовка мини-пре-
зентации, проведение дискуссии в парах); предла-
гает обсудить тему с точки зрения другой
дисциплины (например, с философской или соци-
альной позиции). Пример задания: Напишите не-
большой текст (5–7 предложений) на тему «Грамот-
ность в эпоху соцсетей» и обсудите его в группе.
Выводы.
Итак, Сократический метод способствует фор-
мированию у обучающихся навыков критического
мышления, аргументированной речи и осмыслен-
ного взаимодействия в процессе коммуникации.
Анализ представленных данных позволяет
сделать вывод о том, что интерактивное обучение в
образовательном процессе представляет собой
форму активного взаимодействия преподавателя и
студентов, основанную на взаимном влиянии. В
данном формате обучения ключевую роль играет
высокая степень активности обучающихся: они не
только расширяют границы взаимодействия с пре-
подавателем, но и повышают уровень коммуника-
ции между собой [4, с.105].
Эффективность образовательного процесса
обеспечивается при наличии следующих компо-
нентов:
• Субъекты сотрудничества – преподава-
тель и студенты, активно взаимодействующие в
рамках учебного процесса.
• Учебный материал – учебники, пособия и
другие дидактические ресурсы, обеспечивающие
содержание обучения.
• Образовательные ресурсы – инстру-
менты и средства, способствующие эффективному
усвоению знаний.
• Организационные мероприятия – ме-
тоды и формы учебной деятельности, направлен-
ные на координацию образовательного процесса.
Эффективность данного подхода обеспечива-
ется соблюдением следующих принципов:
• Формулирование вопросов. Преподава-
тель составляет вопросы таким образом, чтобы они
способствовали активному осмыслению материала.
• Активное слушание. Обучающиеся
должны внимательно воспринимать ответы одно-
группников, анализируя их содержание.
• Совместный поиск решений. В процессе
обсуждения студенты могут работать как индиви-
дуально, так и в группах, стремясь найти наиболее
аргументированные ответы, даже если они не все-
гда совпадают с объективной истиной.
• Культура диалога. Важно не только нахо-
дить правильные ответы, но и уважительно взаимо-
действовать с собеседниками, благодарить за уча-
стие и конструктивную аргументацию.
Таким образом, использование интерактивных
методов, в том числе Сократического метода, спо-
собствует повышению качества образовательного
процесса и развитию коммуникативных компетен-
ций обучающихся.
Список литературы
1. Бактыбаева А.Т. Виды работ по обучению
фонетике студентов-иностранцев (на примере элек-
тронного учебника «русский язык как иностранный
для студентов медицинского вуза») // Вектор науки
Тольяттинского государственного университета.
2017. № 2. С. 14-19.
2. Зимняя И.А., Мазаева И.А., Лаптева М.Д.
Коммуникативная компетентность, речевая дея-
тельность, вербальное общение. М.: Аспект Пресс,
2020. 400 с.
3. Пассов Е.И. Методика как наука будущего.
М.: Златоуст, 2015. 172 с.
4. Конструирование дефиниции категории
«интерактивное обучение» методом двухуровневой
триадической дешифровки категории // Известия
РГПУ им. А. И. Герцена. 2021. № 200. С. 101-114.
роны учащихся. Пример вопросов: Как вы понима-
ете слово «грамотность»? Включает ли грамот-
ность только знание орфографии и пунктуации?
3. Этап критического анализа и аргументации.
Цель: Развить способность к аргументации, крити-
ческому анализу и сравнению мнений. Действия
преподавателя: просит обучающихся приводить
примеры, подтверждающие их точку зрения; со-
здает ситуацию диалога между обучающимися; за-
дает контраргументирующие вопросы («А что,
если…?»). Пример: Почему важно быть грамотным
не только в письменной, но и в устной речи? Можно
ли считать грамотным человека, который исполь-
зует много заимствованных слов?
4. Этап рефлексии и выводов. Цель: Закрепить
основные идеи, подвести итоги обсуждения. Дей-
ствия преподавателя: просит студентов сформули-
ровать основные выводы; побуждает их оценить,
изменилось ли их мнение в ходе обсуждения; пред-
лагает сделать краткое письменное или устное за-
ключение. Пример: «Какие три главные идеи вы
вынесли из сегодняшнего занятия?»
5. Заключительный этап (применение знаний).
Цель: Закрепить навыки на практике. Действия пре-
подавателя: дает задание на самостоятельное раз-
мышление (написание эссе, подготовка мини-пре-
зентации, проведение дискуссии в парах); предла-
гает обсудить тему с точки зрения другой
дисциплины (например, с философской или соци-
альной позиции). Пример задания: Напишите не-
большой текст (5–7 предложений) на тему «Грамот-
ность в эпоху соцсетей» и обсудите его в группе.
Выводы.
Итак, Сократический метод способствует фор-
мированию у обучающихся навыков критического
мышления, аргументированной речи и осмыслен-
ного взаимодействия в процессе коммуникации.
Анализ представленных данных позволяет
сделать вывод о том, что интерактивное обучение в
образовательном процессе представляет собой
форму активного взаимодействия преподавателя и
студентов, основанную на взаимном влиянии. В
данном формате обучения ключевую роль играет
высокая степень активности обучающихся: они не
только расширяют границы взаимодействия с пре-
подавателем, но и повышают уровень коммуника-
ции между собой [4, с.105].
Эффективность образовательного процесса
обеспечивается при наличии следующих компо-
нентов:
• Субъекты сотрудничества – преподава-
тель и студенты, активно взаимодействующие в
рамках учебного процесса.
• Учебный материал – учебники, пособия и
другие дидактические ресурсы, обеспечивающие
содержание обучения.
• Образовательные ресурсы – инстру-
менты и средства, способствующие эффективному
усвоению знаний.
• Организационные мероприятия – ме-
тоды и формы учебной деятельности, направлен-
ные на координацию образовательного процесса.
Эффективность данного подхода обеспечива-
ется соблюдением следующих принципов:
• Формулирование вопросов. Преподава-
тель составляет вопросы таким образом, чтобы они
способствовали активному осмыслению материала.
• Активное слушание. Обучающиеся
должны внимательно воспринимать ответы одно-
группников, анализируя их содержание.
• Совместный поиск решений. В процессе
обсуждения студенты могут работать как индиви-
дуально, так и в группах, стремясь найти наиболее
аргументированные ответы, даже если они не все-
гда совпадают с объективной истиной.
• Культура диалога. Важно не только нахо-
дить правильные ответы, но и уважительно взаимо-
действовать с собеседниками, благодарить за уча-
стие и конструктивную аргументацию.
Таким образом, использование интерактивных
методов, в том числе Сократического метода, спо-
собствует повышению качества образовательного
процесса и развитию коммуникативных компетен-
ций обучающихся.
Список литературы
1. Бактыбаева А.Т. Виды работ по обучению
фонетике студентов-иностранцев (на примере элек-
тронного учебника «русский язык как иностранный
для студентов медицинского вуза») // Вектор науки
Тольяттинского государственного университета.
2017. № 2. С. 14-19.
2. Зимняя И.А., Мазаева И.А., Лаптева М.Д.
Коммуникативная компетентность, речевая дея-
тельность, вербальное общение. М.: Аспект Пресс,
2020. 400 с.
3. Пассов Е.И. Методика как наука будущего.
М.: Златоуст, 2015. 172 с.
4. Конструирование дефиниции категории
«интерактивное обучение» методом двухуровневой
триадической дешифровки категории // Известия
РГПУ им. А. И. Герцена. 2021. № 200. С. 101-114.
Znanstvena misel journal №100/2025 68
PHILOLOGY
SEMANTICS AND FUNCTIONAL NATURE OF EUPHE MISMS IN THE MODERN UKRAINIAN
LANGUAGE: TRANSFORMATIONS, TRENDS AND CULTURAL DIMENSION
Marianko Ya.
Odesa State Academy of Civil Engineering and Architecture,
PhD, Associate Professor
Formanova S.
Odesa State Academy of Civil Engineering and Architecture,
DSc (Linguistics), Professor
Kartel T.
Odesa State Academy of Civil Engineering and Architecture,
Candidate of Pedagogical Science, Associate Professor
Stanchyk Ye.
Odesa State Academy of Civil Engineering and Architecture,
Senior Lecturer
DOI: 10.5281/zenodo.15099938
Abstract
The article analyzes the semantic and functional features of euphemisms in the modern Ukrainian language.
The authors examine in detail the processes of euphemization that have replaced the invective, swearing, vulgar,
coarse, stylistically reduced vocabulary that has been openly dominating society since the early 90s of the twentieth
century. The authors substantiate that the term “euphemism” is used to denote the euphony of speech. It is used
for indirect, hidden, softened, polite designation of certain objects, phenomena, actions instead of their direct name.
Thus, “euphemization” in the Ukrainian language is formed on the basis of the integral lexical and semantic system
of the language and human knowledge based on personal and social experience.
Keywords: euphemism, structure of euphemisms, euphemization, invective, coarse vocabulary, stylistically
reduced vocabulary, non-literary vocabulary, “okayness”, transformation of speech, language interaction, models
of communication, language ethics.
The modern world is in a state of continuous
change, driven by the rapid development of new tech-
nologies, globalization processes, accelerating pace of
life, and growing information pressure. These factors
not only affect the way of life, but also form a new lin-
guistic reality, where linguistic behavior is undergoing
transformations that shift traditional language norms
and generate new models of communication. Language
is becoming both a mirror and a catalyst for global so-
cio-cultural change, gaining flexibility, dynamism, and
reactiveness in response to the challenges of the times.
However, this flexibility often has a twofold char-
acter. On the one hand, speech reflects social tensions,
a crisis of moral values, and the aggressiveness of the
social environment, which is manifested in the spread
of non-literary vocabulary: rude statements, foul lan-
guage, and disrespectful remarks. This phenomenon
has become a kind of “pandemic” of our time, destroy-
ing the cultural basis of language communication. On
the other hand, there is a growing demand for cleansing
the linguistic space through the process of euphemiza-
tion - replacing rude or taboo words with more accepta-
ble, neutral, and sometimes sophisticated expressions.
An authoritative English dictionary defines euphe-
mism as the art of using pleasant and inoffensive words
and phrases instead of those that may denote something
unpleasant or cause offense. Thus, euphemisms are lex-
ical items that are born as a result of such a linguistic
transformation [23]. At the same time, as defined by the
Dictionary of the Royal Spanish Academy, it is the re-
sult of a delicate softening or refined embellishment of
concepts whose direct name may be perceived as rude
or offensive [21]. In the Dictionary of Foreign Lan-
guage Words edited by O. Melnychuk, euphemization
is defined as an exquisite art of linguistic substitution,
which involves the replacement of words with a rude or
obscene meaning with expressions that convey the
same idea in a softened, refined or veiled form [8,
p.231]. In modern linguistics, the problem of studying
non-literary vocabulary occupies a significant place
and attracts the attention of many scholars.
There are numerous works in linguistics devoted
to the study of euphemisms. The study of euphemisms
was initiated by such prominent scholars as H. Paul, J.
Vendryes, S. Bruno, C. Kenny, Ch. Bally, N. Gali de
Parateza, E. Benveniste, L. Bloomfield, S. Vidlak, I.
Halperin, B. Larin, H. Nirop. The works of V. Zhelvis,
A. Katsev, B. Cooper, J. Nieman and C. Silver, L. Kry-
sin, G. Kuzhym, V. Zabotkin, V. Moskvin are devoted
to the development of this issue. Euphemisms as spe-
cial units of language have been studied by such do-
mestic scholars as O. Yanush [6], V. Velykoroda [1],
L. Yefimov [4], L. Stavytska [15], I. Mileva [9], as well
as by such foreign researchers as: G. Orwell, R. Speirs,
L. Artyushkina, K. Ham. Particularly significant is the
contribution of O. Morokhovsky, who analyzed the
phenomenon of non-literary vocabulary in depth. In his
works, he defined it as stylistically reduced and identi-
fied its main types, such as slangisms, dialectisms, ar-
gotisms, professionalisms, vulgarisms, colloquialisms,
etc. His approach allows not only to systematize these
linguistic phenomena, but also to understand their func-
tional significance in speech [10].
PHILOLOGY
SEMANTICS AND FUNCTIONAL NATURE OF EUPHE MISMS IN THE MODERN UKRAINIAN
LANGUAGE: TRANSFORMATIONS, TRENDS AND CULTURAL DIMENSION
Marianko Ya.
Odesa State Academy of Civil Engineering and Architecture,
PhD, Associate Professor
Formanova S.
Odesa State Academy of Civil Engineering and Architecture,
DSc (Linguistics), Professor
Kartel T.
Odesa State Academy of Civil Engineering and Architecture,
Candidate of Pedagogical Science, Associate Professor
Stanchyk Ye.
Odesa State Academy of Civil Engineering and Architecture,
Senior Lecturer
DOI: 10.5281/zenodo.15099938
Abstract
The article analyzes the semantic and functional features of euphemisms in the modern Ukrainian language.
The authors examine in detail the processes of euphemization that have replaced the invective, swearing, vulgar,
coarse, stylistically reduced vocabulary that has been openly dominating society since the early 90s of the twentieth
century. The authors substantiate that the term “euphemism” is used to denote the euphony of speech. It is used
for indirect, hidden, softened, polite designation of certain objects, phenomena, actions instead of their direct name.
Thus, “euphemization” in the Ukrainian language is formed on the basis of the integral lexical and semantic system
of the language and human knowledge based on personal and social experience.
Keywords: euphemism, structure of euphemisms, euphemization, invective, coarse vocabulary, stylistically
reduced vocabulary, non-literary vocabulary, “okayness”, transformation of speech, language interaction, models
of communication, language ethics.
The modern world is in a state of continuous
change, driven by the rapid development of new tech-
nologies, globalization processes, accelerating pace of
life, and growing information pressure. These factors
not only affect the way of life, but also form a new lin-
guistic reality, where linguistic behavior is undergoing
transformations that shift traditional language norms
and generate new models of communication. Language
is becoming both a mirror and a catalyst for global so-
cio-cultural change, gaining flexibility, dynamism, and
reactiveness in response to the challenges of the times.
However, this flexibility often has a twofold char-
acter. On the one hand, speech reflects social tensions,
a crisis of moral values, and the aggressiveness of the
social environment, which is manifested in the spread
of non-literary vocabulary: rude statements, foul lan-
guage, and disrespectful remarks. This phenomenon
has become a kind of “pandemic” of our time, destroy-
ing the cultural basis of language communication. On
the other hand, there is a growing demand for cleansing
the linguistic space through the process of euphemiza-
tion - replacing rude or taboo words with more accepta-
ble, neutral, and sometimes sophisticated expressions.
An authoritative English dictionary defines euphe-
mism as the art of using pleasant and inoffensive words
and phrases instead of those that may denote something
unpleasant or cause offense. Thus, euphemisms are lex-
ical items that are born as a result of such a linguistic
transformation [23]. At the same time, as defined by the
Dictionary of the Royal Spanish Academy, it is the re-
sult of a delicate softening or refined embellishment of
concepts whose direct name may be perceived as rude
or offensive [21]. In the Dictionary of Foreign Lan-
guage Words edited by O. Melnychuk, euphemization
is defined as an exquisite art of linguistic substitution,
which involves the replacement of words with a rude or
obscene meaning with expressions that convey the
same idea in a softened, refined or veiled form [8,
p.231]. In modern linguistics, the problem of studying
non-literary vocabulary occupies a significant place
and attracts the attention of many scholars.
There are numerous works in linguistics devoted
to the study of euphemisms. The study of euphemisms
was initiated by such prominent scholars as H. Paul, J.
Vendryes, S. Bruno, C. Kenny, Ch. Bally, N. Gali de
Parateza, E. Benveniste, L. Bloomfield, S. Vidlak, I.
Halperin, B. Larin, H. Nirop. The works of V. Zhelvis,
A. Katsev, B. Cooper, J. Nieman and C. Silver, L. Kry-
sin, G. Kuzhym, V. Zabotkin, V. Moskvin are devoted
to the development of this issue. Euphemisms as spe-
cial units of language have been studied by such do-
mestic scholars as O. Yanush [6], V. Velykoroda [1],
L. Yefimov [4], L. Stavytska [15], I. Mileva [9], as well
as by such foreign researchers as: G. Orwell, R. Speirs,
L. Artyushkina, K. Ham. Particularly significant is the
contribution of O. Morokhovsky, who analyzed the
phenomenon of non-literary vocabulary in depth. In his
works, he defined it as stylistically reduced and identi-
fied its main types, such as slangisms, dialectisms, ar-
gotisms, professionalisms, vulgarisms, colloquialisms,
etc. His approach allows not only to systematize these
linguistic phenomena, but also to understand their func-
tional significance in speech [10].
Znanstvena misel journal №100/2025 69
Prof. S. Formanova has made a significant contri-
bution to the field of invective vocabulary and its func-
tioning in the Ukrainian language. In her opinion, “The
criterion of invective depends on the semantics of the
lexemes contained in the statement, on stylistic means,
since the stylistic characteristics of the word are closely
related to the emotional and expressive characteristics
and are included as a special component in the structure
of the word meaning” [17, p.419]. Such a scientific
contribution not only expands the horizons of modern
linguistics, but also allows us to better understand the
linguistic mechanisms that reflect the realities of soci-
ety, its cultural, social, and communicative features.
The study of non-literary vocabulary is not just an anal-
ysis of the linguistic “periphery” but also the key to un-
derstanding the very essence of language as a living and
multifaceted phenomenon.
Euphemization is becoming not only a reflection
of the public desire for harmony and culture of speech,
but also evidence of fatigue from the monotony of ag-
gressive language forms that have lost their original
emotional power. In this context, the issue of the bal-
ance between freedom of expression and compliance
with language ethics is particularly relevant. According
to researchers, in many European countries, the linguis-
tic environment is increasingly inclined to search for
new forms of creative expression that avoid vulgarity
and shock. The transformation of speech in the modern
world is not only a linguistic phenomenon, but also a
social challenge that requires deep interdisciplinary re-
flection. Today, language is not just a means of com-
munication, but a powerful tool of influence that shapes
social consciousness, worldview, and culture. Under-
standing these processes is extremely important for pre-
serving the national linguistic identity, affirming cul-
tural values and building a qualitatively new communi-
cation space free from aggression and destructive
elements.
The study of euphemisms in the Ukrainian lan-
guage, unfortunately, has not yet received sufficient at-
tention in the scientific community. Despite the rele-
vance of this topic in the context of changes in modern
linguistic culture and the growing need of society for
sophisticated, culturally acceptable ways of expressing
itself, there are virtually no thorough works on this is-
sue. There are only isolated references and attempts to
analyze euphemisms in dictionaries, reference books,
textbooks, and on the basis of individual dialects.
Among the few researchers who have touched upon this
topic, we should mention Professor Hryhorii Arkushyn,
whose work is devoted to the study of euphemisms in
dialectal vocabulary [13]. His contribution is important
because the analysis of dialects allows us to identify
unique features of the use of euphemisms related to lo-
cal traditions, socio-cultural norms, and linguistic pref-
erences. However, this study, although valuable, does
not cover the entirety of the problem of euphemization
in the Ukrainian literary language, official business
style, or mass communication. At the present stage of
the Ukrainian language's development, when the spirit
of the nation is being tempered in the crucible of hard-
ship, we are witnessing an alarming trend: the coarsen-
ing of the language. The term “coarsening of the vocab-
ulary” does not have a clearly defined moment of ap-
pearance in Ukrainian linguistic literature. It was
formed as a natural stage in the development of linguis-
tic terminology aimed at describing the stylistic fea-
tures of the language [11].
In works devoted to the style and culture of
speech, coarseness is considered in the context of con-
cepts such as “coarse vocabulary” or “reduced vocabu-
lary”. These terms are used to refer to words or expres-
sions with a rough or reduced emotional and expressive
coloration. The educational materials state that vernac-
ular vocabulary includes coarse, reduced vocabulary
that, although it belongs to the common language, is not
approved due to ethical or social norms. B. Kovalenko
separately considers colloquial, vulgar, swear and ver-
nacular vocabulary, and includes colloquial, vernacu-
lar, slang vocabulary, as well as swear and obscene
words in the stylistically reduced vocabulary. He be-
lieves that “the use of stylistically reduced vocabulary
(colloquial, vernacular, slang, dialectal, vulgar, swear
words) in the language of journalism in the late twenti-
eth and early twenty-first centuries is one of its im-
portant components.” According to him, such vocabu-
lary performs, firstly, evaluative and expressive func-
tions; secondly, it contributes to the realization of the
principle of dialogic speech, i.e., contact with the
reader, because the use of such vocabulary is a means
of stylizing informal, relaxed, familial communication;
thirdly, the use of stylistically reduced vocabulary in
the language of the media is a means of attracting the
reader's attention [5, p.8-9]. Thus, the term “coarsening
of the vocabulary” is an integral part of linguistic ter-
minology that emerged to denote phenomena associ-
ated with the use of coarse language. At the same time,
it has no specific author or exact date of origin. This
phenomenon has deep roots in the complex realities of
our time. Martial law, constant threat, instability and
uncertainty create an atmosphere of tension in which
every word becomes a reflection of human pain and
fear. Our language, which has always been a source of
tenderness and inspiration, is forced to take the brunt of
the trials that the Ukrainian people have endured. This
coarsening is not just a consequence of external circum-
stances. It is the voice of a wounded soul, a cry that is
heard in response to the burden of war trauma, to the
feelings of loss and guilt that weigh on people. At a
time when every moment is full of struggle and every
day brings new challenges, language becomes a shield
that protects the heart, but at the same time loses its
grace and beauty. Social isolation exacerbates this
problem. People who feel hopeless, afraid, or confused
often withdraw into themselves, distancing themselves
from communication. Silence becomes their refuge,
and words become the sword they use to fight off the
reality around them. This silence gives rise to a coarse-
ness that reflects the deep wounds of society like a mir-
ror.
However, language is more than just a means of
communication. It is the soul of a nation, its song and
prayer. If we allow coarseness to take root, it will not
only be a linguistic loss, but also a moral challenge to
our identity. We should remember that, despite all the
difficulties, the word itself has the power to heal and
unite. Reviving the spirituality and culture of speech is
Prof. S. Formanova has made a significant contri-
bution to the field of invective vocabulary and its func-
tioning in the Ukrainian language. In her opinion, “The
criterion of invective depends on the semantics of the
lexemes contained in the statement, on stylistic means,
since the stylistic characteristics of the word are closely
related to the emotional and expressive characteristics
and are included as a special component in the structure
of the word meaning” [17, p.419]. Such a scientific
contribution not only expands the horizons of modern
linguistics, but also allows us to better understand the
linguistic mechanisms that reflect the realities of soci-
ety, its cultural, social, and communicative features.
The study of non-literary vocabulary is not just an anal-
ysis of the linguistic “periphery” but also the key to un-
derstanding the very essence of language as a living and
multifaceted phenomenon.
Euphemization is becoming not only a reflection
of the public desire for harmony and culture of speech,
but also evidence of fatigue from the monotony of ag-
gressive language forms that have lost their original
emotional power. In this context, the issue of the bal-
ance between freedom of expression and compliance
with language ethics is particularly relevant. According
to researchers, in many European countries, the linguis-
tic environment is increasingly inclined to search for
new forms of creative expression that avoid vulgarity
and shock. The transformation of speech in the modern
world is not only a linguistic phenomenon, but also a
social challenge that requires deep interdisciplinary re-
flection. Today, language is not just a means of com-
munication, but a powerful tool of influence that shapes
social consciousness, worldview, and culture. Under-
standing these processes is extremely important for pre-
serving the national linguistic identity, affirming cul-
tural values and building a qualitatively new communi-
cation space free from aggression and destructive
elements.
The study of euphemisms in the Ukrainian lan-
guage, unfortunately, has not yet received sufficient at-
tention in the scientific community. Despite the rele-
vance of this topic in the context of changes in modern
linguistic culture and the growing need of society for
sophisticated, culturally acceptable ways of expressing
itself, there are virtually no thorough works on this is-
sue. There are only isolated references and attempts to
analyze euphemisms in dictionaries, reference books,
textbooks, and on the basis of individual dialects.
Among the few researchers who have touched upon this
topic, we should mention Professor Hryhorii Arkushyn,
whose work is devoted to the study of euphemisms in
dialectal vocabulary [13]. His contribution is important
because the analysis of dialects allows us to identify
unique features of the use of euphemisms related to lo-
cal traditions, socio-cultural norms, and linguistic pref-
erences. However, this study, although valuable, does
not cover the entirety of the problem of euphemization
in the Ukrainian literary language, official business
style, or mass communication. At the present stage of
the Ukrainian language's development, when the spirit
of the nation is being tempered in the crucible of hard-
ship, we are witnessing an alarming trend: the coarsen-
ing of the language. The term “coarsening of the vocab-
ulary” does not have a clearly defined moment of ap-
pearance in Ukrainian linguistic literature. It was
formed as a natural stage in the development of linguis-
tic terminology aimed at describing the stylistic fea-
tures of the language [11].
In works devoted to the style and culture of
speech, coarseness is considered in the context of con-
cepts such as “coarse vocabulary” or “reduced vocabu-
lary”. These terms are used to refer to words or expres-
sions with a rough or reduced emotional and expressive
coloration. The educational materials state that vernac-
ular vocabulary includes coarse, reduced vocabulary
that, although it belongs to the common language, is not
approved due to ethical or social norms. B. Kovalenko
separately considers colloquial, vulgar, swear and ver-
nacular vocabulary, and includes colloquial, vernacu-
lar, slang vocabulary, as well as swear and obscene
words in the stylistically reduced vocabulary. He be-
lieves that “the use of stylistically reduced vocabulary
(colloquial, vernacular, slang, dialectal, vulgar, swear
words) in the language of journalism in the late twenti-
eth and early twenty-first centuries is one of its im-
portant components.” According to him, such vocabu-
lary performs, firstly, evaluative and expressive func-
tions; secondly, it contributes to the realization of the
principle of dialogic speech, i.e., contact with the
reader, because the use of such vocabulary is a means
of stylizing informal, relaxed, familial communication;
thirdly, the use of stylistically reduced vocabulary in
the language of the media is a means of attracting the
reader's attention [5, p.8-9]. Thus, the term “coarsening
of the vocabulary” is an integral part of linguistic ter-
minology that emerged to denote phenomena associ-
ated with the use of coarse language. At the same time,
it has no specific author or exact date of origin. This
phenomenon has deep roots in the complex realities of
our time. Martial law, constant threat, instability and
uncertainty create an atmosphere of tension in which
every word becomes a reflection of human pain and
fear. Our language, which has always been a source of
tenderness and inspiration, is forced to take the brunt of
the trials that the Ukrainian people have endured. This
coarsening is not just a consequence of external circum-
stances. It is the voice of a wounded soul, a cry that is
heard in response to the burden of war trauma, to the
feelings of loss and guilt that weigh on people. At a
time when every moment is full of struggle and every
day brings new challenges, language becomes a shield
that protects the heart, but at the same time loses its
grace and beauty. Social isolation exacerbates this
problem. People who feel hopeless, afraid, or confused
often withdraw into themselves, distancing themselves
from communication. Silence becomes their refuge,
and words become the sword they use to fight off the
reality around them. This silence gives rise to a coarse-
ness that reflects the deep wounds of society like a mir-
ror.
However, language is more than just a means of
communication. It is the soul of a nation, its song and
prayer. If we allow coarseness to take root, it will not
only be a linguistic loss, but also a moral challenge to
our identity. We should remember that, despite all the
difficulties, the word itself has the power to heal and
unite. Reviving the spirituality and culture of speech is
Znanstvena misel journal №100/2025 70
not only everyone's duty, but also the path to the inner
renewal of the entire nation. The Ukrainian language
deserves to sound proud and majestic, even in the dark-
est times. After all, it is through the word that we bring
our invincibility, our love and faith in victory and a bet-
ter future to the world [19].
With its Western orientation, modern society is
gaining popularity for the so-called “окейність” (okay-
ness) - the illusion of impeccability that hides a deep
emotional emptiness. A person smiles, demonstrates
success, assures everyone that everything is fine, but at
the same time, mental discomfort is filled with danger-
ous substitutes: alcohol, drugs, gambling, limitless im-
mersion in the virtual world, strict diets, or even turning
to psychics and fortune tellers. This search for tempo-
rary salvation, devoid of depth and true healing, is be-
coming an alarming signal of our time.
The term “окейність” (okayness) is not officially
established in linguistic science or academic discourse,
which makes it difficult to identify its specific author.
In all likelihood, this word was born naturally in the
womb of colloquial speech, as a sophisticated and at the
same time ironic neologism formed by analogy with
other abstract categories formed by the suffix “-ність”
(-ness). Its popularity can be attributed to the creative
pursuits of Ukrainian bloggers, writers, or publicists
who bravely experiment with language forms. Such
lexical innovations often arise in casual conversational
or cultural contexts, and then, like linguistic travelers,
they penetrate the broader public discourse. If a word
has found its place in literature, the Internet, or the cul-
tural environment, it is likely that its popularization is
due to one of the most prominent figures in the contem-
porary cultural scene. The term “okayness” finds its ap-
plication in the context of transactional analysis (Trans-
actional analysis is an analysis of communication [21])
as a deep symbol of the concept of “OK positions” that
reflect a person's fundamental attitudes toward himself
or herself and others. This idea is the cornerstone of the
theory created by the prominent American psychiatrist
Eric Berne in the 1950s [12].
In Ukrainian psychological practice, “окейність”
(okayness) is a tool for denoting a state of harmonious
self-acceptance and positive attitude toward others. Ac-
cording to the materials of the Ukrainian Association of
Transactional Analysis, special attention is paid to the
study of OK-ness in the context of the development of
autonomy and internal freedom [25]. Despite the lack
of precise information about the author who first inte-
grated the term “okayness” into the Ukrainian psycho-
logical vocabulary, its active use is evidence of the ad-
aptation and creative development of classical concepts
of transactional analysis within the Ukrainian academic
and practical community. This “everything is under
control” lifestyle inevitably leads to serious conse-
quences. Phobias, deep depressions, nervous break-
downs, and chronic fatigue not only erode a person's
physical condition but also leave a mark on their soul.
Irritability, aggression, sleep disorders, loss of perfor-
mance and memory - all of these become inherent com-
panions of those who forget about their true needs un-
der the burden of social expectations. This anxiety man-
ifests itself most painfully in families. It not only affects
parents, who, tired and exhausted, try to live up to the
standards of a “successful life,” but also passes on to
their children, who grow up in an environment of fear
and constant tension. This vicious circle of anxiety and
exhaustion is the challenge posed by the modern culture
of “okayness.” And only a return to sincerity, true val-
ues, and care for the inner world can be the key to
breaking this vicious cycle.
At the lexical level, the coarsening of speech ap-
pears as an alarming symptom of spiritual decline, ex-
pressed in the growing use of coarse vernacular and
slang words and expressions. Words that used to be
marginal (Marginality (lat. margo, marginis, edge,
boundary) is the boundary of a person's presence in a
certain social community, which affects the psyche and
lifestyle [6]) are now confidently occupying a place in
everyday communication, journalism, and even the me-
dia space. “Сука” (suka) (bitch), “наволоч” (navo-
loch) (scum), “покидьок” (pokydiok) (bastard), and
expressions such as “відмазатись” (vidmazatys’) (get
away with it), “вішати лапшу на вуха” (vishaty lap-
shu na vukha) (sell a bill of goods) are no longer just
features of street vocabulary; they are increasingly
heard on radio and television programs and read in jour-
nalistic texts. This linguistic pollution indicates deep
cracks in the cultural foundation of modern society.
“The looseness, ease, and irregularity of everyday
speech leaves its mark on the design of statements,
which affects the selection and use of invective. This
indicates the unculturedness of the speakers who allow
themselves freedom, spontaneity, unnaturalness, anar-
chy and spontaneity in their speech” [18].
The speech of modern Ukrainians is increasingly
dominated not by the desire for sophistication, but by a
thirst for an emotional explosion, for an instant and
sharp impression. Invective, which has become the
voice of daily tension, aggression, and discontent, is ac-
tively replacing the literary language, destroying its
natural harmony. What is especially dangerous is that
this trend is increasingly being consolidated by the in-
fluence of the mass media. Instead of nurturing high
ideals and popularizing cultural language patterns, ra-
dio and television pick up coarse vocabulary, making it
the norm.
The fact is that in the 1990s, the ban on the use of
obscene vocabulary was lifted, and thus it entered liter-
ature, being used in various functions. The simplest of
these is the realistic rendering of colloquial speech: if
people swear in private life, it would be strange if they
did not do so in books. Some authors' characters do not
abuse obscene vocabulary (for example, it is partially
present in the books by Yurko Izdryk, Stepan Protsiuk,
Maria Matios, Oksana Zabuzhko, and Viktoriia Ko-
nonenko), while others have strong language in their
characters' speech (works by Liubko Deresh, Yuriy An-
drukhovych, Les Podervyansky, Serhiy Zhadan, and
others). There are also punk and rock bands that base
their lyrics on obscene vocabulary (Greenjolly, Sektor
Gaza, TNMK, Leningrad, Zdob si Zdub). Thus, the
pragmatics of invective is conditioned by the presence
of a negative assessment and an object of insult” [18,
p.242-243].
This process is not just a linguistic decline, it is a
challenge to our identity and cultural heritage. After all,
language, as a mirror of the soul of a nation, can reflect
not only everyone's duty, but also the path to the inner
renewal of the entire nation. The Ukrainian language
deserves to sound proud and majestic, even in the dark-
est times. After all, it is through the word that we bring
our invincibility, our love and faith in victory and a bet-
ter future to the world [19].
With its Western orientation, modern society is
gaining popularity for the so-called “окейність” (okay-
ness) - the illusion of impeccability that hides a deep
emotional emptiness. A person smiles, demonstrates
success, assures everyone that everything is fine, but at
the same time, mental discomfort is filled with danger-
ous substitutes: alcohol, drugs, gambling, limitless im-
mersion in the virtual world, strict diets, or even turning
to psychics and fortune tellers. This search for tempo-
rary salvation, devoid of depth and true healing, is be-
coming an alarming signal of our time.
The term “окейність” (okayness) is not officially
established in linguistic science or academic discourse,
which makes it difficult to identify its specific author.
In all likelihood, this word was born naturally in the
womb of colloquial speech, as a sophisticated and at the
same time ironic neologism formed by analogy with
other abstract categories formed by the suffix “-ність”
(-ness). Its popularity can be attributed to the creative
pursuits of Ukrainian bloggers, writers, or publicists
who bravely experiment with language forms. Such
lexical innovations often arise in casual conversational
or cultural contexts, and then, like linguistic travelers,
they penetrate the broader public discourse. If a word
has found its place in literature, the Internet, or the cul-
tural environment, it is likely that its popularization is
due to one of the most prominent figures in the contem-
porary cultural scene. The term “okayness” finds its ap-
plication in the context of transactional analysis (Trans-
actional analysis is an analysis of communication [21])
as a deep symbol of the concept of “OK positions” that
reflect a person's fundamental attitudes toward himself
or herself and others. This idea is the cornerstone of the
theory created by the prominent American psychiatrist
Eric Berne in the 1950s [12].
In Ukrainian psychological practice, “окейність”
(okayness) is a tool for denoting a state of harmonious
self-acceptance and positive attitude toward others. Ac-
cording to the materials of the Ukrainian Association of
Transactional Analysis, special attention is paid to the
study of OK-ness in the context of the development of
autonomy and internal freedom [25]. Despite the lack
of precise information about the author who first inte-
grated the term “okayness” into the Ukrainian psycho-
logical vocabulary, its active use is evidence of the ad-
aptation and creative development of classical concepts
of transactional analysis within the Ukrainian academic
and practical community. This “everything is under
control” lifestyle inevitably leads to serious conse-
quences. Phobias, deep depressions, nervous break-
downs, and chronic fatigue not only erode a person's
physical condition but also leave a mark on their soul.
Irritability, aggression, sleep disorders, loss of perfor-
mance and memory - all of these become inherent com-
panions of those who forget about their true needs un-
der the burden of social expectations. This anxiety man-
ifests itself most painfully in families. It not only affects
parents, who, tired and exhausted, try to live up to the
standards of a “successful life,” but also passes on to
their children, who grow up in an environment of fear
and constant tension. This vicious circle of anxiety and
exhaustion is the challenge posed by the modern culture
of “okayness.” And only a return to sincerity, true val-
ues, and care for the inner world can be the key to
breaking this vicious cycle.
At the lexical level, the coarsening of speech ap-
pears as an alarming symptom of spiritual decline, ex-
pressed in the growing use of coarse vernacular and
slang words and expressions. Words that used to be
marginal (Marginality (lat. margo, marginis, edge,
boundary) is the boundary of a person's presence in a
certain social community, which affects the psyche and
lifestyle [6]) are now confidently occupying a place in
everyday communication, journalism, and even the me-
dia space. “Сука” (suka) (bitch), “наволоч” (navo-
loch) (scum), “покидьок” (pokydiok) (bastard), and
expressions such as “відмазатись” (vidmazatys’) (get
away with it), “вішати лапшу на вуха” (vishaty lap-
shu na vukha) (sell a bill of goods) are no longer just
features of street vocabulary; they are increasingly
heard on radio and television programs and read in jour-
nalistic texts. This linguistic pollution indicates deep
cracks in the cultural foundation of modern society.
“The looseness, ease, and irregularity of everyday
speech leaves its mark on the design of statements,
which affects the selection and use of invective. This
indicates the unculturedness of the speakers who allow
themselves freedom, spontaneity, unnaturalness, anar-
chy and spontaneity in their speech” [18].
The speech of modern Ukrainians is increasingly
dominated not by the desire for sophistication, but by a
thirst for an emotional explosion, for an instant and
sharp impression. Invective, which has become the
voice of daily tension, aggression, and discontent, is ac-
tively replacing the literary language, destroying its
natural harmony. What is especially dangerous is that
this trend is increasingly being consolidated by the in-
fluence of the mass media. Instead of nurturing high
ideals and popularizing cultural language patterns, ra-
dio and television pick up coarse vocabulary, making it
the norm.
The fact is that in the 1990s, the ban on the use of
obscene vocabulary was lifted, and thus it entered liter-
ature, being used in various functions. The simplest of
these is the realistic rendering of colloquial speech: if
people swear in private life, it would be strange if they
did not do so in books. Some authors' characters do not
abuse obscene vocabulary (for example, it is partially
present in the books by Yurko Izdryk, Stepan Protsiuk,
Maria Matios, Oksana Zabuzhko, and Viktoriia Ko-
nonenko), while others have strong language in their
characters' speech (works by Liubko Deresh, Yuriy An-
drukhovych, Les Podervyansky, Serhiy Zhadan, and
others). There are also punk and rock bands that base
their lyrics on obscene vocabulary (Greenjolly, Sektor
Gaza, TNMK, Leningrad, Zdob si Zdub). Thus, the
pragmatics of invective is conditioned by the presence
of a negative assessment and an object of insult” [18,
p.242-243].
This process is not just a linguistic decline, it is a
challenge to our identity and cultural heritage. After all,
language, as a mirror of the soul of a nation, can reflect
Znanstvena misel journal №100/2025 71
either greatness or confusion and chaos. The coarsening
of the vocabulary is not only a decline in the aesthetics
of speech, but also a dangerous signal of spiritual fa-
tigue, when meaningful words are replaced by harsh-
ness and rudeness.
But despite all this, the Ukrainian language has the
power to revive from this state. Its richness, depth and
melody are an asset that we must preserve despite all
the challenges. Every word that sounds literary and re-
fined is a step towards preserving our national dignity,
our connection to history and the future. Roughness is
a shadow that dissipates before the light of sincere con-
cern for the culture of words. Thus, the modern world
is faced with an alarming reality where aggressiveness
in language communication is becoming almost the
norm. The sharpness, harshness, and sometimes ruth-
less directness of statements are increasingly replacing
the prudence, wisdom, and tact that are inherent in a
high linguistic culture. At this moment, when words
cease to be a bridge and become a weapon, euphemisms
enter the arena, a sophisticated gift of language de-
signed to restore harmony in communication. Their no-
ble purpose is to smooth out the sharp edges in state-
ments, to replace harsh or undesirable expressions with
neutral and refined forms.
In the scientific literature, we find various defini-
tions of euphemisms. А. Volkov notes that euphemisms
most often have a satirical or humorous meaning. “A
euphemism (Greek: euphemismos - mitigation) is a
purely linguistic type of metonymy: a word, expres-
sion, or phraseology that is replaced by it is a forbidden
(taboo) or undesirable one for certain (religious, super-
stitious, ethical, aesthetic, censorship, etc.) reasons.
Without changing the meaning, the euphemism re-
places the linguistic form of the expression, weakens
the emotional coloring (нерозумний – дурний) (nero-
zumnyi – durnyi) (foolish - stupid), softens its unfortu-
nate meaning (брехати – казати неправду,
відхилятися від істини, везти москаля, тумана
перти) (brekhaty – kazaty nepravdu, vidhyliatysia vid
istyny, vezty moskalia, tumana perty) (to lie - to tell a
lie, to deviate from the truth, to spin a tale, to fog)” [2].
Euphemisms appear in the language as sophisti-
cated creations of speech culture when there is an ur-
gent need to soften a statement, avoid rudeness and
avoid hurting another person. They are a kind of shield
of humanity designed to preserve harmony in commu-
nication, enabling us to express even the most complex
truths with delicacy and dignity. They are not just
words or phrases, they are tools of language that reflect
high moral ideals, ethical norms, and the deep connec-
tion between language and the human soul. Euphe-
misms prove that language can be not only a means of
transmitting information, but also an art that elevates
everydayness to the level of beauty and harmony [20].
Both in everyday speech and in the language of fiction,
euphemisms acquire aesthetic sophistication, becoming
a symbol of linguistic skill and cultural maturity. They
have a hidden talent for turning the sharp into the soft,
the harsh into the pleasant, the offensive into the neu-
tral, and the ordinary into the beautiful.
The encyclopedia Ukrainian Language character-
izes a euphemism (from the Greek - a softened expres-
sion) as “a word or expression, a trope used for indirect,
hidden, in particular softened, polite designation of cer-
tain objects, phenomena, actions instead of their direct
name (already existing when renaming or logically the
most motivated in the original name)” [16, p.154].
L. Matsko et al. in their textbook on the Stylistics
of the Ukrainian Language define euphemisms as “sof-
tening names for rough phenomena, avoiding direct
names: “вигадуєте” (vyhaduiete) (instead of брешете
(breshete)) (you make it up (instead of lie)), “заглядає
у чарку” (zahliadaie u charky) (instead of п’яниця
(pianytsia)) (‘hits the bottle’ (instead of drunk)) [7].
P. Dudyk offers the following definition in his
textbook Stylistics of the Ukrainian Language: “Euphe-
misms are a word or a combination of words, an ex-
pression that is most often perceived with positive sen-
suality; euphonious linguistic units. Under certain situ-
ational conditions, they are used to replace lexemes
(words) that are indecent, impolite, or have an unpleas-
ant color: “говорите неправду” (hovoryte nepravdu),
“вигадуєте” (vyhaduiete) instead of “брешете”
(breshete) (‘you are telling an untruth’, ‘you are invent-
ing’ instead of ‘lying’) [3, p.355]. In the explanatory
dictionary A. S. Hornby states: “euphemism (instance
of the) use of less exact but less harsh words or phrases
in place of words required by truth or accuracy” [25,
p.210], which means replacing an offensive expression
or an expression that may cause an unpleasant impres-
sion with an acceptable or inoffensive one.
The term “euphemism” comes from the ancient
Greek word εὐφημισμός (euphēmismos), which means
“softened expression” (from εὖ (eu) “good” and φημί
(phēmi) “to speak”). In ancient Greek culture, euphe-
misms were used to avoid direct references to undesir-
able or taboo topics, especially in a religious context,
so as not to bring bad luck or offend the gods [26]. As
a scientific term, “euphemism” began to be actively
used in linguistics and rhetoric in the XIX century.
However, it is difficult to identify a specific person who
first introduced this term into scientific circulation, as
its use gradually spread among researchers of language
and literature of that time [14, p.453.].
Based on the above, here is a working definition
of the concept: A euphemism is a word (expression)
that can replace an obscene, offensive or rude word
(expression). These are emotionally neutral words or
expressions. Euphemisms include substitutes for taboo
words or concepts, ethically and semantically undesir-
able words, concepts or expressions. They are used in-
stead of synonymous expressions that are considered
indecent, rude or tactless by the speaker. Euphemisms
are not just words, they are linguistic gems that have
the ability to speak about the difficult, unpleasant, or
painful with dignity and sensitivity. They become a
shield that protects the listener from excessive harsh-
ness and, at the same time, a mirror that reflects the
speaker's high culture. They help not only to avoid mis-
understandings but also to build a bridge of trust, un-
derstanding, and respect. After all, instead of using rude
and offensive phrases such as “дурень” (duren’) (fool)
or “ледар” (ledar) (slacker), you can say “людина з
нестандартним підходом” (liudyna z nestandartnym
pidkhodom) (a person with an unconventional ap-
proach) or “індивід у пошуку натхнення” (induvid u
either greatness or confusion and chaos. The coarsening
of the vocabulary is not only a decline in the aesthetics
of speech, but also a dangerous signal of spiritual fa-
tigue, when meaningful words are replaced by harsh-
ness and rudeness.
But despite all this, the Ukrainian language has the
power to revive from this state. Its richness, depth and
melody are an asset that we must preserve despite all
the challenges. Every word that sounds literary and re-
fined is a step towards preserving our national dignity,
our connection to history and the future. Roughness is
a shadow that dissipates before the light of sincere con-
cern for the culture of words. Thus, the modern world
is faced with an alarming reality where aggressiveness
in language communication is becoming almost the
norm. The sharpness, harshness, and sometimes ruth-
less directness of statements are increasingly replacing
the prudence, wisdom, and tact that are inherent in a
high linguistic culture. At this moment, when words
cease to be a bridge and become a weapon, euphemisms
enter the arena, a sophisticated gift of language de-
signed to restore harmony in communication. Their no-
ble purpose is to smooth out the sharp edges in state-
ments, to replace harsh or undesirable expressions with
neutral and refined forms.
In the scientific literature, we find various defini-
tions of euphemisms. А. Volkov notes that euphemisms
most often have a satirical or humorous meaning. “A
euphemism (Greek: euphemismos - mitigation) is a
purely linguistic type of metonymy: a word, expres-
sion, or phraseology that is replaced by it is a forbidden
(taboo) or undesirable one for certain (religious, super-
stitious, ethical, aesthetic, censorship, etc.) reasons.
Without changing the meaning, the euphemism re-
places the linguistic form of the expression, weakens
the emotional coloring (нерозумний – дурний) (nero-
zumnyi – durnyi) (foolish - stupid), softens its unfortu-
nate meaning (брехати – казати неправду,
відхилятися від істини, везти москаля, тумана
перти) (brekhaty – kazaty nepravdu, vidhyliatysia vid
istyny, vezty moskalia, tumana perty) (to lie - to tell a
lie, to deviate from the truth, to spin a tale, to fog)” [2].
Euphemisms appear in the language as sophisti-
cated creations of speech culture when there is an ur-
gent need to soften a statement, avoid rudeness and
avoid hurting another person. They are a kind of shield
of humanity designed to preserve harmony in commu-
nication, enabling us to express even the most complex
truths with delicacy and dignity. They are not just
words or phrases, they are tools of language that reflect
high moral ideals, ethical norms, and the deep connec-
tion between language and the human soul. Euphe-
misms prove that language can be not only a means of
transmitting information, but also an art that elevates
everydayness to the level of beauty and harmony [20].
Both in everyday speech and in the language of fiction,
euphemisms acquire aesthetic sophistication, becoming
a symbol of linguistic skill and cultural maturity. They
have a hidden talent for turning the sharp into the soft,
the harsh into the pleasant, the offensive into the neu-
tral, and the ordinary into the beautiful.
The encyclopedia Ukrainian Language character-
izes a euphemism (from the Greek - a softened expres-
sion) as “a word or expression, a trope used for indirect,
hidden, in particular softened, polite designation of cer-
tain objects, phenomena, actions instead of their direct
name (already existing when renaming or logically the
most motivated in the original name)” [16, p.154].
L. Matsko et al. in their textbook on the Stylistics
of the Ukrainian Language define euphemisms as “sof-
tening names for rough phenomena, avoiding direct
names: “вигадуєте” (vyhaduiete) (instead of брешете
(breshete)) (you make it up (instead of lie)), “заглядає
у чарку” (zahliadaie u charky) (instead of п’яниця
(pianytsia)) (‘hits the bottle’ (instead of drunk)) [7].
P. Dudyk offers the following definition in his
textbook Stylistics of the Ukrainian Language: “Euphe-
misms are a word or a combination of words, an ex-
pression that is most often perceived with positive sen-
suality; euphonious linguistic units. Under certain situ-
ational conditions, they are used to replace lexemes
(words) that are indecent, impolite, or have an unpleas-
ant color: “говорите неправду” (hovoryte nepravdu),
“вигадуєте” (vyhaduiete) instead of “брешете”
(breshete) (‘you are telling an untruth’, ‘you are invent-
ing’ instead of ‘lying’) [3, p.355]. In the explanatory
dictionary A. S. Hornby states: “euphemism (instance
of the) use of less exact but less harsh words or phrases
in place of words required by truth or accuracy” [25,
p.210], which means replacing an offensive expression
or an expression that may cause an unpleasant impres-
sion with an acceptable or inoffensive one.
The term “euphemism” comes from the ancient
Greek word εὐφημισμός (euphēmismos), which means
“softened expression” (from εὖ (eu) “good” and φημί
(phēmi) “to speak”). In ancient Greek culture, euphe-
misms were used to avoid direct references to undesir-
able or taboo topics, especially in a religious context,
so as not to bring bad luck or offend the gods [26]. As
a scientific term, “euphemism” began to be actively
used in linguistics and rhetoric in the XIX century.
However, it is difficult to identify a specific person who
first introduced this term into scientific circulation, as
its use gradually spread among researchers of language
and literature of that time [14, p.453.].
Based on the above, here is a working definition
of the concept: A euphemism is a word (expression)
that can replace an obscene, offensive or rude word
(expression). These are emotionally neutral words or
expressions. Euphemisms include substitutes for taboo
words or concepts, ethically and semantically undesir-
able words, concepts or expressions. They are used in-
stead of synonymous expressions that are considered
indecent, rude or tactless by the speaker. Euphemisms
are not just words, they are linguistic gems that have
the ability to speak about the difficult, unpleasant, or
painful with dignity and sensitivity. They become a
shield that protects the listener from excessive harsh-
ness and, at the same time, a mirror that reflects the
speaker's high culture. They help not only to avoid mis-
understandings but also to build a bridge of trust, un-
derstanding, and respect. After all, instead of using rude
and offensive phrases such as “дурень” (duren’) (fool)
or “ледар” (ledar) (slacker), you can say “людина з
нестандартним підходом” (liudyna z nestandartnym
pidkhodom) (a person with an unconventional ap-
proach) or “індивід у пошуку натхнення” (induvid u
Znanstvena misel journal №100/2025 72
poshuku natkhnennia) (an individual in search of inspi-
ration.)
Euphemisms are especially valuable in public dis-
course, in the language of politicians, opinion leaders,
and the media, where every word can be decisive. They
carry not only meaning, but also ethics, forming a lan-
guage that can unite rather than divide. Instead of the
usual harsh language, they provide an opportunity to
save face, dignity and nobility even in the most heated
discussions. In a time when verbal aggression and
harshness poison public discourse, euphemisms be-
come a healing source that can restore communication
to its greatness and beauty. They remind us that words
have the power not only to hurt but also to heal, not
only to destroy but also to create. Their masterful so-
phistication holds the key to preserving our language
culture, to reviving those subtle harmonies that make
language a mirror of a high soul.
Euphemisms are precious pearls of linguistic cul-
ture, indispensable in the hands of those who lead hu-
mankind: teachers, lecturers, doctors, politicians, law-
yers, diplomats, etc. In their mouths, the word turns into
a powerful tool of influence, capable of healing, unit-
ing, inspiring, and healing. Euphemisms become a lin-
guistic shield and a sword that do not destroy but build
bridges of understanding, giving the opportunity to
touch the most sensitive strings of the soul with nobility
and tact. They are an invisible indicator of a nation's
level of maturity, a marker of its spiritual greatness and
moral refinement. The culture of euphemization is not
just the art of speech, it is a way to build a civilized
world where words are a force of creation, not destruc-
tion. The word, like a magic tool, has power over hu-
man hearts: it can heal the deepest wounds, melt the ice
of misunderstanding, and awaken faith in the best. But
this same power can also be destructive, capable of
breaking fate, destroying faith, and even nullifying the
greatness of a person. Therefore, euphemisms are a
shield that protects against cruelty and a key that opens
the door to harmony.
A word is more than a sound, it is a weapon that
fights the battles of the mind and soul. Its main function
is suggestive, the ability to influence feelings, con-
sciousness, and actions. At a time when fist and shout-
ing seem to be the fastest ways to resolve conflicts, eu-
phemisms remind us that true power is the ability to
persuade without aggression, to conquer without vio-
lence, and to win without humiliation. As you know,
the power of the fist is the last argument of the weak,
while the power of the word is the weapon of the great.
The greatness of words lies in their ability to change
fates. One semantic shade, one tone can decide the fate
of a person, a team, a nation. A doctor gives hope with
his word, a teacher lights the fire of knowledge, a poli-
tician determines the course of history, a diplomat - the
fate of entire states. Euphemisms are the linguistic tools
that allow all these figures to act with wisdom and no-
bility, to avoid splits and maintain harmony. Mastering
the art of euphemism is not just a step towards exquisite
speech, it is a path to the rise of the entire nation. It is a
sign of high culture, spiritual wealth and maturity of a
society. In a world where rudeness has become the lan-
guage of everyday life, euphemisms are the light that
restores language to its greatness and harmony. They
remind us that words are the power that creates reality,
shapes our relationships and determines our future. So
let every word be not just a sound, but an act of creation
that echoes with nobility and dignity.
The life of a society, like an unstoppable river, dic-
tates its own laws, which must be obeyed not only by
behavior but also by every form of communication,
whether verbal or non-verbal. The word becomes not
just a means of transmitting information, but a mirror
of the national soul, a treasure trove of mental charac-
teristics of the ethnic group. It is a bridge between the
past and the present, a connection to reality, in which
every spoken and written word fits into the bigger pic-
ture of reality. Each word carries a deep symbolism of
the people's consciousness that dates back to ancient
times, when the world of pagan beliefs was closely in-
tertwined with myths and reality. It captures the ideas
of ancestors, images of gods and demons, natural ele-
ments and human experiences that unite the past with
the present. It is a sacred code in which the mythical
and the real, the taboo and the permissible, the imagi-
nary and the earthly coexist. And it is in this cultural
and historical context that euphemisms are born, as a
linguistic tool designed to circumvent the sharp edges
of taboo vocabulary. They emerge as a response to the
need to maintain harmony in speech, to avoid rudeness
and desecration of the sacred. Euphemisms are not just
words; they are a sophisticated linguistic alchemy that
allows us to talk about the forbidden or difficult while
maintaining dignity and respect. This deep symbolism
and historical continuity make euphemisms not just a
tool of communication, but a reflection of the wisdom
of generations that have sought ways to harmonize
words and actions, the spiritual and the material, myth
and reality. Through them, the language of peoples ap-
pears as a living memory, as the voice of history, able
to preserve and protect what is the essence of human
existence.
In the Ukrainian language tradition, there is a deep
respect for the word, which is perceived not only as a
means of communication but also as a source of mysti-
cal power that can influence the world. Dark forces and
creatures hostile to humans are never named directly,
so as not to cause them to appear or bring trouble. In-
stead, folk wisdom has given us numerous euphe-
misms: “дідько” (didko) (devil), “щезник” (scheznyk)
(woodman), “нечистий” (nechystyi) (unclean),
“лихий” (lykhyi) (evil), “антихрист” (antykhryst)
(antichrist), “нечиста сила” (nechysta syla) (evil
power) or even “щось” (schos’) (something). These
substitutes hide not only linguistic ingenuity, but also
deep symbolism that reflects the worldview of our an-
cestors.
This phenomenon is a clear indication that the
source of euphemisms is linguistic taboos - culturally
determined prohibitions that form the boundaries of
what is acceptable in words and speech. They arise as a
response to the need for protection, as a linguistic shield
that allows us to avoid unwanted topics and avoid
harmful associations. Instead of naming evil directly,
the Ukrainian language chooses the path of wisdom and
caution, using neutral equivalents that mitigate danger-
ous content.
poshuku natkhnennia) (an individual in search of inspi-
ration.)
Euphemisms are especially valuable in public dis-
course, in the language of politicians, opinion leaders,
and the media, where every word can be decisive. They
carry not only meaning, but also ethics, forming a lan-
guage that can unite rather than divide. Instead of the
usual harsh language, they provide an opportunity to
save face, dignity and nobility even in the most heated
discussions. In a time when verbal aggression and
harshness poison public discourse, euphemisms be-
come a healing source that can restore communication
to its greatness and beauty. They remind us that words
have the power not only to hurt but also to heal, not
only to destroy but also to create. Their masterful so-
phistication holds the key to preserving our language
culture, to reviving those subtle harmonies that make
language a mirror of a high soul.
Euphemisms are precious pearls of linguistic cul-
ture, indispensable in the hands of those who lead hu-
mankind: teachers, lecturers, doctors, politicians, law-
yers, diplomats, etc. In their mouths, the word turns into
a powerful tool of influence, capable of healing, unit-
ing, inspiring, and healing. Euphemisms become a lin-
guistic shield and a sword that do not destroy but build
bridges of understanding, giving the opportunity to
touch the most sensitive strings of the soul with nobility
and tact. They are an invisible indicator of a nation's
level of maturity, a marker of its spiritual greatness and
moral refinement. The culture of euphemization is not
just the art of speech, it is a way to build a civilized
world where words are a force of creation, not destruc-
tion. The word, like a magic tool, has power over hu-
man hearts: it can heal the deepest wounds, melt the ice
of misunderstanding, and awaken faith in the best. But
this same power can also be destructive, capable of
breaking fate, destroying faith, and even nullifying the
greatness of a person. Therefore, euphemisms are a
shield that protects against cruelty and a key that opens
the door to harmony.
A word is more than a sound, it is a weapon that
fights the battles of the mind and soul. Its main function
is suggestive, the ability to influence feelings, con-
sciousness, and actions. At a time when fist and shout-
ing seem to be the fastest ways to resolve conflicts, eu-
phemisms remind us that true power is the ability to
persuade without aggression, to conquer without vio-
lence, and to win without humiliation. As you know,
the power of the fist is the last argument of the weak,
while the power of the word is the weapon of the great.
The greatness of words lies in their ability to change
fates. One semantic shade, one tone can decide the fate
of a person, a team, a nation. A doctor gives hope with
his word, a teacher lights the fire of knowledge, a poli-
tician determines the course of history, a diplomat - the
fate of entire states. Euphemisms are the linguistic tools
that allow all these figures to act with wisdom and no-
bility, to avoid splits and maintain harmony. Mastering
the art of euphemism is not just a step towards exquisite
speech, it is a path to the rise of the entire nation. It is a
sign of high culture, spiritual wealth and maturity of a
society. In a world where rudeness has become the lan-
guage of everyday life, euphemisms are the light that
restores language to its greatness and harmony. They
remind us that words are the power that creates reality,
shapes our relationships and determines our future. So
let every word be not just a sound, but an act of creation
that echoes with nobility and dignity.
The life of a society, like an unstoppable river, dic-
tates its own laws, which must be obeyed not only by
behavior but also by every form of communication,
whether verbal or non-verbal. The word becomes not
just a means of transmitting information, but a mirror
of the national soul, a treasure trove of mental charac-
teristics of the ethnic group. It is a bridge between the
past and the present, a connection to reality, in which
every spoken and written word fits into the bigger pic-
ture of reality. Each word carries a deep symbolism of
the people's consciousness that dates back to ancient
times, when the world of pagan beliefs was closely in-
tertwined with myths and reality. It captures the ideas
of ancestors, images of gods and demons, natural ele-
ments and human experiences that unite the past with
the present. It is a sacred code in which the mythical
and the real, the taboo and the permissible, the imagi-
nary and the earthly coexist. And it is in this cultural
and historical context that euphemisms are born, as a
linguistic tool designed to circumvent the sharp edges
of taboo vocabulary. They emerge as a response to the
need to maintain harmony in speech, to avoid rudeness
and desecration of the sacred. Euphemisms are not just
words; they are a sophisticated linguistic alchemy that
allows us to talk about the forbidden or difficult while
maintaining dignity and respect. This deep symbolism
and historical continuity make euphemisms not just a
tool of communication, but a reflection of the wisdom
of generations that have sought ways to harmonize
words and actions, the spiritual and the material, myth
and reality. Through them, the language of peoples ap-
pears as a living memory, as the voice of history, able
to preserve and protect what is the essence of human
existence.
In the Ukrainian language tradition, there is a deep
respect for the word, which is perceived not only as a
means of communication but also as a source of mysti-
cal power that can influence the world. Dark forces and
creatures hostile to humans are never named directly,
so as not to cause them to appear or bring trouble. In-
stead, folk wisdom has given us numerous euphe-
misms: “дідько” (didko) (devil), “щезник” (scheznyk)
(woodman), “нечистий” (nechystyi) (unclean),
“лихий” (lykhyi) (evil), “антихрист” (antykhryst)
(antichrist), “нечиста сила” (nechysta syla) (evil
power) or even “щось” (schos’) (something). These
substitutes hide not only linguistic ingenuity, but also
deep symbolism that reflects the worldview of our an-
cestors.
This phenomenon is a clear indication that the
source of euphemisms is linguistic taboos - culturally
determined prohibitions that form the boundaries of
what is acceptable in words and speech. They arise as a
response to the need for protection, as a linguistic shield
that allows us to avoid unwanted topics and avoid
harmful associations. Instead of naming evil directly,
the Ukrainian language chooses the path of wisdom and
caution, using neutral equivalents that mitigate danger-
ous content.
Znanstvena misel journal №100/2025 73
Euphemisms become not only a linguistic phe-
nomenon, but also a manifestation of the philosophy of
life, in which the word has the sacred power to create
or destroy. It is a linguistic alchemy that turns the taboo
into the acceptable and the dangerous into the safe. The
use of euphemisms is more than prudence, it is a mani-
festation of the spiritual culture of a people who believe
in the power of words, their ability to influence fate and
even reality itself. The speaker uses euphemisms as an
art of verbal delicacy, trying to avoid categorical state-
ments, restrain the harshness of judgments and make
words sound soft and human. This is not just a linguis-
tic choice, but an act of high culture, a manifestation of
deep respect for the interlocutor and the situation that
requires tact. Euphemisms become a key to understand-
ing, a means of expressing politeness and warmth,
which allows you to resolve the most difficult moments
of communication. They not only soften statements, but
also elevate speech to the level of harmonious interac-
tion, where every word becomes not a weapon, but a
bridge that unites people. This is evidence that lan-
guage can be not only a tool for expressing thoughts,
but also a mirror of moral values, reflecting the speak-
er's willingness to give respect, compassion and under-
standing even in the most delicate situations.
Euphemisms vary in structure and form. They can
be single words or phraseological units (e.g.,
“заспокоїтись” (zaspokoitys’) (calm down) instead of
“померти” (pomerty) (die); the same concept can be
expressed through characteristic features, e.g., “піти
від нас” (pity vid nas) (leave us), “віддати Богові
душу” (viddaty bohovi dushu) (commend your soul to
God)), as well as distorted words (e.g., “капець”
(kapets) (end/death) instead of harsh swear words, this
distorted word is used to soften the statement while
maintaining the general meaning of “кінець” (kinets)
(end) or “біда” (bida) (trouble)).
Another characteristic of a euphemism is its se-
mantic closeness to the word (concept) being signified.
If we characterized the above-mentioned lexeme
“померти” (pomerty) (to die) as synonyms for
“упокоїтись” (uspokoiitys’) (to rest in peace), “піти
від нас” (pity vid nas) (to leave us), “віддати Богові
душу” (viddaty bohovi dushu) (commend your soul to
God), the following expressions carry a negative stylis-
tic load: “врізати дуба” (vrizaty duba) (to drop a cue),
“склеїти ласти” (skleity lasty) (to bite the dust), etc.
Euphemisms can be stable and situational. Permanent
euphemisms have a constant connotation, while situa-
tional euphemisms depend on the meaning attached to
it or the context in which it is used. For example, if you
say: “Ваша відповідь не дуже сильна” (vasha
vidpovid’ ne duzhe syl’na) (Your answer is not very
strong), you can mean that the answer is strong, but not
very strong, and also that the answer is poor.
Euphemisms can differ in terms of their construc-
tion:
● one-word: “веселик” (veselik) instead of
“журавель” (zhuravel’) (crane), “знайтися” (zna-
itysia) (be found) instead of “народитися” (naro-
dytysia) (be born);
● two-word based on an adjective + a noun:
“нечиста сила” (nechysta syla) (evil spirits) instead of
“чорт” (chort) (devil), “важка голова” (vazhka
holova) (heavy head) instead of “похмілля”
(pokhmilia) (hangover), “небагатий на розум” (neba-
hatyi na rozum) (unintelligent) instead of “дурний”
(durnyi) (stupid), “японський городовий” (iaponskyi
horodovyi) (Holy Hell!) to express surprise, amaze-
ment, or irony;
● noun + noun: “доглядач будинку” (dohliad-
ach budynku) (housekeeper) instead of “двірник”
(dvirnyk) (janitor), “ворог Бога” (voroh boha) (enemy
of God) instead of “лихий” (lykhyi) (evil), “япона-
мать” (iapona mat’) (for cripe’s sake) is used for
comic or absurd effect, “бляха муха” (bliakha mukha)
(holy cow) is used as an exclamation of surprise, indig-
nation, irritation or discontent;
● noun + pronoun: “матінко моя” (matinko
moia) (my aunt!) is an emotional exclamation used to
express strong feelings such as surprise, joy, disap-
pointment, fear, or compassion; “твою мать” (tvoiu
mat’) (for crying out loud) is a rude and abusive expres-
sion of a strong emotional state such as anger, irritation,
surprise, or indignation;
● numeral + noun: “одне місце” (odne misste)
(one place) instead of “туалет” (tualet) (toilet);
● an adverb + an adjective with the particle НЕ
(NOT): “не дуже сильний” (ne duzhe sylnyi) (not very
strong) is used instead of expressions that have negative
or direct connotations, to mitigate criticism or avoid
conflicts, e.g: “слабкий” (slabkyi) (weak),
“некомпетентний” (nekompetentnyi) (incompetent),
“непрофесійний” (neprofesiynyi) (unprofessional);
● adverb + verb: “неприємно пахнути” (nepry-
iemno pakhnuty) (smell bad) instead of “смердіти”
(smerdity) (stink), “тхнути” (tkhnuty) (be skunky),
“виділяти поганий запах” (vydiliaty pohanyi zapakh)
(emit a bad odor);
● grammatical clichés: “дама, приємна у всіх
відношеннях” ( dama pryiemna u vsikh vidnoshen-
niakh) (a lady who is pleasant in all respects) instead of
“жінка легкої поведінки” (zhinka lehkoii povedinky)
(a woman of easy virtue),“жінка з приємною
зовнішністю та характером” (zhinka z pryiemnoiu
zovnishnistiu ta kharakterom) (a woman with a pleas-
ant appearance and character), “жінка з певною
вагою” (zhinka z pevnoiu vagoiu) (a woman of a cer-
tain weight) (the meaning depends on the context),
“послати на три букви” (poslaty na try bukvy) (to
tell someone to go to hell) - to rudely refuse, to expel
or offensively drive someone away, “іди туди, де
тебе шукатимуть” (idy tudy de tebe shukatymut’)
(go where you are wanted), “іди туди, звідки не
вертаються” (idy tudy zvidky ne vertaiutsia) (go
where you don't come back from) - to express irritation
and desire for the interlocutor to leave the place or stop
talking in a more delicate or less offensive way.
There is a significant number of descriptive euphe-
misms, such as: “дружня допомога братньому
народу Африки” ( druzhnia dopomoha bratniomu
narody afryky) (friendly assistance to the fraternal peo-
ple of Africa), used (especially in the Soviet context)
instead of the more direct and less embellished
“встановлення свого політичного впливу”
(vstanovlennia svoho politychnoho vplyvu) (establish-
ing one's political influence) or “ідеологічне вплив”
Euphemisms become not only a linguistic phe-
nomenon, but also a manifestation of the philosophy of
life, in which the word has the sacred power to create
or destroy. It is a linguistic alchemy that turns the taboo
into the acceptable and the dangerous into the safe. The
use of euphemisms is more than prudence, it is a mani-
festation of the spiritual culture of a people who believe
in the power of words, their ability to influence fate and
even reality itself. The speaker uses euphemisms as an
art of verbal delicacy, trying to avoid categorical state-
ments, restrain the harshness of judgments and make
words sound soft and human. This is not just a linguis-
tic choice, but an act of high culture, a manifestation of
deep respect for the interlocutor and the situation that
requires tact. Euphemisms become a key to understand-
ing, a means of expressing politeness and warmth,
which allows you to resolve the most difficult moments
of communication. They not only soften statements, but
also elevate speech to the level of harmonious interac-
tion, where every word becomes not a weapon, but a
bridge that unites people. This is evidence that lan-
guage can be not only a tool for expressing thoughts,
but also a mirror of moral values, reflecting the speak-
er's willingness to give respect, compassion and under-
standing even in the most delicate situations.
Euphemisms vary in structure and form. They can
be single words or phraseological units (e.g.,
“заспокоїтись” (zaspokoitys’) (calm down) instead of
“померти” (pomerty) (die); the same concept can be
expressed through characteristic features, e.g., “піти
від нас” (pity vid nas) (leave us), “віддати Богові
душу” (viddaty bohovi dushu) (commend your soul to
God)), as well as distorted words (e.g., “капець”
(kapets) (end/death) instead of harsh swear words, this
distorted word is used to soften the statement while
maintaining the general meaning of “кінець” (kinets)
(end) or “біда” (bida) (trouble)).
Another characteristic of a euphemism is its se-
mantic closeness to the word (concept) being signified.
If we characterized the above-mentioned lexeme
“померти” (pomerty) (to die) as synonyms for
“упокоїтись” (uspokoiitys’) (to rest in peace), “піти
від нас” (pity vid nas) (to leave us), “віддати Богові
душу” (viddaty bohovi dushu) (commend your soul to
God), the following expressions carry a negative stylis-
tic load: “врізати дуба” (vrizaty duba) (to drop a cue),
“склеїти ласти” (skleity lasty) (to bite the dust), etc.
Euphemisms can be stable and situational. Permanent
euphemisms have a constant connotation, while situa-
tional euphemisms depend on the meaning attached to
it or the context in which it is used. For example, if you
say: “Ваша відповідь не дуже сильна” (vasha
vidpovid’ ne duzhe syl’na) (Your answer is not very
strong), you can mean that the answer is strong, but not
very strong, and also that the answer is poor.
Euphemisms can differ in terms of their construc-
tion:
● one-word: “веселик” (veselik) instead of
“журавель” (zhuravel’) (crane), “знайтися” (zna-
itysia) (be found) instead of “народитися” (naro-
dytysia) (be born);
● two-word based on an adjective + a noun:
“нечиста сила” (nechysta syla) (evil spirits) instead of
“чорт” (chort) (devil), “важка голова” (vazhka
holova) (heavy head) instead of “похмілля”
(pokhmilia) (hangover), “небагатий на розум” (neba-
hatyi na rozum) (unintelligent) instead of “дурний”
(durnyi) (stupid), “японський городовий” (iaponskyi
horodovyi) (Holy Hell!) to express surprise, amaze-
ment, or irony;
● noun + noun: “доглядач будинку” (dohliad-
ach budynku) (housekeeper) instead of “двірник”
(dvirnyk) (janitor), “ворог Бога” (voroh boha) (enemy
of God) instead of “лихий” (lykhyi) (evil), “япона-
мать” (iapona mat’) (for cripe’s sake) is used for
comic or absurd effect, “бляха муха” (bliakha mukha)
(holy cow) is used as an exclamation of surprise, indig-
nation, irritation or discontent;
● noun + pronoun: “матінко моя” (matinko
moia) (my aunt!) is an emotional exclamation used to
express strong feelings such as surprise, joy, disap-
pointment, fear, or compassion; “твою мать” (tvoiu
mat’) (for crying out loud) is a rude and abusive expres-
sion of a strong emotional state such as anger, irritation,
surprise, or indignation;
● numeral + noun: “одне місце” (odne misste)
(one place) instead of “туалет” (tualet) (toilet);
● an adverb + an adjective with the particle НЕ
(NOT): “не дуже сильний” (ne duzhe sylnyi) (not very
strong) is used instead of expressions that have negative
or direct connotations, to mitigate criticism or avoid
conflicts, e.g: “слабкий” (slabkyi) (weak),
“некомпетентний” (nekompetentnyi) (incompetent),
“непрофесійний” (neprofesiynyi) (unprofessional);
● adverb + verb: “неприємно пахнути” (nepry-
iemno pakhnuty) (smell bad) instead of “смердіти”
(smerdity) (stink), “тхнути” (tkhnuty) (be skunky),
“виділяти поганий запах” (vydiliaty pohanyi zapakh)
(emit a bad odor);
● grammatical clichés: “дама, приємна у всіх
відношеннях” ( dama pryiemna u vsikh vidnoshen-
niakh) (a lady who is pleasant in all respects) instead of
“жінка легкої поведінки” (zhinka lehkoii povedinky)
(a woman of easy virtue),“жінка з приємною
зовнішністю та характером” (zhinka z pryiemnoiu
zovnishnistiu ta kharakterom) (a woman with a pleas-
ant appearance and character), “жінка з певною
вагою” (zhinka z pevnoiu vagoiu) (a woman of a cer-
tain weight) (the meaning depends on the context),
“послати на три букви” (poslaty na try bukvy) (to
tell someone to go to hell) - to rudely refuse, to expel
or offensively drive someone away, “іди туди, де
тебе шукатимуть” (idy tudy de tebe shukatymut’)
(go where you are wanted), “іди туди, звідки не
вертаються” (idy tudy zvidky ne vertaiutsia) (go
where you don't come back from) - to express irritation
and desire for the interlocutor to leave the place or stop
talking in a more delicate or less offensive way.
There is a significant number of descriptive euphe-
misms, such as: “дружня допомога братньому
народу Африки” ( druzhnia dopomoha bratniomu
narody afryky) (friendly assistance to the fraternal peo-
ple of Africa), used (especially in the Soviet context)
instead of the more direct and less embellished
“встановлення свого політичного впливу”
(vstanovlennia svoho politychnoho vplyvu) (establish-
ing one's political influence) or “ідеологічне вплив”
Znanstvena misel journal №100/2025 74
(ideolohichnyi vplyv) (ideological influence), this eu-
phemism was part of the political rhetoric that tried to
give a noble appearance to foreign policy, which could
include the realization of one's own strategic interests.
The euphemism was used in political rhetoric to try to
make foreign policy look good, which could include the
realization of one's own strategic interests; “не проти
ночі згадаючи” (ne proty nochi zhaduiuchy) (not to be
night to remember) or “той, що не при хаті” (toi scho
ne pry khati) (the one who is not at home) instead of
“чорт” (chort) (Satan) or “диявол” (dyiavol) (devil) or
other similar names for evil spirits;“він, м’яко
кажучи, не перетруджується” (vin miako kazhuchi
ne peretrudzhuietsia) (he, to put it mildly, does not
overwork) instead of a person who is ледача (ledacha)
(lazy), уникає роботи (unykaie roboty) (avoids work)
or працює дуже мало (pratsiuie duzhe malo) (does
very little), etc.
A separate category of euphemisms is made up of
“understatements”. These are, as a rule, established
phraseological turns of phrase in which an undesirable
word is omitted, proverbs, sayings, rhyming lines in
which the speaker substitutes some obvious word, fa-
mous poems or catch phrases, such as “Так –
перетак!” (tak peretak) (oh boy!) - confirmation of
something unquestioningly, with a certain degree of fi-
nality or irritation, “Туди його, розтуди!” (tudy ioho
roztudy) (damn him!) - the desire to get rid of someone
or something, often with a slight tinge of irony or dis-
satisfaction, “Туди його через коромисло” (tudy ioho
cherez koromyslo) - the desire to get rid of someone or
something, often with a slight tinge of irony or frivolity,
“Іди к такій матері!” (idi k takiy materi) (Go to hell!)
and others.
As a result of our research, we have formulated the
following significant conclusions:
● in modern terminology, there is no exhaustive
definition of a euphemism, so we offer the following:
A euphemism is a word (expression) that can replace
an obscene, offensive or rude word (expression). These
are emotionally neutral words or expressions. Euphe-
misms include substitutes for taboo words or concepts,
substitutes for ethically and semantically undesirable
words, concepts or expressions. They are used instead
of synonymous expressions that are considered inde-
cent, rude or tactless by the speaker;
● euphemisms in the modern Ukrainian lan-
guage are understood too narrowly; euphemisms can be
stable (phraseological) and situational (contextual);
sometimes, on the part of the speaker, euphemisms re-
quire additional interpretation;
● euphemisms can be expressed as a word,
phrase, or sentence; euphemisms that are understate-
ments deserve more attention and further in-depth
study.
At the present stage of development of linguistics,
we have a unique opportunity to create euphemistic se-
ries based on the proximity to the word being replaced.
Taboos are gradually losing their original significance,
and their substitutes - euphemisms - are gaining the sta-
tus of not only synonyms but also important linguistic
tools. Euphemisms become an integral part of not only
literary but also linguistic tradition, expanding their
functions to include metaphors, allegories, and sophis-
ticated means of expression.
It is clear that the study of euphemisms has a great
and promising future ahead of it. The study of euphe-
mistic language and speech not only opens up new ho-
rizons for understanding language processes, but also
forms the basis for improving language and speech be-
havior. Taking into account the peculiarities of euphe-
mistic expressions in communication helps to build a
harmonious dialogue, cultural exchange and eliminate
language barriers, turning language into a tool for rap-
prochement and mutual understanding.
This proves once again that euphemisms are not
only a linguistic phenomenon, but also a cultural phe-
nomenon that can shape a style of ethical and sophisti-
cated communication that contributes to the develop-
ment of society at the level of spiritual and intellectual
culture. The absence of systematic, multidisciplinary
research in this area creates a significant gap in modern
Ukrainian linguistics. The questions remain open: how
exactly does the process of euphemization take place in
the modern Ukrainian language, what linguistic means
are used for this purpose, which spheres of life are most
saturated with euphemistic vocabulary, and what fac-
tors influence the formation of these linguistic phenom-
ena.
Further research on this topic is extremely im-
portant both for understanding the dynamics of lan-
guage development and for preserving the cultural
identity of the Ukrainian language in the context of
globalization.
References
1. Великорода В. Б. Концептуальні характе-
ристики евфемізмів на позначення негативних дій
політиків. Вісник Житомирського державного уні-
верситету імені Івана Франка. 2013. Вип. 2. С. 51-
54. URL:
http://nbuv.gov.ua/UJRN/VZhDU_2013_2_13
2. Волков А. Евфемізм. Лексикон загального
та порівняльного літературознавства. Чернівці: Зо-
лоті литаври, 2001, С. 116.
3. Дудик П. С. Стилістика української мови:
Навчальний посібник. Київ: Видавничий центр
“Академія”, 2005. 368 с. (Альма - матер).
4. Єфімов Л. П., Ясінецька О. А. Стилістика
англійської мови і дискурсивний аналіз: навчально-
методичний посібник. Вінниця: Нова Книга, 2004.
240 с.
5. Коваленко Б. О. Стилістично знижена лек-
сика в мові сучасної української публіцистики: ав-
тореф. дис. ... канд. філол. наук / 10.02.01. Київ,
2003. 21 с.
6. Літературознавча енциклопедія: у 2 т. /
авт.-уклад. Ю. І. Ковалів. Київ: ВЦ “Академія”,
2007. Т. 2: М – Я.
7. Мацько Л. І., Сидоренко О. М., Мацько О.
М. Стилістика української мови: Підручник для фі-
лологічних спеціальностей вищих навчальних за-
кладів. Київ: Вища школ а, 2003. URL:
http://matsko.novamova.com.ua/Slovnyk_styl.htm
8. Мельничук О. С. Словник іншомовних
слів. 1-е видання, Київ: Головна Редакція “Україн-
ська Радянська Енциклопедія”, 1974. 776 c.
(ideolohichnyi vplyv) (ideological influence), this eu-
phemism was part of the political rhetoric that tried to
give a noble appearance to foreign policy, which could
include the realization of one's own strategic interests.
The euphemism was used in political rhetoric to try to
make foreign policy look good, which could include the
realization of one's own strategic interests; “не проти
ночі згадаючи” (ne proty nochi zhaduiuchy) (not to be
night to remember) or “той, що не при хаті” (toi scho
ne pry khati) (the one who is not at home) instead of
“чорт” (chort) (Satan) or “диявол” (dyiavol) (devil) or
other similar names for evil spirits;“він, м’яко
кажучи, не перетруджується” (vin miako kazhuchi
ne peretrudzhuietsia) (he, to put it mildly, does not
overwork) instead of a person who is ледача (ledacha)
(lazy), уникає роботи (unykaie roboty) (avoids work)
or працює дуже мало (pratsiuie duzhe malo) (does
very little), etc.
A separate category of euphemisms is made up of
“understatements”. These are, as a rule, established
phraseological turns of phrase in which an undesirable
word is omitted, proverbs, sayings, rhyming lines in
which the speaker substitutes some obvious word, fa-
mous poems or catch phrases, such as “Так –
перетак!” (tak peretak) (oh boy!) - confirmation of
something unquestioningly, with a certain degree of fi-
nality or irritation, “Туди його, розтуди!” (tudy ioho
roztudy) (damn him!) - the desire to get rid of someone
or something, often with a slight tinge of irony or dis-
satisfaction, “Туди його через коромисло” (tudy ioho
cherez koromyslo) - the desire to get rid of someone or
something, often with a slight tinge of irony or frivolity,
“Іди к такій матері!” (idi k takiy materi) (Go to hell!)
and others.
As a result of our research, we have formulated the
following significant conclusions:
● in modern terminology, there is no exhaustive
definition of a euphemism, so we offer the following:
A euphemism is a word (expression) that can replace
an obscene, offensive or rude word (expression). These
are emotionally neutral words or expressions. Euphe-
misms include substitutes for taboo words or concepts,
substitutes for ethically and semantically undesirable
words, concepts or expressions. They are used instead
of synonymous expressions that are considered inde-
cent, rude or tactless by the speaker;
● euphemisms in the modern Ukrainian lan-
guage are understood too narrowly; euphemisms can be
stable (phraseological) and situational (contextual);
sometimes, on the part of the speaker, euphemisms re-
quire additional interpretation;
● euphemisms can be expressed as a word,
phrase, or sentence; euphemisms that are understate-
ments deserve more attention and further in-depth
study.
At the present stage of development of linguistics,
we have a unique opportunity to create euphemistic se-
ries based on the proximity to the word being replaced.
Taboos are gradually losing their original significance,
and their substitutes - euphemisms - are gaining the sta-
tus of not only synonyms but also important linguistic
tools. Euphemisms become an integral part of not only
literary but also linguistic tradition, expanding their
functions to include metaphors, allegories, and sophis-
ticated means of expression.
It is clear that the study of euphemisms has a great
and promising future ahead of it. The study of euphe-
mistic language and speech not only opens up new ho-
rizons for understanding language processes, but also
forms the basis for improving language and speech be-
havior. Taking into account the peculiarities of euphe-
mistic expressions in communication helps to build a
harmonious dialogue, cultural exchange and eliminate
language barriers, turning language into a tool for rap-
prochement and mutual understanding.
This proves once again that euphemisms are not
only a linguistic phenomenon, but also a cultural phe-
nomenon that can shape a style of ethical and sophisti-
cated communication that contributes to the develop-
ment of society at the level of spiritual and intellectual
culture. The absence of systematic, multidisciplinary
research in this area creates a significant gap in modern
Ukrainian linguistics. The questions remain open: how
exactly does the process of euphemization take place in
the modern Ukrainian language, what linguistic means
are used for this purpose, which spheres of life are most
saturated with euphemistic vocabulary, and what fac-
tors influence the formation of these linguistic phenom-
ena.
Further research on this topic is extremely im-
portant both for understanding the dynamics of lan-
guage development and for preserving the cultural
identity of the Ukrainian language in the context of
globalization.
References
1. Великорода В. Б. Концептуальні характе-
ристики евфемізмів на позначення негативних дій
політиків. Вісник Житомирського державного уні-
верситету імені Івана Франка. 2013. Вип. 2. С. 51-
54. URL:
http://nbuv.gov.ua/UJRN/VZhDU_2013_2_13
2. Волков А. Евфемізм. Лексикон загального
та порівняльного літературознавства. Чернівці: Зо-
лоті литаври, 2001, С. 116.
3. Дудик П. С. Стилістика української мови:
Навчальний посібник. Київ: Видавничий центр
“Академія”, 2005. 368 с. (Альма - матер).
4. Єфімов Л. П., Ясінецька О. А. Стилістика
англійської мови і дискурсивний аналіз: навчально-
методичний посібник. Вінниця: Нова Книга, 2004.
240 с.
5. Коваленко Б. О. Стилістично знижена лек-
сика в мові сучасної української публіцистики: ав-
тореф. дис. ... канд. філол. наук / 10.02.01. Київ,
2003. 21 с.
6. Літературознавча енциклопедія: у 2 т. /
авт.-уклад. Ю. І. Ковалів. Київ: ВЦ “Академія”,
2007. Т. 2: М – Я.
7. Мацько Л. І., Сидоренко О. М., Мацько О.
М. Стилістика української мови: Підручник для фі-
лологічних спеціальностей вищих навчальних за-
кладів. Київ: Вища школ а, 2003. URL:
http://matsko.novamova.com.ua/Slovnyk_styl.htm
8. Мельничук О. С. Словник іншомовних
слів. 1-е видання, Київ: Головна Редакція “Україн-
ська Радянська Енциклопедія”, 1974. 776 c.
Znanstvena misel journal №100/2025 75
9. Мілєва І. В. Матеріали до евфемістичного
фразеологічного словника східнослобожанських і
східностепових говірок. Луганськ: Вид-во ДЗ “ЛНУ
імені Тараса Шевченка”, 2011. 127 с.
10. Мороховський О. М. / О. П. Воробйова. Ен-
циклопедія Сучасної України. Редкол.: І. М. Дзюба,
А. І. Жуковський, М. Г. Железняк [та ін.]; НАН Ук-
раїни, НТШ. Київ: Інститут енциклопедичних дос-
ліджень НАН України, 2019. URL:
https://esu.com.ua/article-68536
11. Особливості дистанційної освіти в умовах
війни / Я. Г. Мар’янко, М. А. Огреніч // Наукові за-
писки. Серія: Педагогічні науки. Кропивницький:
Центральноукраїнський державний університет
імені Володимира Винниченка, 2023. Випуск 207.
С.171 – 176.
12. Слободянюк А. В., Андрущенко Н. О. Пси-
хологія управління та конфліктологія. Вінниця,
2010. С. 96-99. 120 с.
13. Словник евфемізмів, уживаних у говірках
та молодіжному жаргоні Західного Полісся та за-
хідної частини Волині. Луцьк ‒ Люблін, 2005. 198
с.
14. Словник української мови: в 11 томах. Том
2, 1971.
15. Ставицька Л. Українська мова без табу =
Ukrainian Without Taboos: слов. нецензур. лексики
та її відповідників: обсценізми, евфемізми, сексуа-
лізми / Укр. наук. ін-т Гарвард. ун-ту, Ін-т Критики,
НАН України, Ін-т укр. мови. Київ: Критика, 2008.
454 c.
16. Тараненко О. О. Евфемізм. “Українська
мова”. Енциклопедія. Редкол.: Русанівський В. М.,
Тараненко О. О. (співголови), М. П. Зяблюк та ін.
Київ: “Укр. енцикл.“, 2000. С. 154-155.
17. Форманова С. В. Інвектива як засіб мовлен-
нєвого впливу. Одеська лінгвістична школа: коор-
динати сучасних пошуків: колект. моногр. / кол.
авт.; за заг. ред. Ковалевської Т. Ю. Одеса: видавець
Букаєв Вадим Вікторович, 2014. С. 417–428.
18. Форманова С. В. Інвективи в українській
мові: дис. … докт. філол.н. / 10.02.01. Одеса, 2013.
– 465 с.
19. Формування компетенцій аспірантів Оде-
ської державної академії будівництва та архітек-
тури в процесі освоєння дисципліни “Науковий
стиль мови і письма” / Мар’янко Я. Г., Зайцева О.
Ю. – Нова філологія. Збірник наукових праць.
Одеса: Видавничий дім “Гельветика”, 2022. № 85.
С. 167-173.
20. Януш О. Евфемізми і мовна естетика. Ін-
ститут української мови НАН України. Інформа-
ційно-довідкова система “Культура мови на що-
день”. URL:
http://kulturamovy.univ.kiev.ua/KM/index.htm
21. Berne E. Transactional Analysis in Psycho-
therapy. 1961.
22. El diccionario de la lengua española. Vi-
gésima segunda edi ción. 2014. URL:
http://buscon.rae.es
23. Hornby A. S. Oxford student’s dictionary of
current English. Oxford University Press, 1978. 768 p.
24. Merriam-Webster Dictionary and Thesaurus
[Eлектронний ресурс]. 2015. URL: http://www.mer-
riam-webster.com
25. URL: https://uata.org.ua
26. URL: https://esu.com.ua/article-
18587?utm_source=chatgpt.com
9. Мілєва І. В. Матеріали до евфемістичного
фразеологічного словника східнослобожанських і
східностепових говірок. Луганськ: Вид-во ДЗ “ЛНУ
імені Тараса Шевченка”, 2011. 127 с.
10. Мороховський О. М. / О. П. Воробйова. Ен-
циклопедія Сучасної України. Редкол.: І. М. Дзюба,
А. І. Жуковський, М. Г. Железняк [та ін.]; НАН Ук-
раїни, НТШ. Київ: Інститут енциклопедичних дос-
ліджень НАН України, 2019. URL:
https://esu.com.ua/article-68536
11. Особливості дистанційної освіти в умовах
війни / Я. Г. Мар’янко, М. А. Огреніч // Наукові за-
писки. Серія: Педагогічні науки. Кропивницький:
Центральноукраїнський державний університет
імені Володимира Винниченка, 2023. Випуск 207.
С.171 – 176.
12. Слободянюк А. В., Андрущенко Н. О. Пси-
хологія управління та конфліктологія. Вінниця,
2010. С. 96-99. 120 с.
13. Словник евфемізмів, уживаних у говірках
та молодіжному жаргоні Західного Полісся та за-
хідної частини Волині. Луцьк ‒ Люблін, 2005. 198
с.
14. Словник української мови: в 11 томах. Том
2, 1971.
15. Ставицька Л. Українська мова без табу =
Ukrainian Without Taboos: слов. нецензур. лексики
та її відповідників: обсценізми, евфемізми, сексуа-
лізми / Укр. наук. ін-т Гарвард. ун-ту, Ін-т Критики,
НАН України, Ін-т укр. мови. Київ: Критика, 2008.
454 c.
16. Тараненко О. О. Евфемізм. “Українська
мова”. Енциклопедія. Редкол.: Русанівський В. М.,
Тараненко О. О. (співголови), М. П. Зяблюк та ін.
Київ: “Укр. енцикл.“, 2000. С. 154-155.
17. Форманова С. В. Інвектива як засіб мовлен-
нєвого впливу. Одеська лінгвістична школа: коор-
динати сучасних пошуків: колект. моногр. / кол.
авт.; за заг. ред. Ковалевської Т. Ю. Одеса: видавець
Букаєв Вадим Вікторович, 2014. С. 417–428.
18. Форманова С. В. Інвективи в українській
мові: дис. … докт. філол.н. / 10.02.01. Одеса, 2013.
– 465 с.
19. Формування компетенцій аспірантів Оде-
ської державної академії будівництва та архітек-
тури в процесі освоєння дисципліни “Науковий
стиль мови і письма” / Мар’янко Я. Г., Зайцева О.
Ю. – Нова філологія. Збірник наукових праць.
Одеса: Видавничий дім “Гельветика”, 2022. № 85.
С. 167-173.
20. Януш О. Евфемізми і мовна естетика. Ін-
ститут української мови НАН України. Інформа-
ційно-довідкова система “Культура мови на що-
день”. URL:
http://kulturamovy.univ.kiev.ua/KM/index.htm
21. Berne E. Transactional Analysis in Psycho-
therapy. 1961.
22. El diccionario de la lengua española. Vi-
gésima segunda edi ción. 2014. URL:
http://buscon.rae.es
23. Hornby A. S. Oxford student’s dictionary of
current English. Oxford University Press, 1978. 768 p.
24. Merriam-Webster Dictionary and Thesaurus
[Eлектронний ресурс]. 2015. URL: http://www.mer-
riam-webster.com
25. URL: https://uata.org.ua
26. URL: https://esu.com.ua/article-
18587?utm_source=chatgpt.com
Znanstvena misel journal №100/2025 76
PHYSICS AND MATHEMATICS
FIELD EMISSION OF CARBON NANOSTRUCTURES
Yurov V.
Candidate of phys.-mat. sciences, associate professor
TSK Vostok LLP, Karaganda, Kazakhstan
Zhangozin K.
Candidate of Physics and Mathematics Sciences, Associate Professor,
TSK Vostok LLP, Astana, Kazakhstan
Kargin D.
Candidate of Physics and Mathematics Sciences, Associate Professor,
NAO "L.N. Gumilyov Eurasian National University",
Astana, Kazakhstan
DOI: 10.5281/zenodo.15099944
Abstract
Electron emission from solids, discovered in 1897 by W. Wood and theoretically substantiated in 1928 by
the Fowler-Nordheim model, has become an integral attribute of modern solid-state electronics. For almost 100
years, the Fowler-Nordheim model has been supplemented many times and continues to this day (Kleshch V.I.,
2024). All proposed models have one drawback: they do not take into account the size and properties of the surface
layer of a solid, which is a quantum nanostructure at any temperature. In the proposed article, electron emission
begins with a surface layer subjected to significant elastic stresses due to surface reconstruction. These defor-
mations lead to the emergence of deformation energy, which, under external influence, is partially converted into
heat, acoustic emission, field emission of electrons and luminescence. The essence of autoelectronic (field) emis-
sion is the emission of electrons by a solid body when exposed to an external electric field. In order for this emis-
sion to occur, the electron must overcome the potential barrier that holds the electron with the crystal field. We
will consider the deformation energy as the potential barrier of a solid body. The essential difference of our model
is that it allows us to theoretically calculate the threshold of autoelectronic emission of electrons from a solid body.
We have shown that α-carbyne fibers should be used as an emitter instead of nanotubes. We will call the proposed
model the diode model.
Keywords: emission, electron, barrier, tunneling, current, voltage, solid, carbon, diamond, graphite, graphene,
carbyne.
Introduction
Modern solid-state electronics require devices
with high power and small dimensions [1, 2]. For mod-
ern devices, their response time is on the order of 10
GHz and the valves on a crystal have a density of about
5 10
7
vent./cm
2
[3]. Of great importance, especially for
chips, are the dimensions of parts in the nanometer
range [4]. Many electronic devices and units (electron
guns, lithographs, displays, X-ray cathodes, etc.) use
field emission of electrons from a solid [5], which is
called field or cold emission abroad [6]. Field emission
of electrons from a solid is used in the manufacture of
field cathodes from various materials - tungsten, mo-
lybdenum, rhenium, platinum, chromium, niobium,
hafnium and various semiconductors [5]. But the fol-
lowing factors interfere with the creation of a stable
field cathode: sensitivity to the state of the cathode sur-
face; ion bombardment; ponderomotive load; adsorp-
tion of gas molecules in the residue; migration of mol-
ecules on the surface, etc. [7]. To solve some of the
above-mentioned problems and for microwave com-
munication systems, IR radiation visualization, radio
frequency location, etc., carbon materials began to be
used [8, 9]. According to the work [7], the field emis-
sion characteristics of some structures are given in Ta-
ble 1.
Table 1
Emission characteristics of the main structures [7]
Material Emission threshold,
V/μm
Current density,
mA/cm
2
Gain factor
ZnO tapes 1,30 10,0 1,4 10
4
ZnS tapes 3,55 14,6 1850
Si nanopillars 7,30 1,0 424
Nanodiamond 2,20 0,7 -
Single-walled 1,5-4,0 10,0 1000-2500
nanotubes 4,0-5,0 10-100 2000-10000
Multi-walled 0,9-20 3-10 1000-62900
In medical institutions and industrial flaw detec-
tors, X-ray tubes with a thermal cathode are used, the
PHYSICS AND MATHEMATICS
FIELD EMISSION OF CARBON NANOSTRUCTURES
Yurov V.
Candidate of phys.-mat. sciences, associate professor
TSK Vostok LLP, Karaganda, Kazakhstan
Zhangozin K.
Candidate of Physics and Mathematics Sciences, Associate Professor,
TSK Vostok LLP, Astana, Kazakhstan
Kargin D.
Candidate of Physics and Mathematics Sciences, Associate Professor,
NAO "L.N. Gumilyov Eurasian National University",
Astana, Kazakhstan
DOI: 10.5281/zenodo.15099944
Abstract
Electron emission from solids, discovered in 1897 by W. Wood and theoretically substantiated in 1928 by
the Fowler-Nordheim model, has become an integral attribute of modern solid-state electronics. For almost 100
years, the Fowler-Nordheim model has been supplemented many times and continues to this day (Kleshch V.I.,
2024). All proposed models have one drawback: they do not take into account the size and properties of the surface
layer of a solid, which is a quantum nanostructure at any temperature. In the proposed article, electron emission
begins with a surface layer subjected to significant elastic stresses due to surface reconstruction. These defor-
mations lead to the emergence of deformation energy, which, under external influence, is partially converted into
heat, acoustic emission, field emission of electrons and luminescence. The essence of autoelectronic (field) emis-
sion is the emission of electrons by a solid body when exposed to an external electric field. In order for this emis-
sion to occur, the electron must overcome the potential barrier that holds the electron with the crystal field. We
will consider the deformation energy as the potential barrier of a solid body. The essential difference of our model
is that it allows us to theoretically calculate the threshold of autoelectronic emission of electrons from a solid body.
We have shown that α-carbyne fibers should be used as an emitter instead of nanotubes. We will call the proposed
model the diode model.
Keywords: emission, electron, barrier, tunneling, current, voltage, solid, carbon, diamond, graphite, graphene,
carbyne.
Introduction
Modern solid-state electronics require devices
with high power and small dimensions [1, 2]. For mod-
ern devices, their response time is on the order of 10
GHz and the valves on a crystal have a density of about
5 10
7
vent./cm
2
[3]. Of great importance, especially for
chips, are the dimensions of parts in the nanometer
range [4]. Many electronic devices and units (electron
guns, lithographs, displays, X-ray cathodes, etc.) use
field emission of electrons from a solid [5], which is
called field or cold emission abroad [6]. Field emission
of electrons from a solid is used in the manufacture of
field cathodes from various materials - tungsten, mo-
lybdenum, rhenium, platinum, chromium, niobium,
hafnium and various semiconductors [5]. But the fol-
lowing factors interfere with the creation of a stable
field cathode: sensitivity to the state of the cathode sur-
face; ion bombardment; ponderomotive load; adsorp-
tion of gas molecules in the residue; migration of mol-
ecules on the surface, etc. [7]. To solve some of the
above-mentioned problems and for microwave com-
munication systems, IR radiation visualization, radio
frequency location, etc., carbon materials began to be
used [8, 9]. According to the work [7], the field emis-
sion characteristics of some structures are given in Ta-
ble 1.
Table 1
Emission characteristics of the main structures [7]
Material Emission threshold,
V/μm
Current density,
mA/cm
2
Gain factor
ZnO tapes 1,30 10,0 1,4 10
4
ZnS tapes 3,55 14,6 1850
Si nanopillars 7,30 1,0 424
Nanodiamond 2,20 0,7 -
Single-walled 1,5-4,0 10,0 1000-2500
nanotubes 4,0-5,0 10-100 2000-10000
Multi-walled 0,9-20 3-10 1000-62900
In medical institutions and industrial flaw detec-
tors, X-ray tubes with a thermal cathode are used, the
Znanstvena misel journal №100/2025 77
service life of which is limited to several hundred
hours. A graphite cathode does not have the disad-
vantages listed above [8]. Graphite has a high melting
point (3970 K), is resistant to ion bombardment, is
chemically inactive, and has a low cost.
In Kazakhstan, Ushtogan LLP plans to mine
graphite ores in an open pit from the Sarytoganbai de-
posit in the Aktogai district of the Karaganda region.
Now the subsoil user has presented a plan for develop-
ing the deposit for 2025-2049. Research has shown that
the graphite content from this deposit in concentrate
can be increased to 99.998%, and, importantly, without
acid cleaning.
The state-owned enterprise China Electronics
Technology Group Corporation (CETC) has developed
a process that allows mass production of graphite with
a carbon content of more than 99.99995%. This purity
is close to the theoretical limit, and impurities are re-
duced to almost negligible levels. The new production
process of CETC allows the creation of ultra-high pu-
rity graphite.
In a recent paper [10], the models of autoemission
of carbon nanostructures are described. They can be
presented in Table 2.
Table 2
Autoemission models of carbon nanostructures
Types of
carbon
nanostructures
Models Properties of autoemission from carbon nanostructures
1 2 3 4 5 6 7 8 9
nanotubes, conduc-
tive films
field concentration
model
+ - - ± + ± - - -
Thick films (β-factor model) + + + + - - + + +
Doped films Optimum vacuum
model
+ + - - - - - - -
Doped films Surface levels model + + - - + - + + +
Loose materials Resonance tunneling
model
+ + - + + + - - -
Conductive films Staircase model + + + + - + - - +
Thin films Two-barrier model + + + + + + + -
Thin films on a con-
ductive substrate
Thermoelectric model + + + + + + + + +
The symbols in Table 2 mean:
1. Field emission centers, which exist as small re-
gions bordering the vacuum, in which electron emis-
sion occurs. The properties of these regions differ from
the rest of the surface.
2. Emission properties are optimal if the carbon
material consists of sharply defined regions – graphite-
like and diamond-like, which have completely different
properties.
3. Emission properties are optimal when there is
an equal ratio of graphite and diamond phases.
4. Emission properties are optimal at low voltages,
when the graphite-like region in the carbon material is
isolated.
5. Emission properties are optimal at low values of
the electron work function.
6. Emission properties are optimal when the volt-
ampere characteristics obey the Fowler-Nordheim for-
mula.
7. Emission distribution may differ from the
Fowler-Nordheim formula.
8. The emission properties of carbon nanostruc-
tures are characterized by inertia and hysteresis.
9. Any emission model must contain the surface
temperature.
It follows from the review [10] that the discussion
of electron autoemission from solids continues to this
day. In our opinion, this is due to the lack of a model of
the surface layer of solids, including its size and other
properties. Only after the work [11] did it become clear
how to construct a model of the surface layer of solids,
including electron autoemission.
The purpose of this article is to construct a model
of electron autoemission from carbon materials and
compare it with existing models.
Autoemission properties of solids
Here we will consider only some points on elec-
tron emission, referring readers to the works [1, 2, 8,
12-19], where a bibliography of articles on this topic is
presented. For the emission of electrons from metals
with an atomically smooth surface, the Fowler-Nord-
heim theory is used (Fig. 1), the formula of which looks
like this [12-19]:
−
E
E
2/372-6
1083,6
exp
101,56
j
(1)
Here j is the current density (A/cm
2
), E is the local
electric field at the emitter surface (V/cm), φ is the
work function (eV).
service life of which is limited to several hundred
hours. A graphite cathode does not have the disad-
vantages listed above [8]. Graphite has a high melting
point (3970 K), is resistant to ion bombardment, is
chemically inactive, and has a low cost.
In Kazakhstan, Ushtogan LLP plans to mine
graphite ores in an open pit from the Sarytoganbai de-
posit in the Aktogai district of the Karaganda region.
Now the subsoil user has presented a plan for develop-
ing the deposit for 2025-2049. Research has shown that
the graphite content from this deposit in concentrate
can be increased to 99.998%, and, importantly, without
acid cleaning.
The state-owned enterprise China Electronics
Technology Group Corporation (CETC) has developed
a process that allows mass production of graphite with
a carbon content of more than 99.99995%. This purity
is close to the theoretical limit, and impurities are re-
duced to almost negligible levels. The new production
process of CETC allows the creation of ultra-high pu-
rity graphite.
In a recent paper [10], the models of autoemission
of carbon nanostructures are described. They can be
presented in Table 2.
Table 2
Autoemission models of carbon nanostructures
Types of
carbon
nanostructures
Models Properties of autoemission from carbon nanostructures
1 2 3 4 5 6 7 8 9
nanotubes, conduc-
tive films
field concentration
model
+ - - ± + ± - - -
Thick films (β-factor model) + + + + - - + + +
Doped films Optimum vacuum
model
+ + - - - - - - -
Doped films Surface levels model + + - - + - + + +
Loose materials Resonance tunneling
model
+ + - + + + - - -
Conductive films Staircase model + + + + - + - - +
Thin films Two-barrier model + + + + + + + -
Thin films on a con-
ductive substrate
Thermoelectric model + + + + + + + + +
The symbols in Table 2 mean:
1. Field emission centers, which exist as small re-
gions bordering the vacuum, in which electron emis-
sion occurs. The properties of these regions differ from
the rest of the surface.
2. Emission properties are optimal if the carbon
material consists of sharply defined regions – graphite-
like and diamond-like, which have completely different
properties.
3. Emission properties are optimal when there is
an equal ratio of graphite and diamond phases.
4. Emission properties are optimal at low voltages,
when the graphite-like region in the carbon material is
isolated.
5. Emission properties are optimal at low values of
the electron work function.
6. Emission properties are optimal when the volt-
ampere characteristics obey the Fowler-Nordheim for-
mula.
7. Emission distribution may differ from the
Fowler-Nordheim formula.
8. The emission properties of carbon nanostruc-
tures are characterized by inertia and hysteresis.
9. Any emission model must contain the surface
temperature.
It follows from the review [10] that the discussion
of electron autoemission from solids continues to this
day. In our opinion, this is due to the lack of a model of
the surface layer of solids, including its size and other
properties. Only after the work [11] did it become clear
how to construct a model of the surface layer of solids,
including electron autoemission.
The purpose of this article is to construct a model
of electron autoemission from carbon materials and
compare it with existing models.
Autoemission properties of solids
Here we will consider only some points on elec-
tron emission, referring readers to the works [1, 2, 8,
12-19], where a bibliography of articles on this topic is
presented. For the emission of electrons from metals
with an atomically smooth surface, the Fowler-Nord-
heim theory is used (Fig. 1), the formula of which looks
like this [12-19]:
−
E
E
2/372-6
1083,6
exp
101,56
j
(1)
Here j is the current density (A/cm
2
), E is the local
electric field at the emitter surface (V/cm), φ is the
work function (eV).
Znanstvena misel journal №100/2025 78
Figure 1 – Potential energy of an electron near a metal surface due to the imposition of an electric field of
strength E. The total potential (solid line) is made up of the potential of the image forces and the external poten-
tial, Ф is the work function without a field, ΔФ is the change in the work function with a field [8].
The Fowler-Nordheim theory describes well the
experimental results for metal emitters in the form of a
tip, when its radius is greater than 100 nm [19]. When
the emitter radius is less than 10 nm, the Fowler-Nord-
heim theory gives too high results [14]. The thickness
of the surface layer R(I) of atomically smooth metals
was determined by us in the work [20] and is shown in
Table 3.
Table 3.
Surface layer thickness of pure metals (M) [20]
М R(I), nm М R(I), nm М R(I), nm М R(I), nm М R(I),
nm
Li 2.2 (6) Sr 5.9 (10) Sn 2.8 (5) Cd 3.4 (11) Fe 1.2 (3)
Na 4.5 (11) Ba 6.6 (13) Pb 3.1(6) Hg 1.8 (5) Co 1.1 (4)
K 7.7 (15) Al 1.6 (4) Ce 2.8 (5) Cr 1.2 (4) Ni 1.1 (3)
Rb 10 (18) Ga 2.0 (4) Te 3.5 (8) Mo 1.8 (5) Ce 3.6 (7)
Cs 12 (20) In 2.7 (8) Cu 1.2 (3) W 1.6 (5) Pr 3.5 (10)
Be 0.8 (3) Tl 2.9 (8) Ag 1.7 (4) Mn 1.1 (2) Nd 3.4 (9)
Mg 2.4 (7) Si 2.0 (4) Au 1.7 (4) Tc 1.4 (5) Sm 3.4 (9)
Ca 4.4 (8) Ge 2.4 ((4) Zn 1.6 (6) Re 1.5 (5) Eu 5.0 (11)
In Table 3, atomically smooth metals are high-
lighted in bold according to the Jackson criterion [20].
The number of metal monolayers is given in brackets.
From Table 3 it follows that the R(I) layer, where elec-
tron emission occurs, has a size for most metals within
1 – 5 nm, which is less than 10 nm. For nanoscale emit-
ters, size quantization effects begin to play a large role.
Refinements of the Fowler-Nordheim theory continue
to the present day [19].
Thickness and properties of the surface layer of
carbon nanostructures
There are three main geometries of the carbon
atom: tetrahedral, trigonal and diagonal. The tetrahe-
dral geometry of the carbon atom (sp
3
hybridization)
corresponds to the allotropic modifications of carbon:
diamond and lonsdaleite [21]. The trigonal modifica-
tion is formed by mixing one s- and two p-electron or-
bitals. The carbon atom has three equivalent σx,y-bonds
located in one plane at an angle of 120° to each other.
The pz-orbital, which is not involved in hybridization
and is located perpendicular to the plane of the σ-bonds,
is used to form π-bonds with other atoms. This is the
geometry of carbon that is characteristic of graphite
(sp
2
hybridization) [22]. Carbon with diagonal atomic
geometry forms a special allotropic modification – car-
byne (sp-hybridization), however, in the materials syn-
thesized to date, the length of straight carbyne without
bends and interchain bonds is less than a hundred atoms
[23]. The end of the 20th and the beginning of the 21st
century was marked by the discovery of fullerenes
(1985) [24], carbon nanotubes (1991) [25] and gra-
phenes (2004) [26]. Carbon nanowalls, carbon sheets,
nanocrystalline graphite, etc. have acquired a special
role [27]. The structural diagrams of various modifica-
tions of carbon are shown in Fig. 2.
For the thickness of the surface layer of a solid
body, the following formula was obtained [11]:
.
S
R(I)
= (2)
Here υ = M/ρ (M is the molar mass, ρ is the density
of the solid); S = 1 m
2
is the area element; α = 0.17 10
-9
mol = const. The diagram of the surface layer of a solid
is shown in Fig. 3a, and the dependence of υ on Z in Fig.
3b.
Experimentally, the R(I) nanolayer can be meas-
ured on very pure single crystals with grazing incidence
of X-rays, when the angle of incidence is equal to or less
than the critical angle of total internal reflection [28].
Figure 1 – Potential energy of an electron near a metal surface due to the imposition of an electric field of
strength E. The total potential (solid line) is made up of the potential of the image forces and the external poten-
tial, Ф is the work function without a field, ΔФ is the change in the work function with a field [8].
The Fowler-Nordheim theory describes well the
experimental results for metal emitters in the form of a
tip, when its radius is greater than 100 nm [19]. When
the emitter radius is less than 10 nm, the Fowler-Nord-
heim theory gives too high results [14]. The thickness
of the surface layer R(I) of atomically smooth metals
was determined by us in the work [20] and is shown in
Table 3.
Table 3.
Surface layer thickness of pure metals (M) [20]
М R(I), nm М R(I), nm М R(I), nm М R(I), nm М R(I),
nm
Li 2.2 (6) Sr 5.9 (10) Sn 2.8 (5) Cd 3.4 (11) Fe 1.2 (3)
Na 4.5 (11) Ba 6.6 (13) Pb 3.1(6) Hg 1.8 (5) Co 1.1 (4)
K 7.7 (15) Al 1.6 (4) Ce 2.8 (5) Cr 1.2 (4) Ni 1.1 (3)
Rb 10 (18) Ga 2.0 (4) Te 3.5 (8) Mo 1.8 (5) Ce 3.6 (7)
Cs 12 (20) In 2.7 (8) Cu 1.2 (3) W 1.6 (5) Pr 3.5 (10)
Be 0.8 (3) Tl 2.9 (8) Ag 1.7 (4) Mn 1.1 (2) Nd 3.4 (9)
Mg 2.4 (7) Si 2.0 (4) Au 1.7 (4) Tc 1.4 (5) Sm 3.4 (9)
Ca 4.4 (8) Ge 2.4 ((4) Zn 1.6 (6) Re 1.5 (5) Eu 5.0 (11)
In Table 3, atomically smooth metals are high-
lighted in bold according to the Jackson criterion [20].
The number of metal monolayers is given in brackets.
From Table 3 it follows that the R(I) layer, where elec-
tron emission occurs, has a size for most metals within
1 – 5 nm, which is less than 10 nm. For nanoscale emit-
ters, size quantization effects begin to play a large role.
Refinements of the Fowler-Nordheim theory continue
to the present day [19].
Thickness and properties of the surface layer of
carbon nanostructures
There are three main geometries of the carbon
atom: tetrahedral, trigonal and diagonal. The tetrahe-
dral geometry of the carbon atom (sp
3
hybridization)
corresponds to the allotropic modifications of carbon:
diamond and lonsdaleite [21]. The trigonal modifica-
tion is formed by mixing one s- and two p-electron or-
bitals. The carbon atom has three equivalent σx,y-bonds
located in one plane at an angle of 120° to each other.
The pz-orbital, which is not involved in hybridization
and is located perpendicular to the plane of the σ-bonds,
is used to form π-bonds with other atoms. This is the
geometry of carbon that is characteristic of graphite
(sp
2
hybridization) [22]. Carbon with diagonal atomic
geometry forms a special allotropic modification – car-
byne (sp-hybridization), however, in the materials syn-
thesized to date, the length of straight carbyne without
bends and interchain bonds is less than a hundred atoms
[23]. The end of the 20th and the beginning of the 21st
century was marked by the discovery of fullerenes
(1985) [24], carbon nanotubes (1991) [25] and gra-
phenes (2004) [26]. Carbon nanowalls, carbon sheets,
nanocrystalline graphite, etc. have acquired a special
role [27]. The structural diagrams of various modifica-
tions of carbon are shown in Fig. 2.
For the thickness of the surface layer of a solid
body, the following formula was obtained [11]:
.
S
R(I)
= (2)
Here υ = M/ρ (M is the molar mass, ρ is the density
of the solid); S = 1 m
2
is the area element; α = 0.17 10
-9
mol = const. The diagram of the surface layer of a solid
is shown in Fig. 3a, and the dependence of υ on Z in Fig.
3b.
Experimentally, the R(I) nanolayer can be meas-
ured on very pure single crystals with grazing incidence
of X-rays, when the angle of incidence is equal to or less
than the critical angle of total internal reflection [28].
Znanstvena misel journal №100/2025 79
When the angle of incidence becomes less than the criti-
cal angle, the refracted wave exponentially decays in the
volume at a characteristic depth of the order of several
nanometers (for example, for silicon this depth is 3.2-2.5
nm, and for gold 1.2-2.0 nm). In the R(I) nanolayer, col-
lective-type size effects occur, and in the R(II)
mesolayer, kinetic-type size effects occur [29]. There are
no size effects in the bulk phase.
а)
b)
c)
g)
d)
е)
f)
i)
k)
Figure 2. Schemes of the structure of various modifications of carbon: carbine (a); diamond (b); graphite (c);
lonsdaleite (g); fullerene – C60 (d); fullerene – C70 (e); amorphous carbon (f); carbon nanotube (i), (k).
When the angle of incidence becomes less than the criti-
cal angle, the refracted wave exponentially decays in the
volume at a characteristic depth of the order of several
nanometers (for example, for silicon this depth is 3.2-2.5
nm, and for gold 1.2-2.0 nm). In the R(I) nanolayer, col-
lective-type size effects occur, and in the R(II)
mesolayer, kinetic-type size effects occur [29]. There are
no size effects in the bulk phase.
а)
b)
c)
g)
d)
е)
f)
i)
k)
Figure 2. Schemes of the structure of various modifications of carbon: carbine (a); diamond (b); graphite (c);
lonsdaleite (g); fullerene – C60 (d); fullerene – C70 (e); amorphous carbon (f); carbon nanotube (i), (k).
Znanstvena misel journal №100/2025 80
а)
b)
Figure 3 - Scheme of a solid: nanolayer → mesolayer → bulk phase (a); periodic change in the atomic volume
of elements (b)
Using equation (2), we calculate R(I) for carbon structures (Table 4).
Table 4
Thickness of the surface layer of carbon structures [30, 31]
Carbon Tm, К ρ, g/sm
3
R(I)a, nm R(I)c, nm γа, mJ/m
2
γс, mJ/m
2
Diamond 4273 3,52 0,58 (2) - 2991 -
Graphite 3970 2,26 0,90 (3) 2,46 (3) 2779 591
Graphene 4510 2,26 0,246 (1) - 3157 -
α-carbyne 6081 1,90 38,6 (43) 196,7 (43) 4257 21692
β-carbyne 4757 2,00 30,2 (37) 40,0 (37) 3330 4411
Amorphous
carbon
3820 1,70 1,20 (3) 3,28 (3) 2674 569
From Table 4 it is evident that for α-carbyne R(I)a
= 38.6 (43) and R(I)c = 196.7 (128), which is signifi-
cantly greater than 100 nm. It turned out that carbyne is
the strongest of all known materials [23]. The specific
strength of carbine is 6.0 10
7
- 7.5 10
7
N m/kg, and the
specific strength of diamond is 2.5 10
7
– 6.5 10
7
N m/kg,
graphene - 4.7 10
7
– 5.5 10
7
N m/kg, carbon nanotubes -
4.3 10
7
– 5.0 10
7
N m/kg. Carbine is the strongest mate-
rial. The rigidity of carbine is about 10
9
N m/kg, which
is twice the specific rigidity, the rigidity of graphene is
0.45 10
9
N m/kg. The melting point of carbine was not
measured experimentally, and was estimated by us using
the method of work [32]. For graphite, the number of
monolayers is 3 (Table 4), which is observed experimen-
tally (Fig. 4) [33, 34].
We obtained the formula [11]:
const,)À(
R(II),zR(I)R(I)/z,-1)A(z)/A(
R(I),z0z,R(I)/R(I)-1)A(z)/A(
=
=
+= (3)
where A(z) is the physical property of the nano- and
mesolayer with the z coordinate; A(∞) is the physical
property of the bulk sample (bulk phase) (Fig. 3a).
Figure 4 - Change in graphite parameters depending on the number of its layers [33, 34].
Equation (3) shows the size effects in the R(I) layer
of the exponential type, since 1-R(I)/z ≈ exp[-R(I)/z].
Therefore, anomalous effects occur in the R(I) layer, for
example, the classical Ohm's law is not satisfied - the
а)
b)
Figure 3 - Scheme of a solid: nanolayer → mesolayer → bulk phase (a); periodic change in the atomic volume
of elements (b)
Using equation (2), we calculate R(I) for carbon structures (Table 4).
Table 4
Thickness of the surface layer of carbon structures [30, 31]
Carbon Tm, К ρ, g/sm
3
R(I)a, nm R(I)c, nm γа, mJ/m
2
γс, mJ/m
2
Diamond 4273 3,52 0,58 (2) - 2991 -
Graphite 3970 2,26 0,90 (3) 2,46 (3) 2779 591
Graphene 4510 2,26 0,246 (1) - 3157 -
α-carbyne 6081 1,90 38,6 (43) 196,7 (43) 4257 21692
β-carbyne 4757 2,00 30,2 (37) 40,0 (37) 3330 4411
Amorphous
carbon
3820 1,70 1,20 (3) 3,28 (3) 2674 569
From Table 4 it is evident that for α-carbyne R(I)a
= 38.6 (43) and R(I)c = 196.7 (128), which is signifi-
cantly greater than 100 nm. It turned out that carbyne is
the strongest of all known materials [23]. The specific
strength of carbine is 6.0 10
7
- 7.5 10
7
N m/kg, and the
specific strength of diamond is 2.5 10
7
– 6.5 10
7
N m/kg,
graphene - 4.7 10
7
– 5.5 10
7
N m/kg, carbon nanotubes -
4.3 10
7
– 5.0 10
7
N m/kg. Carbine is the strongest mate-
rial. The rigidity of carbine is about 10
9
N m/kg, which
is twice the specific rigidity, the rigidity of graphene is
0.45 10
9
N m/kg. The melting point of carbine was not
measured experimentally, and was estimated by us using
the method of work [32]. For graphite, the number of
monolayers is 3 (Table 4), which is observed experimen-
tally (Fig. 4) [33, 34].
We obtained the formula [11]:
const,)À(
R(II),zR(I)R(I)/z,-1)A(z)/A(
R(I),z0z,R(I)/R(I)-1)A(z)/A(
=
=
+= (3)
where A(z) is the physical property of the nano- and
mesolayer with the z coordinate; A(∞) is the physical
property of the bulk sample (bulk phase) (Fig. 3a).
Figure 4 - Change in graphite parameters depending on the number of its layers [33, 34].
Equation (3) shows the size effects in the R(I) layer
of the exponential type, since 1-R(I)/z ≈ exp[-R(I)/z].
Therefore, anomalous effects occur in the R(I) layer, for
example, the classical Ohm's law is not satisfied - the
Znanstvena misel journal №100/2025 81
Wiedemann-Franz law is violated [35], the Ioffe [36],
Rehbinder [37] effects and others occur.
The size dependence is also observed for the field
emission currents of carbon heterostructures (Fig. 5) [9].
Figure 5 - Dependence of currents in heterostructures (a) and current differences (b) for forward (1) and reverse
(2) connections with a potential difference between layers of 50 V on the thickness of the depleted carbon layer.
The elastic parameters of carbon structures were
measured by us in [30, 38] (Table 5), where the value Wa
represents the adhesion energy, σis is the internal stress
between phases γ1 and γ2, and Еd is the deformation en-
ergy.
Table 5
Elastic parameters of carbon nanostructures [30, 38]
Carbon Waа, J/m
2
Waс, J/m
2
σisа, МPа σisс, МPа Еdа, eV Еdс, eV
Diamond 3,268 - 8200 2,32 -
Graphite 2,853 1,690 4900 1360 2,27 1,42
Graphene 3,448 - 118400 - 2,43 -
α-carbyne 5,460 28,08 13691 68455 3,64 4,12
β-carbyne 4,290 5,72 10780 53901 3,51 3,90
The work [39] can be cited on the warping of the
surface (formation of corrugations) of graphene due to
internal stresses σis. It shows an AFM image of the gra-
phene surface, from which it is evident that the surface
consists of domains measuring 20 x 50 nm, oriented in
one direction and forming “folds” on the graphene sur-
face with a height of 1 nm. In this case, the roughness
value on an area of 0.5 x 0.5 μm is about Ra = 0.25 nm.
The formation of elastic stresses at the interphase bound-
ary σis is due to the reconstruction of the surface of car-
bon structures (Fig. 6) [28].
Figure 6 - Reconstruction of the surface of carbon structures
High stresses σis lead to the transformation of the
surface layer of diamond, which is manifested in the
glow of graphite (Fig. 7a), and in the warping of gra-
phene (Fig. 7b).
а) b)
Figure 7 - Photoluminescence of different diamond samples [40] (a); corrugated graphene (b).
Wiedemann-Franz law is violated [35], the Ioffe [36],
Rehbinder [37] effects and others occur.
The size dependence is also observed for the field
emission currents of carbon heterostructures (Fig. 5) [9].
Figure 5 - Dependence of currents in heterostructures (a) and current differences (b) for forward (1) and reverse
(2) connections with a potential difference between layers of 50 V on the thickness of the depleted carbon layer.
The elastic parameters of carbon structures were
measured by us in [30, 38] (Table 5), where the value Wa
represents the adhesion energy, σis is the internal stress
between phases γ1 and γ2, and Еd is the deformation en-
ergy.
Table 5
Elastic parameters of carbon nanostructures [30, 38]
Carbon Waа, J/m
2
Waс, J/m
2
σisа, МPа σisс, МPа Еdа, eV Еdс, eV
Diamond 3,268 - 8200 2,32 -
Graphite 2,853 1,690 4900 1360 2,27 1,42
Graphene 3,448 - 118400 - 2,43 -
α-carbyne 5,460 28,08 13691 68455 3,64 4,12
β-carbyne 4,290 5,72 10780 53901 3,51 3,90
The work [39] can be cited on the warping of the
surface (formation of corrugations) of graphene due to
internal stresses σis. It shows an AFM image of the gra-
phene surface, from which it is evident that the surface
consists of domains measuring 20 x 50 nm, oriented in
one direction and forming “folds” on the graphene sur-
face with a height of 1 nm. In this case, the roughness
value on an area of 0.5 x 0.5 μm is about Ra = 0.25 nm.
The formation of elastic stresses at the interphase bound-
ary σis is due to the reconstruction of the surface of car-
bon structures (Fig. 6) [28].
Figure 6 - Reconstruction of the surface of carbon structures
High stresses σis lead to the transformation of the
surface layer of diamond, which is manifested in the
glow of graphite (Fig. 7a), and in the warping of gra-
phene (Fig. 7b).
а) b)
Figure 7 - Photoluminescence of different diamond samples [40] (a); corrugated graphene (b).
Znanstvena misel journal №100/2025 82
Internal stresses σis lead to the fact that in the R(I)
layer all physical parameters change by 2 times (Fig. 3a)
in one direction or another. For example, a 2-fold de-
crease in the surface energy of solids corresponds to the
Rebinder effect [37]. A decrease in the electron work
function is also considered to be a consequence of the
size effect. We will represent a nanolayer with an area S
= 1 m
2
and a size R(I) of the carbon structure as a non-
linear capacitor - a varicond (due to the presence of size
effects) (Fig. 8a) on one of the plates of which large
stresses σis develop, leading to significant deformation
energy Ed (Table 5). The deformation energy first
charges the capacitor, and then, under external influence
(electric field, impact, friction, ultrasound, etc.), it is dis-
charged (Fig. 8b).
а) b)
Figure 8 - Varicond diagram (a); voltage change curves on the capacitor plates during its charging (1) and dis-
charging (2) (b).
The diagram of the R(I) layer proposed by us in the
form of a varicond explains the inertia and hysteresis of
carbon nanostructures observed in the experiment (Fig. 9)
[10].
а) b) c)
Figure 9 – Voltage pulses (a); field emission hysteresis (b, c) [10].
We represent the nanolayer in equation (3) as a po-
tential well, then the energy levels En(z) in it are equal to
[41]:
,
R(I)2m
nπ
(z)Å
2
e
222
n
= (4)
If we take in equation (2) A(z) = En - the energy
level, then at 1-R(I)/R(I)+z ≈ exp[-(R(I)/R(I)+z)] in the
nanolayer there will be En(z) = En/exp[-(R(I)/R(I)+z)].
After this, the En level, that is, at z = 0 and at z = R(I) will
be equal to: En(z=0) = En/e; En[z = R(I)] = En/e
0.5
. The En
level decreases on the graphite surface by 2.72 times, and
at the boundary of the R(I) layer - by 1.65 times. All this
is shown in Fig. 10a. The En level can be represented by
Landau levels (Fig. 10b).
Internal stresses σis lead to the fact that in the R(I)
layer all physical parameters change by 2 times (Fig. 3a)
in one direction or another. For example, a 2-fold de-
crease in the surface energy of solids corresponds to the
Rebinder effect [37]. A decrease in the electron work
function is also considered to be a consequence of the
size effect. We will represent a nanolayer with an area S
= 1 m
2
and a size R(I) of the carbon structure as a non-
linear capacitor - a varicond (due to the presence of size
effects) (Fig. 8a) on one of the plates of which large
stresses σis develop, leading to significant deformation
energy Ed (Table 5). The deformation energy first
charges the capacitor, and then, under external influence
(electric field, impact, friction, ultrasound, etc.), it is dis-
charged (Fig. 8b).
а) b)
Figure 8 - Varicond diagram (a); voltage change curves on the capacitor plates during its charging (1) and dis-
charging (2) (b).
The diagram of the R(I) layer proposed by us in the
form of a varicond explains the inertia and hysteresis of
carbon nanostructures observed in the experiment (Fig. 9)
[10].
а) b) c)
Figure 9 – Voltage pulses (a); field emission hysteresis (b, c) [10].
We represent the nanolayer in equation (3) as a po-
tential well, then the energy levels En(z) in it are equal to
[41]:
,
R(I)2m
nπ
(z)Å
2
e
222
n
= (4)
If we take in equation (2) A(z) = En - the energy
level, then at 1-R(I)/R(I)+z ≈ exp[-(R(I)/R(I)+z)] in the
nanolayer there will be En(z) = En/exp[-(R(I)/R(I)+z)].
After this, the En level, that is, at z = 0 and at z = R(I) will
be equal to: En(z=0) = En/e; En[z = R(I)] = En/e
0.5
. The En
level decreases on the graphite surface by 2.72 times, and
at the boundary of the R(I) layer - by 1.65 times. All this
is shown in Fig. 10a. The En level can be represented by
Landau levels (Fig. 10b).
Znanstvena misel journal №100/2025 83
а) b)
Figure 10 - Dependence of the energy level En in a nanolayer (a); quasi-discrete spectrum of electrons in a quan-
tum well (b).
From equation (4) it follows that the energy levels
En of the nanolayer are determined by one fundamental
parameter – the constant of the metal crystal lattice a (this
follows from n = R(I)/a) [20]:
,E
2
2
n
ŕ
n
= (5)
where β = const.
The crystal lattice constant a changes in the R(I)
layer due to reconstruction or relaxation of the crystal
surface (Fig. 6). This means that monolayers of carbon
nanostructures can be represented as quantum planes
with energy En. As soon as the parameter a stops chang-
ing, the spectrum of quantum states becomes a continu-
ous spectrum, where the classical Drude–Lorentz laws
are satisfied for nanostructures. Let us consider graphite
as an example. From equation (5) and Fig. 10a it follows
that the energy levels En(∞) = EF is the Fermi energy
level of graphite. In [42], in the quantum-chemical ap-
proximation, EF = 1.5 eV was obtained for the three-di-
mensional graphite model and EF = 2.0 eV for the two-
dimensional model. Since the R(I) graphite layer is a
two-dimensional medium, three quantum planes of
graphite with a1, a2 and a3 should be considered. The first
graphite monolayer, graphene, has strong covalent σ-
bonds C–C in the plane of the graphene sheet in combi-
nation with π-electrons outside it, which determines
unique physicochemical properties [26, 43]. The motion
of electrons in graphene is described by a two-compo-
nent equation similar to the Dirac equation [26]. If we
look for a solution to the Dirac equation in the form of a
harmonic wave, we obtain the dispersion law for mass-
less particles E = ± VF k (Fig. 11), and the solution itself
has the form: )./(,
e
1
2
1
Ñ
i xy
ikr
kkarctge=
=
(6)
Figure 11 - Electronic structure of graphene [26].
The Fermi surface degenerates to a point, and the
Fermi energy is EF = 0. This follows from a comparison
of EF for graphite and Ed from Table 5. Graphene emit-
ters are not as popular as carbon nanotubes due to the
difficulty of producing a bundle of graphene petals that
are oriented vertically. However, these difficulties are
currently being overcome [8].
Bilayer graphene differs from single-layer gra-
phene and graphite and exhibits improved physical,
chemical, electronic and optical properties compared to
graphene and bulk graphite materials [44]. From Fig.
а) b)
Figure 10 - Dependence of the energy level En in a nanolayer (a); quasi-discrete spectrum of electrons in a quan-
tum well (b).
From equation (4) it follows that the energy levels
En of the nanolayer are determined by one fundamental
parameter – the constant of the metal crystal lattice a (this
follows from n = R(I)/a) [20]:
,E
2
2
n
ŕ
n
= (5)
where β = const.
The crystal lattice constant a changes in the R(I)
layer due to reconstruction or relaxation of the crystal
surface (Fig. 6). This means that monolayers of carbon
nanostructures can be represented as quantum planes
with energy En. As soon as the parameter a stops chang-
ing, the spectrum of quantum states becomes a continu-
ous spectrum, where the classical Drude–Lorentz laws
are satisfied for nanostructures. Let us consider graphite
as an example. From equation (5) and Fig. 10a it follows
that the energy levels En(∞) = EF is the Fermi energy
level of graphite. In [42], in the quantum-chemical ap-
proximation, EF = 1.5 eV was obtained for the three-di-
mensional graphite model and EF = 2.0 eV for the two-
dimensional model. Since the R(I) graphite layer is a
two-dimensional medium, three quantum planes of
graphite with a1, a2 and a3 should be considered. The first
graphite monolayer, graphene, has strong covalent σ-
bonds C–C in the plane of the graphene sheet in combi-
nation with π-electrons outside it, which determines
unique physicochemical properties [26, 43]. The motion
of electrons in graphene is described by a two-compo-
nent equation similar to the Dirac equation [26]. If we
look for a solution to the Dirac equation in the form of a
harmonic wave, we obtain the dispersion law for mass-
less particles E = ± VF k (Fig. 11), and the solution itself
has the form: )./(,
e
1
2
1
Ñ
i xy
ikr
kkarctge=
=
(6)
Figure 11 - Electronic structure of graphene [26].
The Fermi surface degenerates to a point, and the
Fermi energy is EF = 0. This follows from a comparison
of EF for graphite and Ed from Table 5. Graphene emit-
ters are not as popular as carbon nanotubes due to the
difficulty of producing a bundle of graphene petals that
are oriented vertically. However, these difficulties are
currently being overcome [8].
Bilayer graphene differs from single-layer gra-
phene and graphite and exhibits improved physical,
chemical, electronic and optical properties compared to
graphene and bulk graphite materials [44]. From Fig.
Znanstvena misel journal №100/2025 84
10a, taking into account the work [42], it follows that EF
for bilayer graphene is EF = 0.9 eV. In [45], the detection
mode of THz radiation using field-effect transistors
based on bilayer graphene was demonstrated (Fig. 12).
Figure 12 - (a) Schematic diagram of a field-effect transistor based on encapsulated bilayer graphene. (b) Optical
photograph of a typical graphene-based detector. The scale bar is 200 μm. (c) Conductivity of a typical DSG-based
field-effect transistor as a function of gate voltage Vg, measured at 300 K, 77 K, and 10 K [45].
Three-layer graphene (Fig. 13) differs from the lat-
ter two in mobility, conductivity, and magnetic proper-
ties [46]. From Fig. 10a, taking into account the work of
[42], it follows that EF for three-layer graphene is EF =
1.2 eV.
Figure 13 - Schematic Dirac cones of three graphene layers in reciprocal space (a); enlarged image of separated
Dirac cones of three graphene layers (b) [46].
Thus, we have constructed for the first time a model
of the quantum structure of the graphite surface layer at
normal temperature (instead of the usual low tempera-
tures). We have shown that the Fermi energy of graphite
monolayers differs sharply within the surface layer, giv-
ing different physical properties. A similar approach is
valid for other carbon structures (Tables 4, 5), for metals
(Table 3) and all solids without exception and even for
liquids [47].
Model of field emission of electrons from carbon
materials
The essence of field emission is the emission of
electrons by a solid or liquid when exposed to an external
electric field. In order for this emission to occur, the elec-
tron must overcome the potential barrier that holds the
electron by the crystal field. We will consider the poten-
tial barrier of a solid as the energy of deformation (Table
5). The energy of deformation Ed is spent on heat, acous-
tic emission (propagation of sound waves), autoemission
(emission of slow electrons) and luminescence. The en-
ergy of deformation Ed is equal to: ,)(5,1)(E
d aIRaIRW
a ==
(6)
where Wa = 1.5 γ is the adhesion energy, γ is the
surface energy of the solid; for most solids γ = 0.7 10
-3
Tm (J), Tm is the melting temperature; R(I) is the thick-
ness of the surface layer; a is the lattice constant. Accord-
ing to formula (3), in the R(I) layer, the physical quantity
A(z) decreases by half. According to reference data, the
work function of electrons from graphite is Eex. = 4.45 -
4.81 eV, i.e. its average value is Eex. = 4.63 eV, and in
the R(I) layer - Eex. = 2.31 eV, which coincides with Еd
= 2.27 eV (Table 5). The above means that the imposi-
tion of a field of strength E on a solid leads to the emer-
gence of a potential equal to P = e E R(I) = Еd. From here
we can determine the emission threshold Emin using Ta-
ble 5.
Table 6
Emission threshold Emin, carbon structures
Carbon Emin а, V/nm Emin с, V/nm Carbon Emin а, V/nm Emin с, V/nm
Diamond 4,0 - α-carbyne 0,09 0,02
Graphite 2,5 0,58 β-carbyne 0,12 0,10
Graphene 10,0 - - - -
According to the experimental data of work [19] for
graphite Emin ≈ 3 eV/nm, which is close to Emin a = 2.5
V/nm. From Table 6 it follows that Emin is minimal for
α-carbyne. If we summarize all the features of the surface
layer R(I) described above, then for the autoemission of
electrons from carbon structures we propose the model
10a, taking into account the work [42], it follows that EF
for bilayer graphene is EF = 0.9 eV. In [45], the detection
mode of THz radiation using field-effect transistors
based on bilayer graphene was demonstrated (Fig. 12).
Figure 12 - (a) Schematic diagram of a field-effect transistor based on encapsulated bilayer graphene. (b) Optical
photograph of a typical graphene-based detector. The scale bar is 200 μm. (c) Conductivity of a typical DSG-based
field-effect transistor as a function of gate voltage Vg, measured at 300 K, 77 K, and 10 K [45].
Three-layer graphene (Fig. 13) differs from the lat-
ter two in mobility, conductivity, and magnetic proper-
ties [46]. From Fig. 10a, taking into account the work of
[42], it follows that EF for three-layer graphene is EF =
1.2 eV.
Figure 13 - Schematic Dirac cones of three graphene layers in reciprocal space (a); enlarged image of separated
Dirac cones of three graphene layers (b) [46].
Thus, we have constructed for the first time a model
of the quantum structure of the graphite surface layer at
normal temperature (instead of the usual low tempera-
tures). We have shown that the Fermi energy of graphite
monolayers differs sharply within the surface layer, giv-
ing different physical properties. A similar approach is
valid for other carbon structures (Tables 4, 5), for metals
(Table 3) and all solids without exception and even for
liquids [47].
Model of field emission of electrons from carbon
materials
The essence of field emission is the emission of
electrons by a solid or liquid when exposed to an external
electric field. In order for this emission to occur, the elec-
tron must overcome the potential barrier that holds the
electron by the crystal field. We will consider the poten-
tial barrier of a solid as the energy of deformation (Table
5). The energy of deformation Ed is spent on heat, acous-
tic emission (propagation of sound waves), autoemission
(emission of slow electrons) and luminescence. The en-
ergy of deformation Ed is equal to: ,)(5,1)(E
d aIRaIRW
a ==
(6)
where Wa = 1.5 γ is the adhesion energy, γ is the
surface energy of the solid; for most solids γ = 0.7 10
-3
Tm (J), Tm is the melting temperature; R(I) is the thick-
ness of the surface layer; a is the lattice constant. Accord-
ing to formula (3), in the R(I) layer, the physical quantity
A(z) decreases by half. According to reference data, the
work function of electrons from graphite is Eex. = 4.45 -
4.81 eV, i.e. its average value is Eex. = 4.63 eV, and in
the R(I) layer - Eex. = 2.31 eV, which coincides with Еd
= 2.27 eV (Table 5). The above means that the imposi-
tion of a field of strength E on a solid leads to the emer-
gence of a potential equal to P = e E R(I) = Еd. From here
we can determine the emission threshold Emin using Ta-
ble 5.
Table 6
Emission threshold Emin, carbon structures
Carbon Emin а, V/nm Emin с, V/nm Carbon Emin а, V/nm Emin с, V/nm
Diamond 4,0 - α-carbyne 0,09 0,02
Graphite 2,5 0,58 β-carbyne 0,12 0,10
Graphene 10,0 - - - -
According to the experimental data of work [19] for
graphite Emin ≈ 3 eV/nm, which is close to Emin a = 2.5
V/nm. From Table 6 it follows that Emin is minimal for
α-carbyne. If we summarize all the features of the surface
layer R(I) described above, then for the autoemission of
electrons from carbon structures we propose the model
Znanstvena misel journal №100/2025 85
shown in Fig. 14a, and its volt-ampere characteristic
(VAC) – in Fig. 14b.
а) b)
Figure 14 – Surface layer R(I), which is a two-electrode rectifier lamp (diode) (a); VAC characteristic of the diode
(b)
According to equation (3), in the nanolayer the
emission current I linearly depends on E ~ U, and in the
mesolayer the emission current I ~ U
3/2
(Langmuir for-
mula). Further increase in the field strength leads to its
saturation, and then to destruction. The mesolayer R(II)
≈ 10 R(I) can be represented as two nonlinear capacitors
connected in parallel to each other. Oscillatory processes
occur in the nano- and mesolayers (Fig. 10a), experimen-
tally observed (Fig. 15) [19].
а) b)
Figure 15 - Experimental (a) and calculated map j(ε, V) (b), reflecting the dependence of the energy spectrum of
emitted electrons j(ε) on the applied voltage [19].
Our model in Fig. 14a is similar to the model pre-
sented in [19]. However, our model is tied to the struc-
ture of the surface layer of a solid, and therefore is a more
general theory suitable for metals, semiconductors, and
carbon structures. A significant difference of our model
is that it allows theoretically calculating the threshold of
field emission of electrons from a solid. From Table 6 it
follows that α-carbyne fibers should be used as an emit-
ter instead of nanotubes (Fig. 16a). We will call the pro-
posed model in Fig. 14a the diode model.
а) b)
Figure 16 - Display diagram using field emission of nanotubes (a); kinetic diagram of electron field emission (b).
shown in Fig. 14a, and its volt-ampere characteristic
(VAC) – in Fig. 14b.
а) b)
Figure 14 – Surface layer R(I), which is a two-electrode rectifier lamp (diode) (a); VAC characteristic of the diode
(b)
According to equation (3), in the nanolayer the
emission current I linearly depends on E ~ U, and in the
mesolayer the emission current I ~ U
3/2
(Langmuir for-
mula). Further increase in the field strength leads to its
saturation, and then to destruction. The mesolayer R(II)
≈ 10 R(I) can be represented as two nonlinear capacitors
connected in parallel to each other. Oscillatory processes
occur in the nano- and mesolayers (Fig. 10a), experimen-
tally observed (Fig. 15) [19].
а) b)
Figure 15 - Experimental (a) and calculated map j(ε, V) (b), reflecting the dependence of the energy spectrum of
emitted electrons j(ε) on the applied voltage [19].
Our model in Fig. 14a is similar to the model pre-
sented in [19]. However, our model is tied to the struc-
ture of the surface layer of a solid, and therefore is a more
general theory suitable for metals, semiconductors, and
carbon structures. A significant difference of our model
is that it allows theoretically calculating the threshold of
field emission of electrons from a solid. From Table 6 it
follows that α-carbyne fibers should be used as an emit-
ter instead of nanotubes (Fig. 16a). We will call the pro-
posed model in Fig. 14a the diode model.
а) b)
Figure 16 - Display diagram using field emission of nanotubes (a); kinetic diagram of electron field emission (b).
Znanstvena misel journal №100/2025 86
The value of the emission current j is proportional
to the number of electrons N, then the VAC characteris-
tic in Fig. 14b is an S-curve, characteristic of the catas-
trophe theory (Fig. 16b) [48]. To describe the S-shaped
curve, three objects must be considered: 1) the purpose
of operation; 2) two process coordinates; 3) control pa-
rameters. In our consideration, the purpose of operation
is the field emission of electrons from a solid, and the
process coordinate is the emission current j(N), caused
by the movement of N electrons. As control parameters,
we take the external field strength E and the electron
work function φ. For one coordinate j(N) and two control
parameters, the catastrophe theory has only one canoni-
cal dependence for writing the dependence of the objec-
tive function [48]: .5.025.0)(j
24
NNENN −−=
(7)
A catastrophe with such a potential function j(N) is
called a Whitney "assembly" type catastrophe [48]. We
will analyze equation (7) in the next article.
Conclusion
The diode model of autoelectron emission of car-
bon structures that we proposed is also suitable for other
solids and even for liquids in an external electric field.
The model is based on the structure of the surface layer
of solids and liquids, where the size and physical param-
eters of this layer are determined. It is through the surface
layer that all processes with the external environment oc-
cur, including autoemission of electrons.
This scientific article was published as part of the
grant funding for 2024-2026 IRN No. AP32488258. The
research is funded by the Science Committee of the Min-
istry of Science and Higher Education of the Republic of
Kazakhstan.
References
1. Kirillov A.V., Kostylev A.V., Yasenev N.D.
Fundamentals of Electronics. - Ministry of Science and
Higher Education of the Russian Federation. - Ekate-
rinburg: Publishing house of the Ural. University, 2022.
- 103 p.
2. Maksimenko Yu.N. Powerful semiconductor
devices with static induction: monograph. - Novosi-
birsk: PVN, 2022. – 214 p.
3. Maksimenko Yu.N. Transistor with static in-
duction KP926 with increased speed // Electronic engi-
neering. Ser. 2. Semiconductor devices. 2022. Issue. 3
(266). – P. 51-54.
4. Bykov A.R., Zaitsev A.A., Kuznetsov D.V.,
Sidorov A.V. Nanoelectronics and nanomaterials. - Ye-
lets: FGBOU VO "Yelets State University named after
I.A. Bunin", 2023. - 117 p.
5. Shesterkin V.I. Emission and operational
characteristics of various types of field-emission cath-
odes // Radio engineering and electronics, 2020, Vol.
65, No. 1. - P. 3-30.
6. Zhou Sh., Chen K., Cole M.T., Li Zh., Chen
J., Li Ch. and Dai Q. Ultrafast Field-Emission Electron
Sources Based on Nanomaterials // Adv. Mater., 2019,
1805845.
7. Fang X., Bando Y., Gautam U.K., Ye C., Gol-
berg D. Inorganic semiconductor nanostructures and
their field-emission applications // Journal of Materials
Chemistry. - 2008. - Vol. 18. - №5. - P. 509-522.
8. Chepusov A.S. Properties of field emission cath-
odes made of carbon materials under technical vacuum
conditions. - Dissertation of candidate of technical sci-
ences, Ekaterinburg, 2018. - 133 p.
9. Yafarov R.K., Shabunin N.O. Contact-transport
and field-emission properties of low-dimensional 2d car-
bon heterostructures // Microelectronics, 2023, Vol. 52,
No. 1. - P. 71-76.
10. Eidelman E.D., Arkhipov A.V. Field emission
from carbon nanostructures: models and experiment //
Uspekhi Fizicheskikh Nauk, 2020, Vol. 190, No. 7. – P.
693-714.
11. Yurov V.M. Surface layer thickness of atomi-
cally smooth crystals // Physicochemical aspects of the
study of clusters, nanostructures and nanomaterials. 2019.
issue 11. - P. 389-397.
12. Gnuchev N.M. Physical processes on the sur-
face of emission-active systems. - Dissertation of Doc-
tor of Phys. and Mathematics. spider, St. Petersburg,
2006. - 259 p.
13. Streletsky O.A. Emission and injection prop-
erties of low-dimensional carbon materials and hetero-
structures based on them. - Dissertation of candidate of
physical and mathematical sciences, Moscow, 2012. -
147 p.
14. Volkov E.Yu. Development of technological
foundations for the production and study of the charac-
teristics of field emission nanostructures based on gra-
phene films on silicon carbide. - Dissertation of a can-
didate of technical sciences, Taganrog, 2013. – 145 p.
15. Evlashin S.A. Study of optical and field emis-
sion properties of carbon nanowalls. - Dissertations of
candidate of physical and mathematical sciences. spi-
der, Moscow, 2014. - 122 p.
16. Izraelyants K.R. Emission characteristics of
carbon nanotubes in constant and weak high-frequency
electric fields. - Dissertation of candidate of physical
and mathematical sciences, Moscow, 2014. - 111 p.
17. Levin D.D. Development and study of the
technology for forming nanostructures with a conduct-
ing channel based on grapheme layers. – Dissertation
of a candidate of technical sciences, Moscow, 2015. –
139 p.
18. Zakirov I.I. Study of low-threshold field elec-
tron emission from graphene-like structures. - Disserta-
tion of candidate of technical sciences, St. Petersburg,
2019. - 122 p.
19. Kleshch V.I. Electron emission from carbon
nanostructures. – Dissertation of Doctor of Physical
and Mathematical Sciences, Moscow, 2024. – 323 p.
20. Yurov V.M., Goncharenko V.I., Oleshko V.S.,
Zhangozin K.N. Quantum structure of the surface layer of
metals // Bulletin of the Al-Farabi Kazakh National Uni-
versity, 2024, No. 3 (90). - P. 93-107.
21. Belenkov E.A., Ivanovskaya V.V., Ivanovsky
A.L. Nanodiamonds and related carbon materials. - Eka-
terinburg: Ural Branch of the Russian Academy of Sci-
ences, 2008. - 166 p.
22. Zhmurikov E.I., Bubnenkov I.A., Dremov
V.V., Samarin S.I., Pokrovsky A.S., Kharkov D.V.
Graphite in science and nuclear engineering. – Novosi-
birsk, 2013. – 193 p.
The value of the emission current j is proportional
to the number of electrons N, then the VAC characteris-
tic in Fig. 14b is an S-curve, characteristic of the catas-
trophe theory (Fig. 16b) [48]. To describe the S-shaped
curve, three objects must be considered: 1) the purpose
of operation; 2) two process coordinates; 3) control pa-
rameters. In our consideration, the purpose of operation
is the field emission of electrons from a solid, and the
process coordinate is the emission current j(N), caused
by the movement of N electrons. As control parameters,
we take the external field strength E and the electron
work function φ. For one coordinate j(N) and two control
parameters, the catastrophe theory has only one canoni-
cal dependence for writing the dependence of the objec-
tive function [48]: .5.025.0)(j
24
NNENN −−=
(7)
A catastrophe with such a potential function j(N) is
called a Whitney "assembly" type catastrophe [48]. We
will analyze equation (7) in the next article.
Conclusion
The diode model of autoelectron emission of car-
bon structures that we proposed is also suitable for other
solids and even for liquids in an external electric field.
The model is based on the structure of the surface layer
of solids and liquids, where the size and physical param-
eters of this layer are determined. It is through the surface
layer that all processes with the external environment oc-
cur, including autoemission of electrons.
This scientific article was published as part of the
grant funding for 2024-2026 IRN No. AP32488258. The
research is funded by the Science Committee of the Min-
istry of Science and Higher Education of the Republic of
Kazakhstan.
References
1. Kirillov A.V., Kostylev A.V., Yasenev N.D.
Fundamentals of Electronics. - Ministry of Science and
Higher Education of the Russian Federation. - Ekate-
rinburg: Publishing house of the Ural. University, 2022.
- 103 p.
2. Maksimenko Yu.N. Powerful semiconductor
devices with static induction: monograph. - Novosi-
birsk: PVN, 2022. – 214 p.
3. Maksimenko Yu.N. Transistor with static in-
duction KP926 with increased speed // Electronic engi-
neering. Ser. 2. Semiconductor devices. 2022. Issue. 3
(266). – P. 51-54.
4. Bykov A.R., Zaitsev A.A., Kuznetsov D.V.,
Sidorov A.V. Nanoelectronics and nanomaterials. - Ye-
lets: FGBOU VO "Yelets State University named after
I.A. Bunin", 2023. - 117 p.
5. Shesterkin V.I. Emission and operational
characteristics of various types of field-emission cath-
odes // Radio engineering and electronics, 2020, Vol.
65, No. 1. - P. 3-30.
6. Zhou Sh., Chen K., Cole M.T., Li Zh., Chen
J., Li Ch. and Dai Q. Ultrafast Field-Emission Electron
Sources Based on Nanomaterials // Adv. Mater., 2019,
1805845.
7. Fang X., Bando Y., Gautam U.K., Ye C., Gol-
berg D. Inorganic semiconductor nanostructures and
their field-emission applications // Journal of Materials
Chemistry. - 2008. - Vol. 18. - №5. - P. 509-522.
8. Chepusov A.S. Properties of field emission cath-
odes made of carbon materials under technical vacuum
conditions. - Dissertation of candidate of technical sci-
ences, Ekaterinburg, 2018. - 133 p.
9. Yafarov R.K., Shabunin N.O. Contact-transport
and field-emission properties of low-dimensional 2d car-
bon heterostructures // Microelectronics, 2023, Vol. 52,
No. 1. - P. 71-76.
10. Eidelman E.D., Arkhipov A.V. Field emission
from carbon nanostructures: models and experiment //
Uspekhi Fizicheskikh Nauk, 2020, Vol. 190, No. 7. – P.
693-714.
11. Yurov V.M. Surface layer thickness of atomi-
cally smooth crystals // Physicochemical aspects of the
study of clusters, nanostructures and nanomaterials. 2019.
issue 11. - P. 389-397.
12. Gnuchev N.M. Physical processes on the sur-
face of emission-active systems. - Dissertation of Doc-
tor of Phys. and Mathematics. spider, St. Petersburg,
2006. - 259 p.
13. Streletsky O.A. Emission and injection prop-
erties of low-dimensional carbon materials and hetero-
structures based on them. - Dissertation of candidate of
physical and mathematical sciences, Moscow, 2012. -
147 p.
14. Volkov E.Yu. Development of technological
foundations for the production and study of the charac-
teristics of field emission nanostructures based on gra-
phene films on silicon carbide. - Dissertation of a can-
didate of technical sciences, Taganrog, 2013. – 145 p.
15. Evlashin S.A. Study of optical and field emis-
sion properties of carbon nanowalls. - Dissertations of
candidate of physical and mathematical sciences. spi-
der, Moscow, 2014. - 122 p.
16. Izraelyants K.R. Emission characteristics of
carbon nanotubes in constant and weak high-frequency
electric fields. - Dissertation of candidate of physical
and mathematical sciences, Moscow, 2014. - 111 p.
17. Levin D.D. Development and study of the
technology for forming nanostructures with a conduct-
ing channel based on grapheme layers. – Dissertation
of a candidate of technical sciences, Moscow, 2015. –
139 p.
18. Zakirov I.I. Study of low-threshold field elec-
tron emission from graphene-like structures. - Disserta-
tion of candidate of technical sciences, St. Petersburg,
2019. - 122 p.
19. Kleshch V.I. Electron emission from carbon
nanostructures. – Dissertation of Doctor of Physical
and Mathematical Sciences, Moscow, 2024. – 323 p.
20. Yurov V.M., Goncharenko V.I., Oleshko V.S.,
Zhangozin K.N. Quantum structure of the surface layer of
metals // Bulletin of the Al-Farabi Kazakh National Uni-
versity, 2024, No. 3 (90). - P. 93-107.
21. Belenkov E.A., Ivanovskaya V.V., Ivanovsky
A.L. Nanodiamonds and related carbon materials. - Eka-
terinburg: Ural Branch of the Russian Academy of Sci-
ences, 2008. - 166 p.
22. Zhmurikov E.I., Bubnenkov I.A., Dremov
V.V., Samarin S.I., Pokrovsky A.S., Kharkov D.V.
Graphite in science and nuclear engineering. – Novosi-
birsk, 2013. – 193 p.
Znanstvena misel journal №100/2025 87
23. Belenkov E.A., Mavrinsky V.V. Structure of
ideal carbyne crystals // Crystallography, 2008, Vol. 53,
No. 1. - P.83-87.
24. Kroto H.W., Heath J.R., O’Brien S.C., Curl R.F.,
Smalley R.E. C60: Buckminsterfullerene // Nature, 1985,
Vol. 318. – P. 162-163.
25. Iijima S. Helical microtubules of graphitic carbon
// Nature, 1991, Vol. 354(6348). – P. 56-58.
26. Novoselov K.S., Geim A.K., Morozov S.V.,
Jiang D., Zhang Y., Dubonos S.V., Grigorieva I.V.,
Firsov A.A. Electric field effect in atomically thin car-
bon films // Science, 2004, V. 306, № 5696. - P. 666-
669.
27. Wu Y., Qiao P., Chong T.,Shen Z. Carbon nan-
owalls grown by microwave plasma enhanced chemical
vapor deposition // Advanced Materials, 2002, Vol. 14, №.
1. - P. 64-67.
28. Oura K., Lifshits V.G., Saranin A.A., Zotov
A.V., Katayama M. Introduction to Surface Physics. - M.:
Nauka. 2006. - 490 p.
29. Uvarov N.F., Boldyrev V.V. Size effects in the
chemistry of heterogeneous systems // Uspekhi Chemii,
2001, Vol. 70 (4). - P. 307–329.
30. Yurov V., Zhangozin K. Peierls–Nabarro bar-
rier in the surface layer of allotropic modifications of
carbon // Journal of science. Lyon, 2024, №50. – P. 36-
45.
31. Yurov V.M., Zhangozin K.N., Kargin D.B. Sur-
face phenomena in graphite and obtaining graphene from
it // Science News of Kazakhstan, 2024, No. 1. - P. 11-23.
32. Yurov V.M., Portnov V.S., Zhangozhin K.N.,
Rakhimova G.M., Rakhimova Zh.B. About the Friction
Mechanism in Graphite and Diamond // Material and
Mechanical Engineering Technology, 2024, №3. – Р.
3-10.
33. Abidi I.H., Weng L.-T., Wong C.P.J., Tyagi
A., Gan L., Ding Y. et. al. New Approach to Unveiling
Individual Atomic Layers of 2D Materials and Their
Heterostructures // Chemistry of Materials, 2018, Vol.
30, №5. – Р. 1718-1728.
34. Yurov V.M., Zhangozin K.N., Kargin D.B.
Number of graphene layers in natural graphite // The
scientific heritage, 2024, No 143. – P. 75-80.
35. Yurov V.M., Goncharenko V.I., Oleshko V.S.
Deviations from the Wiedman-Franz law // Interna-
tional Conference “Scientic research of the SCO coun-
tries: synergy and integration”, Beijing, PRC. April 16,
2024. - P. 203-209.
36. Yurov V.M., Goncharenko V.I., Oleshko V.S.,
Zhangozin K.N. On the Ioffe effect in the surface layer
// Endless light in science, 2024, No. 2/2. – P. 22-25.
37. Yurov V.M., Goncharenko V.I., Oleshko V.S.,
Zhangozin K.N. On the Rehbinder effect in the surface
layer // Endless light in science, 2024, No. 2/2. – P. 26-
30.
38. Yurov V., Zhangozin K. Surface layer thick-
ness, defects and strength of graphite // The scientific
heritage, 2023, No 128. – Р. 20-27.
39. Goloudina S.I., Luchinin V.V., Pasyuta V.M.
et al. Obtaining highly conductive and optically trans-
parent films with a multigraphene structure by carbon-
ization of Langmuir-Blodgett polyimide films // Letters
to the Journal of Technical Physics, 2019, vol. 45, is-
sue. 9. - Р. 50-54.
40. Klepikov I.V., Vasiliev E.A. Features of the
luminescence of the surface of diamond crystals // Ural
Mineralogical School, 2022. - P. 78-80.
41. Landau L.D., Lifshitz E.M. Course of theoret-
ical physics. Vol. III. Quantum mechanics (non-relativ-
istic theory). - M.: FIZMATLIT, 2004. - 800 p.
42. Moliver S.S. Auger spectroscopic manifesta-
tion of electron correlation of the Fermi surface of
graphite // Physics of the Solid State, 2004, Vol. 46(9).
– P. 1537-1543.
43. Zhang T. Graphene. From Theory to Applica-
tions. – Springer, 2022. – 142 р.
44. Rozhkov A.V., Sboychakov A.O., Rakh-
manov A.L., Nori F. Electronic properties of graphene-
based bilayer systems // Physics Reports, 2016, Vol.
648. – P. 1-104.
45. Gaiduchenko I.A. Asymmetric devices based
on carbon nanotubes and graphene as terahertz detec-
tors. - Dissertation of candidate of physical and mathe-
matical sciences. - Dolgoprudny. - 2019. - 192 p.
46. Devakul T., Ledwith P.J., Xia L.-Q., Uri A.,
de la Barrera S., Jarillo-Herrero P., and Fu L. Magic-
angle helical trilayer graphene// Science Advances,
2023, Vol. 9 (36): eadi6063.
47. Yurov V.M., Zhangozin K.N. Thickness of the
surface layer of water and ethanol // Physicochemical
aspects of the study of clusters, nanostructures and na-
nomaterials, 2023, Issue 15. - P. 338-349.
48. Poston T., Stewart I. Catastrophe Theory and
Its Applications. - Dover Publications, Incorporated,
2013. - 512 р.
23. Belenkov E.A., Mavrinsky V.V. Structure of
ideal carbyne crystals // Crystallography, 2008, Vol. 53,
No. 1. - P.83-87.
24. Kroto H.W., Heath J.R., O’Brien S.C., Curl R.F.,
Smalley R.E. C60: Buckminsterfullerene // Nature, 1985,
Vol. 318. – P. 162-163.
25. Iijima S. Helical microtubules of graphitic carbon
// Nature, 1991, Vol. 354(6348). – P. 56-58.
26. Novoselov K.S., Geim A.K., Morozov S.V.,
Jiang D., Zhang Y., Dubonos S.V., Grigorieva I.V.,
Firsov A.A. Electric field effect in atomically thin car-
bon films // Science, 2004, V. 306, № 5696. - P. 666-
669.
27. Wu Y., Qiao P., Chong T.,Shen Z. Carbon nan-
owalls grown by microwave plasma enhanced chemical
vapor deposition // Advanced Materials, 2002, Vol. 14, №.
1. - P. 64-67.
28. Oura K., Lifshits V.G., Saranin A.A., Zotov
A.V., Katayama M. Introduction to Surface Physics. - M.:
Nauka. 2006. - 490 p.
29. Uvarov N.F., Boldyrev V.V. Size effects in the
chemistry of heterogeneous systems // Uspekhi Chemii,
2001, Vol. 70 (4). - P. 307–329.
30. Yurov V., Zhangozin K. Peierls–Nabarro bar-
rier in the surface layer of allotropic modifications of
carbon // Journal of science. Lyon, 2024, №50. – P. 36-
45.
31. Yurov V.M., Zhangozin K.N., Kargin D.B. Sur-
face phenomena in graphite and obtaining graphene from
it // Science News of Kazakhstan, 2024, No. 1. - P. 11-23.
32. Yurov V.M., Portnov V.S., Zhangozhin K.N.,
Rakhimova G.M., Rakhimova Zh.B. About the Friction
Mechanism in Graphite and Diamond // Material and
Mechanical Engineering Technology, 2024, №3. – Р.
3-10.
33. Abidi I.H., Weng L.-T., Wong C.P.J., Tyagi
A., Gan L., Ding Y. et. al. New Approach to Unveiling
Individual Atomic Layers of 2D Materials and Their
Heterostructures // Chemistry of Materials, 2018, Vol.
30, №5. – Р. 1718-1728.
34. Yurov V.M., Zhangozin K.N., Kargin D.B.
Number of graphene layers in natural graphite // The
scientific heritage, 2024, No 143. – P. 75-80.
35. Yurov V.M., Goncharenko V.I., Oleshko V.S.
Deviations from the Wiedman-Franz law // Interna-
tional Conference “Scientic research of the SCO coun-
tries: synergy and integration”, Beijing, PRC. April 16,
2024. - P. 203-209.
36. Yurov V.M., Goncharenko V.I., Oleshko V.S.,
Zhangozin K.N. On the Ioffe effect in the surface layer
// Endless light in science, 2024, No. 2/2. – P. 22-25.
37. Yurov V.M., Goncharenko V.I., Oleshko V.S.,
Zhangozin K.N. On the Rehbinder effect in the surface
layer // Endless light in science, 2024, No. 2/2. – P. 26-
30.
38. Yurov V., Zhangozin K. Surface layer thick-
ness, defects and strength of graphite // The scientific
heritage, 2023, No 128. – Р. 20-27.
39. Goloudina S.I., Luchinin V.V., Pasyuta V.M.
et al. Obtaining highly conductive and optically trans-
parent films with a multigraphene structure by carbon-
ization of Langmuir-Blodgett polyimide films // Letters
to the Journal of Technical Physics, 2019, vol. 45, is-
sue. 9. - Р. 50-54.
40. Klepikov I.V., Vasiliev E.A. Features of the
luminescence of the surface of diamond crystals // Ural
Mineralogical School, 2022. - P. 78-80.
41. Landau L.D., Lifshitz E.M. Course of theoret-
ical physics. Vol. III. Quantum mechanics (non-relativ-
istic theory). - M.: FIZMATLIT, 2004. - 800 p.
42. Moliver S.S. Auger spectroscopic manifesta-
tion of electron correlation of the Fermi surface of
graphite // Physics of the Solid State, 2004, Vol. 46(9).
– P. 1537-1543.
43. Zhang T. Graphene. From Theory to Applica-
tions. – Springer, 2022. – 142 р.
44. Rozhkov A.V., Sboychakov A.O., Rakh-
manov A.L., Nori F. Electronic properties of graphene-
based bilayer systems // Physics Reports, 2016, Vol.
648. – P. 1-104.
45. Gaiduchenko I.A. Asymmetric devices based
on carbon nanotubes and graphene as terahertz detec-
tors. - Dissertation of candidate of physical and mathe-
matical sciences. - Dolgoprudny. - 2019. - 192 p.
46. Devakul T., Ledwith P.J., Xia L.-Q., Uri A.,
de la Barrera S., Jarillo-Herrero P., and Fu L. Magic-
angle helical trilayer graphene// Science Advances,
2023, Vol. 9 (36): eadi6063.
47. Yurov V.M., Zhangozin K.N. Thickness of the
surface layer of water and ethanol // Physicochemical
aspects of the study of clusters, nanostructures and na-
nomaterials, 2023, Issue 15. - P. 338-349.
48. Poston T., Stewart I. Catastrophe Theory and
Its Applications. - Dover Publications, Incorporated,
2013. - 512 р.
Znanstvena misel journal №100/2025 88
POLITICAL SCIENCES
ФОРМА ПАТРИАРХАЛЬНОЙ ДЕМОКРАТИИ В НАЦИОНАЛЬНОЙ ТРАДИЦИИ
ТАДЖИКОВ
Ахмадиён Ш.Р.
Кандидат политических наук, доцент кафедры общественных наук
Хатлонского Государственного медицинского университета. Таджикистан
A FORM OF PATRIARCHAL DEMOCRACY IN THE TAJIK NATIONAL TRADITION
Ahmadieon S.
Candidate of Political Sciences, Associate Professor of the Department of Social Sciences,
Khatlon State Medical University. Tajikistan
DOI: 10.5281/zenodo.15099950
Аннотация
В данной статье автор рассматривает развитие институтов гражданского общества таджиков периода
конца XIX и начало XX века в контексте исторической науки. В частности автор на примерах показывает
возникновение и развитие родовых, религиозных, социальных институтов внутри общества и дает харак-
теристику их деятельности в рамках понятия институтов гражданского общества. Данные институты вели
не только хозяйственную деятельность в обществе, но и решали наиболее важные социальные вопросы.
Характерной особенностью деятельности данных организаций было введение института выборности
среди чиновников управленческой системы общества, что имело прогрессивный характер для того вре-
мени.
Abstract
In this article, the author examines the development of civil society institutions of Tajiks in the late 19th and
early 20th centuries in the context of historical science. In particular, the author uses examples to show the emer-
gence and development of tribal, religious, and social institutions within society and characterizes their activities
within the concept of civil society institutions. These institutions not only conducted economic activity in society,
but also resolved the most important social issues. A characteristic feature of the activities of these organizations
was the introduction of the institution of elections among officials of the management system of society, which
was progressive for that time.
Ключевые слова: развитие, институт, гражданское общества, Бадахшан, история, род, религия, де-
мократия.
Keywords: development, institute, civil society, Badakhshan, history, clan, religion, democracy.
Актуальность. Институт демократии как
форма общественного и государственного управле-
ния имеет древнюю историю, и большинству из нас
его родиной является Древняя Греция. Однако раз-
личные формы словосочетания «демократия» как
способ участия общества в системе управления и
решении проблем общества имеют более широкое
значение. В связи с этим больше внимания следует
уделить проблеме соотношения демократии и об-
щественной активности. В ряде политико-фило-
софских концепций понимание соотношения инди-
видуализма и коллективизма рассматривается как
одна из форм демократии, свободы и творчества,
поскольку приближает человека к сфере обще-
ственных, коллективных, социальных и других об-
щественных отношений от понятия индивидуали-
зации (эгоцентризма).
Цель. Положительные и отрицательные мо-
менты развития институтов гражданского обще-
ства в периоде конца XIX и начало XX века и выде-
ляет их прогрессивное и регрессивное влияние на
развитие всего общества за указанный период. Вме-
сте с этим автор не отрицает иные формы исследо-
вания данного феномена с точки зрения других
направлений из числа общественных наук, по-
скольку проблема развития институтов граждан-
ского общества является предметом исследования
разных общественных дисциплин, которые допол-
няют друг друга в данном исследование.
Конечно, в демократической системе активизм
не следует отождествлять с массовой формой
толпы, группы, собирающейся как активный участ-
ник общественных отношений, поскольку рост
масс выходит из-под контроля и противоречит де-
мократии. В этом направлении нам хотелось бы об-
судить в статье традиционные формы участия об-
щественности в реализации насущных вопросов об-
щества на примере жизни таджиков в период до
революции 1917 года.
В этой связи не следует забывать, что в исто-
рии таджиков существовали и отдельные формы
демократического правления. Однако в Средней
Азии признаки демократии не достигли высшего
политического уровня, поскольку в регионе господ-
ствовало автократическое правление под влиянием
духовенства и султанов. В то же время на протяже-
нии столетий у таджиков и других народов Средней
Азии сложилась форма местного самоуправления,
в которой отчетливо прослеживаются демократиче-
ские элементы.
POLITICAL SCIENCES
ФОРМА ПАТРИАРХАЛЬНОЙ ДЕМОКРАТИИ В НАЦИОНАЛЬНОЙ ТРАДИЦИИ
ТАДЖИКОВ
Ахмадиён Ш.Р.
Кандидат политических наук, доцент кафедры общественных наук
Хатлонского Государственного медицинского университета. Таджикистан
A FORM OF PATRIARCHAL DEMOCRACY IN THE TAJIK NATIONAL TRADITION
Ahmadieon S.
Candidate of Political Sciences, Associate Professor of the Department of Social Sciences,
Khatlon State Medical University. Tajikistan
DOI: 10.5281/zenodo.15099950
Аннотация
В данной статье автор рассматривает развитие институтов гражданского общества таджиков периода
конца XIX и начало XX века в контексте исторической науки. В частности автор на примерах показывает
возникновение и развитие родовых, религиозных, социальных институтов внутри общества и дает харак-
теристику их деятельности в рамках понятия институтов гражданского общества. Данные институты вели
не только хозяйственную деятельность в обществе, но и решали наиболее важные социальные вопросы.
Характерной особенностью деятельности данных организаций было введение института выборности
среди чиновников управленческой системы общества, что имело прогрессивный характер для того вре-
мени.
Abstract
In this article, the author examines the development of civil society institutions of Tajiks in the late 19th and
early 20th centuries in the context of historical science. In particular, the author uses examples to show the emer-
gence and development of tribal, religious, and social institutions within society and characterizes their activities
within the concept of civil society institutions. These institutions not only conducted economic activity in society,
but also resolved the most important social issues. A characteristic feature of the activities of these organizations
was the introduction of the institution of elections among officials of the management system of society, which
was progressive for that time.
Ключевые слова: развитие, институт, гражданское общества, Бадахшан, история, род, религия, де-
мократия.
Keywords: development, institute, civil society, Badakhshan, history, clan, religion, democracy.
Актуальность. Институт демократии как
форма общественного и государственного управле-
ния имеет древнюю историю, и большинству из нас
его родиной является Древняя Греция. Однако раз-
личные формы словосочетания «демократия» как
способ участия общества в системе управления и
решении проблем общества имеют более широкое
значение. В связи с этим больше внимания следует
уделить проблеме соотношения демократии и об-
щественной активности. В ряде политико-фило-
софских концепций понимание соотношения инди-
видуализма и коллективизма рассматривается как
одна из форм демократии, свободы и творчества,
поскольку приближает человека к сфере обще-
ственных, коллективных, социальных и других об-
щественных отношений от понятия индивидуали-
зации (эгоцентризма).
Цель. Положительные и отрицательные мо-
менты развития институтов гражданского обще-
ства в периоде конца XIX и начало XX века и выде-
ляет их прогрессивное и регрессивное влияние на
развитие всего общества за указанный период. Вме-
сте с этим автор не отрицает иные формы исследо-
вания данного феномена с точки зрения других
направлений из числа общественных наук, по-
скольку проблема развития институтов граждан-
ского общества является предметом исследования
разных общественных дисциплин, которые допол-
няют друг друга в данном исследование.
Конечно, в демократической системе активизм
не следует отождествлять с массовой формой
толпы, группы, собирающейся как активный участ-
ник общественных отношений, поскольку рост
масс выходит из-под контроля и противоречит де-
мократии. В этом направлении нам хотелось бы об-
судить в статье традиционные формы участия об-
щественности в реализации насущных вопросов об-
щества на примере жизни таджиков в период до
революции 1917 года.
В этой связи не следует забывать, что в исто-
рии таджиков существовали и отдельные формы
демократического правления. Однако в Средней
Азии признаки демократии не достигли высшего
политического уровня, поскольку в регионе господ-
ствовало автократическое правление под влиянием
духовенства и султанов. В то же время на протяже-
нии столетий у таджиков и других народов Средней
Азии сложилась форма местного самоуправления,
в которой отчетливо прослеживаются демократиче-
ские элементы.
Znanstvena misel journal №100/2025 89
Уже в XVIII-XIX вв., с приходом русских в
Среднюю Азию, стала заметна деятельность тради-
ционных местных и общественных институтов, иг-
равших значительную роль в обществе того вре-
мени. Многие историки, изучавшие историю наро-
дов Средней Азии, в том числе и таджиков,
обращали внимание на многообразие и специфику
этих институтов, демонстрирующих принципы сво-
боды в управлении патриархальным обществом. В
период до революции 1917 года на территории про-
живания таджиков наблюдались следующие формы
местного объединения и управления:
- пожарные дома (аловхана) - собрания граж-
дан зимой в форме клуба;
- мужские дома - собрания мужчин для реше-
ния деревенских проблем;
- женские дома - собрания женщин в форме
клубов;
- дома молодежи (лавандхона) - собрания мо-
лодежи в форме клубов;
- поющие дома
- чайные домики - посиделки стариков;
- караван-сараи (гостиницы) - свободная
форма управления;
- библиотеки (библиотека) - форма свободного
хозяйствования.
- местные мечети - форма гражданского обще-
ства;
- хашар - форма гражданского общества;
- Мирджуй - форма гражданского общества;
- калта - карие (калта - мальчик, юноша и карие
- форма гражданского общества - то есть поочеред-
ное посещение кого-либо и решение деревенских
проблем [11,с.45].
В таких общественных и социальных учрежде-
ниях жители очень активно поднимали проблемы
деревни или района. Большую научную ценность
представляют сведения А.А.Кушакевича об управ-
лении таджикскими округами в Ходженте, в кото-
рых автор сохранил множество сведений об этом
крае в своих трудах («Села Ходжентского уезда»,
«Очерки Ходжентского уезда», «Города Ходжент и
Ура-Тюбе», «Сведения о Ходжентском уезде», «О
гончарном производстве в Ходжентском уезде»
[6;7;8]. Ученые А.А.Семенов, М.С.Андреев,
Н.А.Кисляков, Р.Рахимов, А.Н.Кондауров и другие
обращали внимание на специфику этих социальных
институтов, представляющих собой общественные
структуры [13], анализировали их как обществен-
ные и социальные институты с точки зрения исто-
рических и этнографических наук, постоянно рас-
сматривали природу их демократического управле-
ния, которая находит свое отражение в следующих
формах:
- община управляется общей структурой села
и отделена от государственной структуры;
- его финансовая форма зависит от взносов
членов;
- общая цель членов заключается в обеспече-
нии благополучия всех;
- Жителям села будет предоставлена форма от-
чета о результатах;
- сооружение не имеет политической цели;
- руководство структуры определяется выбор-
ным путем [12,с.73].
Как мы видим, общность интересов, общее фи-
нансирование, форма отчетности о результатах,
аполитичность этих институтов, наряду с их изби-
рательностью, отражают демократические характе-
ристики их структуры.
Следует отметить, что во многих сельских рай-
онах страны деятельность этих учреждений не
утратила своего значения и по сей день и по-преж-
нему используется в жизни общества. Эти обще-
ственные учреждения назывались по-разному в раз-
ных районах таджикского населения, но в целом их
назначение было схожим, и они классифицирова-
лись по сословному, семейному и профессиональ-
ному признаку. На каждом этапе создания этих ин-
ститутов перед ними ставились общие цели для
конкретного общества. В частности, с точки зрения
классовых характеристик можно выделить три типа
этих институтов:
а) для низших классов;
б) для чиновников разных рангов и преподава-
телей школ, медресе, мелких торговцев, придвор-
ных поэтов и т. д.;
в) для высших классов
Эти учреждения также были разделены по воз-
расту на клубы для подростков, молодежи, взрос-
лых и пожилых людей. Их классификация также
включала разделение по полу, профессии, социаль-
ному положению, иногда по национальности и дру-
гим признакам. На основе профессионального при-
знака действовали учреждения, объединявшие раз-
ных деятелей искусства, независимо от места
жительства, социального положения, семейной
принадлежности, языка, возраста и пола.
Например, женщин объединяли женские
клубы по гончарному делу, шитью, вязанию и дру-
гим видам рукоделия. В этих объединениях обсуж-
дались в основном вопросы, связанные с професси-
ями участников, что отражало характер общих ин-
тересов производителей. Сайид Насафи в своем
труде «Шахрошуб» перечисляет 212 специально-
стей, которые часто делились на кварталы. В зави-
симости от специальности гончары, литейщики,
кузнецы, плотники, маляры, архитекторы, гвоз-
дильщики, ткачи, герметики, аукционисты, обезжи-
риватели и другие имели профессиональные объ-
единения [13,с.8].
Это также можно считать профсоюзом. Осо-
бенностью этих объединений было также то, что их
члены были взаимозависимы, поскольку внутри
объединения также существовало разделение
труда, и в результате одно производство делилось
на несколько групп производителей, в объединении
которых и добывались основные товары. Подобные
производственные профсоюзы можно сравнить с
анархо-синдикалистским движением, в котором ра-
бочие и производители защищали интересы своей
отрасли в условиях жесткой конкуренции. Так,
например, в мастерской по изготовлению бараба-
нов один обрабатывал шкуру, другой подготавли-
вал дерево, третий делал краску, а четвертый соеди-
нял все это для изготовления барабана. В рамках
этого союза существовала общая ответственность
Уже в XVIII-XIX вв., с приходом русских в
Среднюю Азию, стала заметна деятельность тради-
ционных местных и общественных институтов, иг-
равших значительную роль в обществе того вре-
мени. Многие историки, изучавшие историю наро-
дов Средней Азии, в том числе и таджиков,
обращали внимание на многообразие и специфику
этих институтов, демонстрирующих принципы сво-
боды в управлении патриархальным обществом. В
период до революции 1917 года на территории про-
живания таджиков наблюдались следующие формы
местного объединения и управления:
- пожарные дома (аловхана) - собрания граж-
дан зимой в форме клуба;
- мужские дома - собрания мужчин для реше-
ния деревенских проблем;
- женские дома - собрания женщин в форме
клубов;
- дома молодежи (лавандхона) - собрания мо-
лодежи в форме клубов;
- поющие дома
- чайные домики - посиделки стариков;
- караван-сараи (гостиницы) - свободная
форма управления;
- библиотеки (библиотека) - форма свободного
хозяйствования.
- местные мечети - форма гражданского обще-
ства;
- хашар - форма гражданского общества;
- Мирджуй - форма гражданского общества;
- калта - карие (калта - мальчик, юноша и карие
- форма гражданского общества - то есть поочеред-
ное посещение кого-либо и решение деревенских
проблем [11,с.45].
В таких общественных и социальных учрежде-
ниях жители очень активно поднимали проблемы
деревни или района. Большую научную ценность
представляют сведения А.А.Кушакевича об управ-
лении таджикскими округами в Ходженте, в кото-
рых автор сохранил множество сведений об этом
крае в своих трудах («Села Ходжентского уезда»,
«Очерки Ходжентского уезда», «Города Ходжент и
Ура-Тюбе», «Сведения о Ходжентском уезде», «О
гончарном производстве в Ходжентском уезде»
[6;7;8]. Ученые А.А.Семенов, М.С.Андреев,
Н.А.Кисляков, Р.Рахимов, А.Н.Кондауров и другие
обращали внимание на специфику этих социальных
институтов, представляющих собой общественные
структуры [13], анализировали их как обществен-
ные и социальные институты с точки зрения исто-
рических и этнографических наук, постоянно рас-
сматривали природу их демократического управле-
ния, которая находит свое отражение в следующих
формах:
- община управляется общей структурой села
и отделена от государственной структуры;
- его финансовая форма зависит от взносов
членов;
- общая цель членов заключается в обеспече-
нии благополучия всех;
- Жителям села будет предоставлена форма от-
чета о результатах;
- сооружение не имеет политической цели;
- руководство структуры определяется выбор-
ным путем [12,с.73].
Как мы видим, общность интересов, общее фи-
нансирование, форма отчетности о результатах,
аполитичность этих институтов, наряду с их изби-
рательностью, отражают демократические характе-
ристики их структуры.
Следует отметить, что во многих сельских рай-
онах страны деятельность этих учреждений не
утратила своего значения и по сей день и по-преж-
нему используется в жизни общества. Эти обще-
ственные учреждения назывались по-разному в раз-
ных районах таджикского населения, но в целом их
назначение было схожим, и они классифицирова-
лись по сословному, семейному и профессиональ-
ному признаку. На каждом этапе создания этих ин-
ститутов перед ними ставились общие цели для
конкретного общества. В частности, с точки зрения
классовых характеристик можно выделить три типа
этих институтов:
а) для низших классов;
б) для чиновников разных рангов и преподава-
телей школ, медресе, мелких торговцев, придвор-
ных поэтов и т. д.;
в) для высших классов
Эти учреждения также были разделены по воз-
расту на клубы для подростков, молодежи, взрос-
лых и пожилых людей. Их классификация также
включала разделение по полу, профессии, социаль-
ному положению, иногда по национальности и дру-
гим признакам. На основе профессионального при-
знака действовали учреждения, объединявшие раз-
ных деятелей искусства, независимо от места
жительства, социального положения, семейной
принадлежности, языка, возраста и пола.
Например, женщин объединяли женские
клубы по гончарному делу, шитью, вязанию и дру-
гим видам рукоделия. В этих объединениях обсуж-
дались в основном вопросы, связанные с професси-
ями участников, что отражало характер общих ин-
тересов производителей. Сайид Насафи в своем
труде «Шахрошуб» перечисляет 212 специально-
стей, которые часто делились на кварталы. В зави-
симости от специальности гончары, литейщики,
кузнецы, плотники, маляры, архитекторы, гвоз-
дильщики, ткачи, герметики, аукционисты, обезжи-
риватели и другие имели профессиональные объ-
единения [13,с.8].
Это также можно считать профсоюзом. Осо-
бенностью этих объединений было также то, что их
члены были взаимозависимы, поскольку внутри
объединения также существовало разделение
труда, и в результате одно производство делилось
на несколько групп производителей, в объединении
которых и добывались основные товары. Подобные
производственные профсоюзы можно сравнить с
анархо-синдикалистским движением, в котором ра-
бочие и производители защищали интересы своей
отрасли в условиях жесткой конкуренции. Так,
например, в мастерской по изготовлению бараба-
нов один обрабатывал шкуру, другой подготавли-
вал дерево, третий делал краску, а четвертый соеди-
нял все это для изготовления барабана. В рамках
этого союза существовала общая ответственность
Znanstvena misel journal №100/2025 90
за качество и результаты труда, и этот принцип ра-
боты был внедрен в работу артелей еще в первые
советские годы как передовой опыт управления
производством.
На этих встречах обсуждались внутренние со-
циальные отношения в отрасли, ценообразование,
конкуренция, правила торговли, отношения с госу-
дарством и другие вопросы отрасли. Хотя у каж-
дого были свои личные интересы, всегда существо-
вала потребность в общих интересах, поскольку
именно эта общность объединяет группу. Чтобы
понять институциональную природу этих объеди-
нений, нам необходимо проанализировать, как они
функционируют. Во-первых, эти институты имели
двойственный характер по времени своего функци-
онирования – сезонный и постоянный. Например,
зимние посиделки проводились только в этот пе-
риод, поскольку работы на полях не было, и люди
искали способы провести свободное время и ис-
пользовать его с духовной пользой. По этой при-
чине зимой они собирались в доме и устраивали
чтения стихов, пение, рассказывание историй или
рассказы о религии и чудесах света. В дни, когда на
такое собрание собиралось особенно много гостей,
все жители деревни приносили топливо для разжи-
гания большого костра и разводили огонь в санда-
ловом лесу, чтобы согреть дом. Иногда для серви-
ровки стола приносили каждый вид еды. Это при-
менимо в случае, если на собрание приглашен
гость. Важно было организовать профессиональ-
ный клуб для тех, кто официально вошел в профес-
сию. Если подростки уже были вовлечены в работу,
их также приглашали в качестве профессионалов и
они имели право голоса.
Особой популярностью пользовались культур-
ные встречи, на которых артисты соревновались
друг с другом, что называлось «базм-о-базм». Каж-
дый, кто устраивал вечеринку, старался подгото-
вить ее как можно лучше [9,с.55]. А. Гафуров в
своей работе также говорит, что «грамотную жен-
щину обычно приглашали в женский клуб с дива-
ном (сборником) стихов ее любимого поэта». После
ужина началось чтение. Певец нараспев декламиро-
вал газели и рубаи...» [5,с.90]. Русский ученый М.С.
Андреев наблюдает такой обычай у жителей до-
лины Хуф, представляющий собой социально-об-
щественный институт для молодежи, называемый
«калта-карие» (калта — мальчик, юноша и карие —
очередь, т.е. очередь молодых людей), который по-
хож на клубы в других долинах. Это собрание про-
водилось поочередно в домах каждого члена объ-
единения в течение зимы и заканчивалось с прихо-
дом весны.
В большинстве объединений была бы введена
военная структура управления, если бы в ней было
больше молодежи. Они копировали и имитировали
государственную структуру для своего собствен-
ного управления. Каждое такое объединение состо-
яло примерно из 20-25 человек. Во главе стояли
начальник и его заместитель. Ниже по званию сто-
яли старейшины, арбабы и ясовулы. Внизу «табели
о рангах» оказались кальяны, бутылки с водой и т.
д. Эта имитация двора эмира была настолько ве-
лика, что, когда правитель и его молодые друзья от-
правлялись посещать другие общины, они думали,
что он отправляется на войну со своей «армией». В
случае обнаружения нарушения среди членов ассо-
циации будет проведено расследование, затем со-
стоится суд, и виновный будет наказан. На собра-
ниях взрослые обсуждали такие вопросы, как орга-
низация и проведение свадеб и мероприятий, а
также разрешение земельных споров [1,с.67]. Они
обсуждают общие проблемы всей деревни или
всего района, советуют друг другу по бытовым во-
просам и планируют традиционную взаимопомощь
в форме хашара. Другими словами, это было собра-
ние, на котором собравшиеся консультировались,
давали советы или обсуждали дела деревни.
Отдельной формой таких объединений был
дом культуры, где проводились состязания по пе-
нию, чтению стихов, танцам, музицированию и
другим видам творчества, которые в некоторых ре-
гионах назывались «базмо-базм». были организо-
ваны. Все приглашали этих артистов на свои вече-
ринки, чтобы гости могли хорошо провести время
[2, с.87].
В городах ремесленные объединения порой со-
ревновались друг с другом в украшении мест своих
встреч. Например, наблюдалась конкуренция
между чайными домами, кварталами и перекрест-
ками, названия которых отражали профессиональ-
ную или племенную принадлежность их жителей
[10,с.96]. Также наблюдалась конкуренция между
мечетями: какая из них привлекала больше людей и
чей проповедник обладал лучшими знаниями. На
этих религиозных собраниях (общинах), которые
обычно проводились под духовным руководством
местного имама-хатиба (главы религиозной об-
щины), группа верующих: мулл, мелких торговцев,
ремесленников, земледельцев, в основном пожи-
лых людей, образовывала круг в центре мечети, и
все присутствующие одновременно повторяли
вслух одно из мусульманских имен Бога. В этот пе-
риод несколько хафизов — певцов и сказителей —
декламировали или пели духовные поэмы местных
мистических священных поэтов. Подобная конку-
ренция наблюдалась между караван-сараями, ре-
месленными мастерскими и городскими рынками.
В конкурсе также учитывались красота здания, по-
рядок его декорирования, узоры и рисунки, а также
другие элементы красоты. По этой причине особое
внимание уделялось искусству местных ремеслен-
ников, которые могли своим искусством изменить
облик деревень. Облик большинства сел в долинах,
в том числе в горах Таджикистана, формировался
мечетью, которая располагалась в центре и окружа-
лась другими постройками, и служила не только
местом молитвы, но и общественным центром. В
некоторых деревнях мечети функционировали как
местные школы [14, с.37].
Таким образом, наблюдения показали, что об-
щественные объединения в таджиконаселенных
районах Средней Азии до революции действовали
во всех областях общественной жизни, охватывая
сферы знаний и просвещения, культуры, производ-
ства и торговли. Народные объединения совместно
с властями того времени решали важные вопросы в
за качество и результаты труда, и этот принцип ра-
боты был внедрен в работу артелей еще в первые
советские годы как передовой опыт управления
производством.
На этих встречах обсуждались внутренние со-
циальные отношения в отрасли, ценообразование,
конкуренция, правила торговли, отношения с госу-
дарством и другие вопросы отрасли. Хотя у каж-
дого были свои личные интересы, всегда существо-
вала потребность в общих интересах, поскольку
именно эта общность объединяет группу. Чтобы
понять институциональную природу этих объеди-
нений, нам необходимо проанализировать, как они
функционируют. Во-первых, эти институты имели
двойственный характер по времени своего функци-
онирования – сезонный и постоянный. Например,
зимние посиделки проводились только в этот пе-
риод, поскольку работы на полях не было, и люди
искали способы провести свободное время и ис-
пользовать его с духовной пользой. По этой при-
чине зимой они собирались в доме и устраивали
чтения стихов, пение, рассказывание историй или
рассказы о религии и чудесах света. В дни, когда на
такое собрание собиралось особенно много гостей,
все жители деревни приносили топливо для разжи-
гания большого костра и разводили огонь в санда-
ловом лесу, чтобы согреть дом. Иногда для серви-
ровки стола приносили каждый вид еды. Это при-
менимо в случае, если на собрание приглашен
гость. Важно было организовать профессиональ-
ный клуб для тех, кто официально вошел в профес-
сию. Если подростки уже были вовлечены в работу,
их также приглашали в качестве профессионалов и
они имели право голоса.
Особой популярностью пользовались культур-
ные встречи, на которых артисты соревновались
друг с другом, что называлось «базм-о-базм». Каж-
дый, кто устраивал вечеринку, старался подгото-
вить ее как можно лучше [9,с.55]. А. Гафуров в
своей работе также говорит, что «грамотную жен-
щину обычно приглашали в женский клуб с дива-
ном (сборником) стихов ее любимого поэта». После
ужина началось чтение. Певец нараспев декламиро-
вал газели и рубаи...» [5,с.90]. Русский ученый М.С.
Андреев наблюдает такой обычай у жителей до-
лины Хуф, представляющий собой социально-об-
щественный институт для молодежи, называемый
«калта-карие» (калта — мальчик, юноша и карие —
очередь, т.е. очередь молодых людей), который по-
хож на клубы в других долинах. Это собрание про-
водилось поочередно в домах каждого члена объ-
единения в течение зимы и заканчивалось с прихо-
дом весны.
В большинстве объединений была бы введена
военная структура управления, если бы в ней было
больше молодежи. Они копировали и имитировали
государственную структуру для своего собствен-
ного управления. Каждое такое объединение состо-
яло примерно из 20-25 человек. Во главе стояли
начальник и его заместитель. Ниже по званию сто-
яли старейшины, арбабы и ясовулы. Внизу «табели
о рангах» оказались кальяны, бутылки с водой и т.
д. Эта имитация двора эмира была настолько ве-
лика, что, когда правитель и его молодые друзья от-
правлялись посещать другие общины, они думали,
что он отправляется на войну со своей «армией». В
случае обнаружения нарушения среди членов ассо-
циации будет проведено расследование, затем со-
стоится суд, и виновный будет наказан. На собра-
ниях взрослые обсуждали такие вопросы, как орга-
низация и проведение свадеб и мероприятий, а
также разрешение земельных споров [1,с.67]. Они
обсуждают общие проблемы всей деревни или
всего района, советуют друг другу по бытовым во-
просам и планируют традиционную взаимопомощь
в форме хашара. Другими словами, это было собра-
ние, на котором собравшиеся консультировались,
давали советы или обсуждали дела деревни.
Отдельной формой таких объединений был
дом культуры, где проводились состязания по пе-
нию, чтению стихов, танцам, музицированию и
другим видам творчества, которые в некоторых ре-
гионах назывались «базмо-базм». были организо-
ваны. Все приглашали этих артистов на свои вече-
ринки, чтобы гости могли хорошо провести время
[2, с.87].
В городах ремесленные объединения порой со-
ревновались друг с другом в украшении мест своих
встреч. Например, наблюдалась конкуренция
между чайными домами, кварталами и перекрест-
ками, названия которых отражали профессиональ-
ную или племенную принадлежность их жителей
[10,с.96]. Также наблюдалась конкуренция между
мечетями: какая из них привлекала больше людей и
чей проповедник обладал лучшими знаниями. На
этих религиозных собраниях (общинах), которые
обычно проводились под духовным руководством
местного имама-хатиба (главы религиозной об-
щины), группа верующих: мулл, мелких торговцев,
ремесленников, земледельцев, в основном пожи-
лых людей, образовывала круг в центре мечети, и
все присутствующие одновременно повторяли
вслух одно из мусульманских имен Бога. В этот пе-
риод несколько хафизов — певцов и сказителей —
декламировали или пели духовные поэмы местных
мистических священных поэтов. Подобная конку-
ренция наблюдалась между караван-сараями, ре-
месленными мастерскими и городскими рынками.
В конкурсе также учитывались красота здания, по-
рядок его декорирования, узоры и рисунки, а также
другие элементы красоты. По этой причине особое
внимание уделялось искусству местных ремеслен-
ников, которые могли своим искусством изменить
облик деревень. Облик большинства сел в долинах,
в том числе в горах Таджикистана, формировался
мечетью, которая располагалась в центре и окружа-
лась другими постройками, и служила не только
местом молитвы, но и общественным центром. В
некоторых деревнях мечети функционировали как
местные школы [14, с.37].
Таким образом, наблюдения показали, что об-
щественные объединения в таджиконаселенных
районах Средней Азии до революции действовали
во всех областях общественной жизни, охватывая
сферы знаний и просвещения, культуры, производ-
ства и торговли. Народные объединения совместно
с властями того времени решали важные вопросы в
Znanstvena misel journal №100/2025 91
деревнях и городских кварталах, что являлось фор-
мой гражданского общества и способствовало
улучшению жизни населения.
В ходе анализа темы патриархального устрой-
ства демократии в национальной традиции таджи-
ков мы пришли к выводу, что институт демократии
как форма государственного управления играл
большую роль в общественных отношениях та-
джикского общества в дореволюционный период. В
Средней Азии отличительной чертой демократии
была деятельность таких общественных институ-
тов, как профессиональные, художественные, родо-
племенные и другие формы объединений. Они
также формировались с учетом возраста, интере-
сов, места проживания, социального статуса и пола.
В этих ассоциациях существовала иерархическая
структура управления, но это был признак упорядо-
ченной демократии, в которой все члены были за-
интересованы.
Выводы. В заключение важно отметить, что
данные общественные объединения демонстриро-
вали в своих сферах деятельности форму патриар-
хальной демократии, и можно сказать, что именно
в их рамках люди приобретали знания о демократи-
ческом устройстве и развивали свою политическую
культуру. Рост числа общественных и неправитель-
ственных организаций свидетельствует о том, что
существование институтов гражданского общества
в политической культуре таджиков имеет давнюю
историю, и, основываясь на этом опыте, этот про-
цесс будет продолжаться и в будущем, обеспечивая
участие граждан в социальной политике.
Список литературы
1. Андреев М. С. Таджики долины Хуф. Вер-
ховья Амударьи. – Сталинабад: АН Тадж. ССР,
1953. – 251 с.
2. Андреев Г. Зикр // Туркестан. ведомости.
– 1915.
3. Валиев А. Освещение этнографии таджик-
ского народа в трудах русских дореволюционных
исследователей (ХIХ – начало ХХ вв.) Специаль-
ность: 07.00.09 – Историография, источниковеде-
ние и методы исторического исследования, диссер-
тация на соискание ученой степени доктора истори-
ческих наук, Душанбе – 2019.-345 с.
4. Гаврилов М. Ф. Рисол сартовских ремеслен-
ников. Исследование преданий мусульманских це-
хов. – Ташкент, 1912.- 86 с.
5. Гафуров А. Имя и история: об именах ара-
бов, персов, таджиков и тюрков: слов. – М., 1987. –
221 с.
6. Кушакевич А.А. Кишлаки Ходжентского
уезда // Материалы для статистики Туркестанского
края. Ежегодник. - СПб., 1872. Вып.1.- С.36-48.
7. Кушакевич А.А. Сведения о Ходжентском
уезде // Записки ИРГО по общей географии. Т.1.
1871. С.238-262.
8. Кушакевич А.А. О гончарном производстве
в Ходжентском уезде // Русский Туркестан. Вып.2.
1872. С.194-197.
9. Лыкошин Н. С. Полжизни в Туркестане:
очерк быта туземного населения шин. – СПб., 1916.
– С. 353–355.
10. Пещерева Е. М. Женское гончарное произ-
водство: дис. … канд. ист. Наук. – М.; Л., 1947. –
136 с.
11. Терентьев М.А. Статистические очерки
Среднеазиатской России // Записки РГО. Отдел
статистики. Т.IV. 1874.– 65 с.
12. Маев Н.А. Джизак и Самарканд // Матери-
алы для статистики Туркестанского края. Вып.2.
1873. С.269-287.
13. Сайидо Насафи. Избранное. - Сталинабад,
1949. – 190 с.
14. Сафаралиев, Б. С. Из истории духовной
культуры таджикского народа: монография. – Челя-
бинск, 2011. – 251 с.
деревнях и городских кварталах, что являлось фор-
мой гражданского общества и способствовало
улучшению жизни населения.
В ходе анализа темы патриархального устрой-
ства демократии в национальной традиции таджи-
ков мы пришли к выводу, что институт демократии
как форма государственного управления играл
большую роль в общественных отношениях та-
джикского общества в дореволюционный период. В
Средней Азии отличительной чертой демократии
была деятельность таких общественных институ-
тов, как профессиональные, художественные, родо-
племенные и другие формы объединений. Они
также формировались с учетом возраста, интере-
сов, места проживания, социального статуса и пола.
В этих ассоциациях существовала иерархическая
структура управления, но это был признак упорядо-
ченной демократии, в которой все члены были за-
интересованы.
Выводы. В заключение важно отметить, что
данные общественные объединения демонстриро-
вали в своих сферах деятельности форму патриар-
хальной демократии, и можно сказать, что именно
в их рамках люди приобретали знания о демократи-
ческом устройстве и развивали свою политическую
культуру. Рост числа общественных и неправитель-
ственных организаций свидетельствует о том, что
существование институтов гражданского общества
в политической культуре таджиков имеет давнюю
историю, и, основываясь на этом опыте, этот про-
цесс будет продолжаться и в будущем, обеспечивая
участие граждан в социальной политике.
Список литературы
1. Андреев М. С. Таджики долины Хуф. Вер-
ховья Амударьи. – Сталинабад: АН Тадж. ССР,
1953. – 251 с.
2. Андреев Г. Зикр // Туркестан. ведомости.
– 1915.
3. Валиев А. Освещение этнографии таджик-
ского народа в трудах русских дореволюционных
исследователей (ХIХ – начало ХХ вв.) Специаль-
ность: 07.00.09 – Историография, источниковеде-
ние и методы исторического исследования, диссер-
тация на соискание ученой степени доктора истори-
ческих наук, Душанбе – 2019.-345 с.
4. Гаврилов М. Ф. Рисол сартовских ремеслен-
ников. Исследование преданий мусульманских це-
хов. – Ташкент, 1912.- 86 с.
5. Гафуров А. Имя и история: об именах ара-
бов, персов, таджиков и тюрков: слов. – М., 1987. –
221 с.
6. Кушакевич А.А. Кишлаки Ходжентского
уезда // Материалы для статистики Туркестанского
края. Ежегодник. - СПб., 1872. Вып.1.- С.36-48.
7. Кушакевич А.А. Сведения о Ходжентском
уезде // Записки ИРГО по общей географии. Т.1.
1871. С.238-262.
8. Кушакевич А.А. О гончарном производстве
в Ходжентском уезде // Русский Туркестан. Вып.2.
1872. С.194-197.
9. Лыкошин Н. С. Полжизни в Туркестане:
очерк быта туземного населения шин. – СПб., 1916.
– С. 353–355.
10. Пещерева Е. М. Женское гончарное произ-
водство: дис. … канд. ист. Наук. – М.; Л., 1947. –
136 с.
11. Терентьев М.А. Статистические очерки
Среднеазиатской России // Записки РГО. Отдел
статистики. Т.IV. 1874.– 65 с.
12. Маев Н.А. Джизак и Самарканд // Матери-
алы для статистики Туркестанского края. Вып.2.
1873. С.269-287.
13. Сайидо Насафи. Избранное. - Сталинабад,
1949. – 190 с.
14. Сафаралиев, Б. С. Из истории духовной
культуры таджикского народа: монография. – Челя-
бинск, 2011. – 251 с.
VOL.1
№100/2025
Znanstvena misel journal
The journal is registered and published in Slovenia.
ISSN 3124-1123
The frequency of publication – 12 times per year.
Journal is published in Slovenian, English, Polish, Russian, Ukrainian.
The format of the journal is A4, coated paper, matte laminated cover.
All articles are reviewed
Edition of journal does not carry responsibility for the materials published in a journal.
Sending the article to the editorial the author confirms it’s uniqueness and takes full responsibility for possible
consequences for breaking copyright laws
Free access to the electronic version of journal
Chief Editor – Christoph Machek
The executive secretary - Damian Gerbec
Dragan Tsallaev — PhD, senior researcher, professor
Dorothea Sabash — PhD, senior researcher
Vatsdav Blažek — candidate of philological sciences
Philip Matoušek — doctor of pedagogical sciences, professor
Alicja Antczak — Doctor of Physical and Mathematical Sciences, Professor
Katarzyna Brzozowski — PhD, associate professor
Roman Guryev — MD, Professor
Stepan Filippov — Doctor of Social Sciences, Associate Professor
Dmytro Teliga — Senior Lecturer, Department of Humanitarian and Economic Sciences
Anastasia Plahtiy — Doctor of Economics, professor
Znanstvena misel journal
Slovenska cesta 8, 1000 Ljubljana, Slovenia
Email: [email protected]
Website: www.znanstvena-journal.com
№100/2025
Znanstvena misel journal
The journal is registered and published in Slovenia.
ISSN 3124-1123
The frequency of publication – 12 times per year.
Journal is published in Slovenian, English, Polish, Russian, Ukrainian.
The format of the journal is A4, coated paper, matte laminated cover.
All articles are reviewed
Edition of journal does not carry responsibility for the materials published in a journal.
Sending the article to the editorial the author confirms it’s uniqueness and takes full responsibility for possible
consequences for breaking copyright laws
Free access to the electronic version of journal
Chief Editor – Christoph Machek
The executive secretary - Damian Gerbec
Dragan Tsallaev — PhD, senior researcher, professor
Dorothea Sabash — PhD, senior researcher
Vatsdav Blažek — candidate of philological sciences
Philip Matoušek — doctor of pedagogical sciences, professor
Alicja Antczak — Doctor of Physical and Mathematical Sciences, Professor
Katarzyna Brzozowski — PhD, associate professor
Roman Guryev — MD, Professor
Stepan Filippov — Doctor of Social Sciences, Associate Professor
Dmytro Teliga — Senior Lecturer, Department of Humanitarian and Economic Sciences
Anastasia Plahtiy — Doctor of Economics, professor
Znanstvena misel journal
Slovenska cesta 8, 1000 Ljubljana, Slovenia
Email: [email protected]
Website: www.znanstvena-journal.com
Tags
Categories
GeneralDownload
Download Slideshow Get the original presentation fileQuick Actions
Statistics
- Views 1
- Slides 92
- Age 256 days
Related Slideshows
22
Pray For The Peace Of Jerusalem and You Will Prosper
RodolfoMoralesMarcuc
38 views
26
Don_t_Waste_Your_Life_God.....powerpoint
chalobrido8
41 views
31
VILLASUR_FACTORS_TO_CONSIDER_IN_PLATING_SALAD_10-13.pdf
JaiJai148317
37 views
14
Fertility awareness methods for women in the society
Isaiah47
35 views
35
Chapter 5 Arithmetic Functions Computer Organisation and Architecture
RitikSharma297999
33 views
5
syakira bhasa inggris (1) (1).pptx.......
ourcommunity56
36 views